Школьный год Марины Петровой - Эмден Эсфирь Михайловна. Страница 29

— Да, эту скрипку делал старый русский мастер Иван Батов, который жил в начале прошлого века, — сказал Алексей Степаныч.

— А как эта скрипка попала в Румынию? — спросила Марина.

— А ты как думаешь?

— Наверно, её забрал где-нибудь в украинском городе фашистский солдат, — сказала Марина. — Во время войны.

— Может быть, — сказал Алексей Степаныч. — А вернее, что её увезли раньше. Мы можем лишь догадываться, какой путь прошла эта скрипка от русского мастера из народа к румынскому народному скрипачу. Мы этого не знаем. Возможно, что играл на ней талантливый скрипач — ведь румыны очень музыкальный народ — и скрипка переживала счастливые дни. Но она побывала в тяжёлых военных переделках — видишь, как расклеились её деки, как погнулся смычок! Может быть, тащил её, как пленницу, в своём вещевом мешке солдат фашистской армии…

И Алексей Степаныч задумался, разглядывая старую скрипку. Вероятно, он вспомнил что-то относящееся к тому времени, когда сам был на фронте.

— Алексей Степаныч, — робко спросила Марина, — а можно на ней играть?

— Можно.

Алексей Степаныч приложил старую скрипку к подбородку и провёл смычком по струнам. Старая скрипка ответила ему тихим, каким-то жалобным, чуть дребезжащим звуком.

— Жалуется, — прошептала Марина.

— Да, нелегко ей пришлось, — сказал Алексей Степаныч. — Ну ничего, мы её починим. Я уверен, что она должна зазвучать. Ведь делал эту скрипку, Марина, замечательный русский мастер, крепостной. Сколько души он вложил в свою работу, сколько провёл над ней бессонных ночей и долгих дней!

Алексей Степаныч тихонько наигрывает на старой, дребезжащей скрипке, и Марине кажется, что она видит маленькую избёнку, тусклый свет через окошко… Сидит мастер за работой, кинет взгляд в окно — а за окном снежная равнина, далёкий тёмный лес… Родные, дорогие ему места, только не волен он идти, куда глядят глаза, а вот скрипка его — та будет свободной. Она запоёт, и никто не сможет заглушить её голос, никто не заставит замолчать её песню…

— А сколько прекрасных русских песен было сыграно, наверно, на этой скрипке, Марина! — говорит Алексей Степаныч.

И он снова кладёт на плечо старую скрипку и играет грустную и широкую, как поле, песню «Не одна во поле дороженька…» Чуть дребезжащим, тихим голосом поёт скрипка.

— Ну, отдыхай, — говорит Алексей Степаныч и кладёт старую скрипку в футляр. — Сейчас, Марина, мы отнесём её Ивану Герасимовичу.

54. Второе рождение

Старый школьный мастер Иван Герасимович сидел за рабочим столом в своей маленькой мастерской. Марина вошла вслед за Алексеем Степанычем и с любопытством огляделась. Огромный контрабас стойко высился в углу, как сторож маленькой мастерской, и с высоты своего величия обозревал всё своё хозяйство: золочёную красавицу-арфу, громоздкие литавры, шеренгу виолончелей — мал мала меньше, и целую армию скрипок: скрипок крошечных, скрипок маленьких, чуть побольше и, наконец, скрипок уже не детских, больших — таких, как будущая Маринина.

— А, принесли! — сказал Иван Герасимович. — Давайте её сюда.

Он бережно взял из рук у Алексея Степаныча старую скрипку и стал её рассматривать.

— Он самый, — сказал Иван Герасимович, — старик Батов. Как же не узнать его! И без подписи узнал бы. Видите, как края обтёсаны? Батовская манера… А форма какая благородная!

— А можно её починить? — спросила Марина.

— Почему же нельзя? Эта скрипка живучая, Иван Батов безделушек не делал. Приходи, девочка, за ней через три дня.

В эти дни у Марины совсем не было скрипки. Старую Алексей Степаныч уже увёз в фабричную Верину школу.

Сначала Марина делала вид, что очень рада неожиданному отдыху. Но на третий день она стала слоняться по комнате и громко вздыхать.

Елена Ивановна сидела за столом, рассматривала какие-то чертежи и выкройки. Марина подошла к ней, заглянула в чертёж. Ещё зима, а мама уже занимается летней обувью — похоже, что детскими сандалиями. И тоже, наверно, будут всех цветов. Может быть, даже красные с белым горошком.

Марина загляделась на чертёж, опёрлась о мамино плечо.

— Что тебе, Мариша? — ласково спросила мать, не поднимая головы.

— Эти какие будут? Красные с белым горошком?

— Да, с горошком. А что, хорошо?

— Очень хорошо. Мама, а мне что делать?

— Как что? Занимайся уроками. Сходи за хлебом.

— Схожу, схожу. Я не про то… Я играть хочу!

— Вот так так!.. Ничего, поскучай. Алексей Степаныч сказал мне: пусть поголодает немножко.

— Да, «поголодает»! — ныла Марина. — Играть хочу…

— Пойди к Гале, попроси у неё скрипку на часок.

— Мамочка, это совсем другое — мне на своей нужно играть. Она знаешь какая хорошая!

— Тогда потерпи, — сказала Елена Ивановна и снова углубилась в работу.

Марина повздыхала ещё немного и села решать заданную на завтра задачу. Но задача не ладилась. Нет-нет, а звучал в голове у Марины грустный, тихий голос старой скрипки. «Какая она хорошая!» — думала Марина.

Назавтра она пошла на урок к Алексею Степанычу без скрипки. Это было странно и непривычно.

— Была у мастера? — спросил Алексей Степаныч, когда Марина заглянула в класс. — Иди к нему. Скрипка сохнет, скоро будет готова.

Марина побежала в мастерскую.

— А, здравствуй! — сказал Иван Герасимович. — Ну, вот твоя скрипка, сейчас будет готова.

Старая скрипка лежала на рабочем столе. Она была ещё не совсем готова — на ней не было ещё подгрифка и струн, — и всё же она не казалась уже ни старой, ни больной. Она была подклеена, очищена от грязи, отполирована.

Марина присела на краешек стула и с любопытством следила за умелыми руками Ивана Герасимовича. Как ловко его большие руки обращались с тонким старым деревом!

Дверь открылась — пришёл Алексей Степаныч, а за ним Сергей Петрович, хранитель школьных инструментов.

— Неужто Батова? — спросил Сергей Петрович, разглядывая Маринину скрипку. — Ну, эта зазвучит!

— И я так говорю, — сказал Алексей Степаныч. Он говорил уверенно, но видно было, что он почему-то волнуется.

Все ждали и почти не разговаривали. Сергей Петрович, зашедший в мастерскую на минутку, тоже остался — и его увлекло ожидание. Зазвучит старая скрипка или нет? И как зазвучит?

Но вот Иван Герасимович натянул поверх новой подставки новые струны, ударил камертоном о край стола и, приложив камертон к скрипке, послушал ответный глуховатый звук.

— Настраивайте, — сказал он, передавая скрипку Алексею Степанычу.

Алексей Степаныч проверил строй, поглядел на Марину и передал ей скрипку.

— Ну, Марина… — только сказал он.

Марина вскочила со стула, подняла скрипку. Она волновалась больше, чем на концерте.

— Играй, — сказал Алексей Степаныч, и Марина заиграла.

Все окружили её.

— Я говорил! — закричал Сергей Петрович.

— Я раньше говорил, — сказал Алексей Степаныч.

— Ну, разве старик выдаст? — добродушно подтвердил Иван Герасимович.

А старая скрипка пела чистым и сильным голосом — так уверенно и мужественно звучала в детских руках, как будто говорила: «Вы думали, не зазвучу? Ещё как зазвучу! Играй, девочка, играй, не бойся! Я буду твоим другом. Я тебя всегда выручу. Только…»

— Теперь только работать, — как будто заканчивая разговор скрипки, сказал Алексей Степаныч.

— Да, уж с такой скрипкой грешно лениться! — подтвердил Иван Герасимович.

— Ну, желаю тебе успехов, — заключил Сергей Петрович и ушёл к себе, но через минуту вернулся.

— Знаете, даже ко мне доносится, на другой конец коридора, — сказал он, просовывая в дверь голову. — Замечательный инструмент!

Из мастерской Марина вышла вместе с Алексеем Степанычем. Было уже поздно, и учитель велел ей идти домой.

Марина несла футляр со своей новой скрипкой, Алексей Степаныч молча шёл рядом, изредка поглядывая на её счастливое лицо.