Чекисты рассказывают... - Зубов Алексей Николаевич. Страница 41

— Фу ты, черт! Вот и разберись, где тут свои, а где чужие? — ворчал Правдин, выглядывая из-за пушистой елочки.

— Да это полицаи, а с ними немцы! — сказал Галушкин, опуская бинокль. — Я хорошо рассмотрел их серо-зеленые шкуры. Приготовиться! Маркину и Щербакову подавить пулемет! Я веду огонь по правому, Правдин — по левому флангу! Огонь! — приказал Галушкин.

Неожиданное вмешательство третьей стороны ошеломило сражавшихся. Огонь прекратился с обеих сторон. Но через минуту бой возобновился с новой силой. Засевшие у речки, видя, что на их противника наседают со стороны леса, усилили огонь. А немцы и полицаи, в чем ребята теперь не сомневались, попав под перекрестный огонь, часть своих людей повернули к лесу, стараясь подавить неизвестные автоматы. Однако четверка партизан, рассредоточившись и часто меняя позиции, была неуязвима.

Вскоре замолк вражеский пулемет. Серо-зеленые фигуры поползли по ложбине. Выбравшись из-под огня автоматов, они поднимались и бежали с поля боя. У речки люди тоже зашевелились. Всем табором они вышли из укрытия и, перегоняя друг друга, с криком «ур-р-р-а!» пошли на серо-зеленых. Ребятам хорошо было видно, как дружно бежали эти люди, как они спешили добраться до спасительного леса, куда их, видимо, долго не пускали.

Немцы почти не отвечали. Прячась в выемках за кустами, они отходили. В это время из леса появилось человек двадцать конников. С гиканьем и свистом всадники понеслись на отходивших, рассыпаясь цепью по лугу. Всмотревшись в кавалеристов, Галушкин крикнул:

— Смотрите, ребята, лесная кавалерия в атаку пошла!

Передние конники настигали немцев. Вот один из них выпрямился в седле, взмахнул рукой. Клинок блеснул на солнце. Серая фигура упала. Второй всадник тоже замахнулся, но, настигнутый вражеской пулей, свалился с коня. Лошадь без седока тревожно заржала и, волоча повод, понеслась в сторону деревни. Часть отступавших залегла и открыла стрельбу. Конники, не приняв боя, рассеялись по лугу.

Огонь с обеих сторон стал стихать, противники разошлись: одни спешили к деревне, другие — к лесу.

— Ну, ребята, теперь, кажется, все ясно. Подождем партизан.

Галушкин повесил автомат на грудь и вышел на полянку. А к ним уже подбегали люди. Конники опередили пеших. К Галушкину подскакал молодой усатый мужчина. Потрепанный треух на нем был лихо сдвинут набекрень, черные глаза горели, в правой руке его поблескивала шашка.

— Эх ты! Смотри-ка, прямо — Чапай! — не сдержался Правдин.

— Кто такие? — строго крикнул тот.

Сдерживая разгоряченного коня, всадник поглядывал то на Галушкина, то на его ребят. Галушкин схватил коня за повод.

— Тише, Аника-воин! Разошелся!

— Что-о-о?

Галушкин вскинул автомат. Конь взвился свечой, заржал. Ребята стали с Борисом рядом, подняли оружие.

К коннику бросился высокий белобрысый парень, поймал повод:

— Ты что, Черняк? Не видал разве, леший, как они в тыл фрицам ударили?

— Не кричи, Серега, сам вижу, — ответил кавалерист. Он ловко кинул шашку в ножны и соскочил с лошади. — Извиняйте, браты, погорячился малость. Спасибо вам за подмогу!

— Вот это другой разговор, — сказал Галушкин, опуская автомат и протягивая ему руку.

К ним подходили люди, подъезжали скрипучие возы, на которых среди домашнего скарба плакали дети, стонали раненые, женщины громко причитали по убитым. Пестро одетые партизаны обступили ребят.

— Прижали нас, проклятые германцы, ни туда, ни сюда, хоть кротами в землю лезь! — говорил молодой партизан.

— Верно! Думали, совсем пропали, а тут вы! Ух и подмогли ж, хлопцы, право слово. Спасибо! — почти кричал пожилой партизан, вытирая темное морщинистое лицо рукавом ватника.

— Молодцы, вовремя подоспели, а то бы хана! — говорил третий.

— И откедова вы такие геройские взялись? — спросил старик с окладистой бородой, — в рваном брезентовом дождевике, кнутовищем сдвигая на затылок заячий треух и прищуривая подслеповатые глаза.

— Да с неба они небось свалились, дорогие! — крикнула с телеги краснощекая тетка и хлестнула кнутом сопящего от натуги мерина. — Но-о-о! Пошел, родимый! Но-о-о! Давай, дава-а-ай! — кричала она, стараясь выбраться из колдобины, в которой телега утопала по самые ступки колес.

Черноусый всадник оказался командиром небольшого партизанского отряда. Он рассказал, что они переселяли свои семьи в лес, так как немцы собирались угнать в Германию молодежь, а стариков поголовно уничтожить как сторонников партизан.

Уложив Николая на телегу, группа Галушкина двинулась в лагерь партизан.

Только день погостили ребята в местном отряде, но и за это время они о многом. переговорили с партизанами. Некоторые сведения о противнике в прифронтовом районе Галушкин записал в свою «книжицу».

Партизаны дали Галушкину немного продовольствия, носильщиков и проводника. Носильщики сопровождали их всю следующую ночь, а проводник взялся провести группу в район небольшого Щучьего озера, где Галушкин намеревался переходить через линию фронта к своим.

XVI

Борис дал команду остановиться. Носилки опустили на траву, сизую от обильной росы. Сбросили мешки. Смахивая пот с лица, ребята разминали плечи, радостно смотрели на яркий пожар восхода. Николай плотно сжал синие веки, отвернулся от назойливого луча, пробивавшегося через золотую крону березки, спросил:

— Уже утро?

— Да, Коля. Смотри, как хорошо!

— Мне плохо... скоро ли дойдем?

Андреев склонился над ним.

— Успокойся, Коля. Уже мало осталось. Слыхал, как вчера громыхало? Это линия фронта, а за ней наши. Потерпи.

Николай застонал, потом скрипнул зубами, сжал почерневшие губы.

Андреев участливо глянул ему в глаза.

— Я тебя понимаю, Коля. Но что я могу сделать? Сейчас перевяжу тебя, и легче станет, — говорил Андреев, доставая из мешка все, что нужно было для перевязки.

Подошел Виктор с березовым веником в руках. Он принялся старательно разгонять комаров, слепней и оводов, тучей клубившихся над носилками.

— Знаете, ребята, если мы будем так шагать и дальше, то через пару ночей разорвем финишную ленточку! — сказал Галушкин.

Он сидел под деревом и внимательно рассматривал куски своей карты.

— Вот здорово!

Партизаны окружили Галушкина.

— Слышишь, Коля, скоро дома будем! — радостно гаркнул Андреев.

— А как через линию фронта? — спросил Головенков.

Напоминание о фронте охладило их пыл. Чтобы попасть на свою сторону, надо было незаметно просочиться между боевыми порядками противника. Но как это сделать?

Определили место стоянки. Перевязали Николая. Посидели. Потом Галушкин, Маркин, Андреев, Щербаков и проводник пошли на разведку.

Они вышли на широкую просеку. По ней тянулась телеграфная линия, темнел проселочный большак с глубокими свежими автомобильными колеями. В одну сторону большак уходил на северо-запад и терялся в лесу, а в другую — поднимался чуть в гору. На пригорке среди раскинувшихся полей виднелись избы. Галушкин поднял бинокль. По дороге двигалась колонна. Она шевелилась, покачивалась, словно по дороге шли не люди, а ползла гигантская мохнатая гусеница. Голова ее уже приближалась к лесу.

— Кто это? Солдаты? — спросил Андреев, снимая с плеча автомат.

— Нет, ребятки, по-моему, это не войско, — сказал проводник. — Не любят германцы по нашей земле пешими ходить. Они больше на грузовиках да на мотоциклетках. Это пленные...

Чем ближе подходила колонна к лесу, тем отчетливее были видны отдельные фигуры, а скоро можно стало рассмотреть изможденные грязные лица, рваное обмундирование.

Покачиваясь из стороны в сторону, пленные, точно призраки, проплывали перед партизанами, притаившимися в кустах. Сильный конвой конных и пеших гитлеровцев сопровождал колонну полуживых людей. Овчарки рвались с поводков, пытаясь укусить тех, кто хоть на метр сворачивал с дороги.

— Лаврентьич, смотри — наши! — горячо шептал на ухо Галушкину Андреев.