Чекисты рассказывают... - Зубов Алексей Николаевич. Страница 100

Сказано это было Бахаревым тоном категорическим, что случалось с ним не так часто. Птицын даже несколько удивился.

— Что с тобой?.. «Утверждаю», «решительно утверждаю»?

— И тем не менее я утверждаю.

— Только учти, что есть такая опасность: оставаясь при своем мнении, можно остаться в одиночестве...

— Постараюсь избежать такой опасности. Так вот... Видимо, наш друг Серго, собирая материал для словесного портрета, был одержим навязчивой идеей: Марина, та самая, с которой он сидел за одним столом в ресторане. А я выдвигаю другую и, на мой взгляд, весьма основательную версию — Ольга, та самая Ольга, которая на студенческом вечере постаралась замять явно нежелательный для нее разговор о поездке с мужем в Можайск в гости к однокурснику. Почитайте мой соответствующий рапорт. Я вам докладывал, Александр Порфирьевич, как рыжеволосый парень говорил Ольге о ее супруге Германе, который попросил у него путеводитель по Бородино. Вспомнили? Так вот, разрешите провести вторичный опрос шофера...

Через час Бахарев вернулся от таксиста. Из пяти предъявленных шоферу фотографий, в том числе и Марины, таксист сразу выбрал карточку Ольги. Более того. Сравнительный анализ почерка иностранной студентки — Бахарев уже давно заполучил фотокопии институтских работ Ольги и Марины — и человека, сделавшего запись на папиросной коробке, подтвердил полную их идентичность.

Поздно вечером на квартире у Птицына раздался телефонный звонок. Звонил Бахарев.

— Прошу прощения за беспокойство в поздний час. Не удержался, Александр Порфирьевич! Спешу доложить, — у него даже задрожал голос, — туфли с тайником принадлежат Ольге. Подробности завтра утром. Спокойной ночи.

Для Николая она, однако, была не спокойной. И чем ближе развязка дела «Доб-1», тем острее ощущалось, как к приятному чувству примешивалась неясная тревога. Марина! Она оставалась загадкой даже после того, как сегодня снята была столь тяжелая гиря с чаши ее весов — злополучные туфли с тайником. Однако не все гири сняты. А встречи с туристом, Кох, Зильбер? А приветы и подарки отца? Почему она, так много рассказавшая ему о своей жизни, утаивает эти страницы биографии? Что тут — страх, малодушие или нечто посерьезнее? Эта девушка хлебнула в жизни много горя — его хватило бы на пятерых. Но горести не подавили в ней ни ума, ни силы характера. И того и другого природа отпустила ей вдоволь. Так в чем же дело? Складывалась весьма сложная и запутанная схема взаимоотношений Марины со всеми теми, кто оказался в кругу причастных к «Доб-1», к листовкам в студгородке и Подмосковье. Схема эта находилась в состоянии неустойчивого равновесия, и каждый день появлялись новые обстоятельства, тянувшие то в одну, то в другую сторону...

Бахарев вышел из будки телефона-автомата, подошел поближе к дому Марины, глянул вверх. Как светлячок, мелькнуло в темноте Маринино окно. Не спит. Что делает, ершистая?

Вспомнил их сегодняшний спор. Начался он с тем литературных, с обмена мнениями об одной из новинок в толстом журнале, а кончился дискуссией на темы политические — что такое демократия? В разгар словесной перепалки Марина совершенно неожиданно дала «залп» афоризмом: «Мало иметь убеждения, нужно еще и уметь убеждать». И тут же весело рассмеялась.

Николай насмешливо спросил:

— Как прикажете понимать вас, сударыня, — полное согласие с убеждениями Бахарева, который, однако, не мастак убеждать других? Вы жестоко ошибаетесь, сударыня.

Потом они болтали о всяких разностях. Бахарев принес Марине польский журнал мод и, когда зашел спор о модах и модницах, Николай Андреевич решил: теперь самое время сделать тот самый ход, что подготовлен и разработан им был вчера вместе с Птицыным.

— Я глубоко убежден, Марина, что с модой бороться бесполезно. Она всесильна и покоряет всех... Представь, не далее, как полчаса назад у вас во дворе встречаю знакомую, Анну Петровну, из издательства... Пожилая, скромно одетая женщина, которую никак не причислишь к модницам. И что же оказывается: буквально помешана на модных туфлях... И в починку отдает их только какому-то своему, особому частному мастеру... Он в вашем доме живет... Анна Петровна уверяет, что это художник, маг...

Что скажет сейчас Марина? Как будет реагировать? Отмолчится и, возможно, потом попытается проверить Бахарева? На этот случай Птицын предупредил сапожника: «Если кто-то поинтересуется — «есть ли среди ваших клиентов Анна Петровна?» — Отвечайте: «Да, есть такая...» Но она не отмолчалась.

— Твоя знакомая права. Это действительно маг. Прекрасный мастер. Кстати, хорошо, что ты напомнил о нем. Чуть не забыла. Я отдала ему в починку Олины туфли...

У Бахарева перехватило дыханье. А Марина продолжала, но теперь уже с раздражением:

— Недавно звонила, просила забрать их у сапожника... Экая барыня! Говорит: «Если ты не занята, привези их мне, пожалуйста». У нее, видите ли, семинар, а туфли срочно понадобились. Я ей говорю, что не могу, жду тебя, а она: «Очень приятно видеть тебя вместе с Николас».

Радость распирает его, хочется немедленно позвонить Птицыну, сообщить, что туфли с тайником принадлежат вовсе не Марине, а Ольге... Но лицо его должно выражать полное безразличие ко всему, что только что было услышано. А Марина куксится.

— Придумала барыня — семинар у нее. Ты поедешь со мной? Я не настаиваю. Ну, если ты ничем не занят, тогда другое дело. На, почитай «Литературку», а я спущусь вниз к сапожнику за туфлями.

...Ольга встретила их радушно. Держалась легко, непринужденно, все время щебетала, расточала улыбки, говорила, что очень рада видеть вместе С Мариной Николаса. На столе появились кофе, печенье, конфеты.

Вскоре пришла Герта, чуть позже — Владик. Он чувствовал себя здесь как дома. Приехал прямо из института. И оживленно рассказывал про какого-то крупного ученого математика. В «студенческих кулуарах» о нем говорят, как о «ниспровергателе основ, бунтаре».

— Чем же он недоволен? — спросил Бахарев.

Владик удивленно посмотрел на Николая, словно тот задал очень глупый вопрос.

— Сопротивлением материалов...

— Простите, не понял. Это каламбур?

— Нет. Профессор считает, что гайка завинчена чрезмерно туго, без учета предела прочности. Профессор — сторонник некоторой демократизации жизни... Надо ослабить гайку.

— А-а-а. Бывает, бывает. Возможно, у профессора есть для этого основания. Говорят, что у летающей мыши тоже есть своя особая точка зрения на проблемы реактивной авиации.

— О, не надо политики, умоляю вас, друзья, — Ольга подняла руки. — И поменьше дебатов. Надо находить общий язык. Владик, ну что ты со своим профессором носишься? Кому это интересно?

— Тебе. Ты же сама спрашивала меня, не знаю ли я такого ученого...

Владик не слышит, как Ольга ворчит — «Несусветный бред. Он меня спутал с кем-то», — и продолжает:

— Так вот, недавно я подружился с математическим отпрыском. Сынок очень гордится смелостью отца. Говорит, что отец любит правду-матку резать и никого не боится. А кого, собственно, ему бояться? Ивана Петровича уважают крупнейшие ученые мира. Через неделю он едет за границу на какой-то большой симпозиум. Не то в Австрию, не то в ФРГ.

— Владик, я прошу тебя, оставь нас в покое с этим математиком. Поставь лучше какую-нибудь хорошую пластинку. Давайте потанцуем, мальчики...

Владик ставит свою любимую пластинку и подхватывает Герту. А Бахарев в обществе Ольги и Марины ведет разговор о том о сем, а по существу ни о чем. Девушки жалуются на большую учебную нагрузку: почти не остается времени для развлечений.

— Это никуда не годится. Так нельзя. Кстати, что вы собираетесь делать в воскресенье?

— Студентам трудно далеко заглядывать, — ответила Ольга.

— Я за вас решил. В воскресенье мы едем на ВДНХ. Гарун аль Рашид дает обед. Согласны?

Первой откликнулась Ольга:

— Конечно, согласны. Марина, а почему ты молчишь? Гарун аль Рашид может и раздумать. Не так ли?

— Да, он такой. На него это похоже, — Бахарев подошел к Марине поближе: — Так как, Марина? Договорились?