Месс-Менд, или Янки в Петрограде (изд.1956 г.) - Шагинян Мариэтта Сергеевна. Страница 47
— Сорроу вам кланяется, Мик. Дела идут как по маслу. Лори, Нэд и Виллингс тоже там. Бьюти прибыла на «Торпеде» вот с этим лоскутом от Биска да еще с письмом генеральному прокурору Иллинойса, которое я послал по адресу. Берите-ка копию.
Подобного спича Мак-Кинлей не произносил, будучи честным ирландцем, еще ни разу в жизни. Речь его ограничивалась до сих пор чисто евангельским «да, да» и «нет, нет», с прибавлением коротенького словечка: «Водки!»
Понятно поэтому, что он совершенно обессилел и упал бы на руки к стряпухе, если б эта последняя не вынесла ему порядочного шкалика, к которому дважды приложилась по пути в целях проверки его содержимого.
— Мы люди бедные, но честные, сэр, — произнесла она твердо, глотнув из шкалика в третий раз. — Мы не поднесем гостю не то что вина, а и простой воды, не дознавшись — голт, голт, — хорошо ли — голт — она пахнет, сэр!
Мак-Кинлей предпочел бы, по-видимому, обойтись без этой вежливости. Пока он доканчивал шкалик, к Тингсмастеру бегом подлетел миддльтоунский телеграфист и, оглянувшись по сторонам, шепнул:
— Менд-месс!
— Месс-менд! — ответил Мик. — Что случилось?
— Депеша, Мик, — тревожно ответил телеграфист и сунул ему в руку бумажку.
Она была от ребят с таможни. Ребята сообщали, что неизвестный человек проник к посылке, адресованной Василову, и около часа находился наедине с ней.
Тингсмастер дважды перечитал записку и задумался, прикусив губы. Широко открытые голубые его глаза взглянули вниз, на Бьюти, и, внезапно решившись, он взял собаку за ошейник.
— Дело-то ухудшилось, Мак-Кинлей. Как бы не открыли нашу работу! — сказал он ирландцу, вытиравшему себе губы. — Дайте знать на завод, что я свалился в лихорадке. А мы с Бьюти (собака бешено забила хвостом)… мы с Бьюти пустимся вслед за посылкой, и не будь я Тингсмастер, если не перепутаю карты этому самому Грегорио Чиче.
43. МОРЛЕНДЕР В ДЕЙСТВИИ
Моросил легкий серый дождь, оседая на лицах и одежде микроскопическими дождевыми пылинками. Артур Морлендер, ходивший взад и вперед по причалу, продрог и чувствовал легкий озноб. Сказать по правде, причиной тому был не петроградский дождичек. Все последние дни Морлендер испытывал отвратительное ощущение зверя, за которым идет охота. Он чувствовал на спине своей неотступную пару глаз; видел легкую тень вдоль улицы, возникавшую и опадавшую вслед за его собственной тенью; встречал каждый раз, когда ему нужно было войти к себе или выйти на улицу, то высокого человека с белыми бельмами на глазах, то старую нищенку, виденных им еще в первый день приезда. А утром, едва он спустился с лестницы, у порога оказался странный восточный человек, смуглый, как эфиоп. Собственно, это был чистильщик сапог. Он постоянно сидел тут, возле подъезда Мойка-стрит, N_81, развесив на деревянной стоечке многочисленное добро: шнурки для ботинок, щетки, резинки, подметки, стельки, а внизу, под табуреткой, расставив целую серию банок с сапожной ваксой. Едва завидя прохожего, чистильщик затягивал какую-то национальную песню, звучавшую примерно так:
И Артур Морлендер раза два даже чистил у него ботинки.
Но сегодня произошло нечто удивительное. Сегодня чистильщик, появившийся, вопреки обычаю, на ранней заре, сам напросился чистить ему ботинки и даже схватил его за ногу, хотя Морлендер, боясь опоздать к приходу «Торпеды», не собирался останавливаться. Но не успел он жестом отказаться, как ботинок его уже смазывался густой мазью с обеих сторон, а чистильщик, не поднимая головы от работы, вдруг тихо произнес на чистейшем английском языке с американским акцентом:
— Мистер Морлендер, не знаете ли вы, куда делась ваша красотка-жена?
— Кто вы? — только и нашел что сказать ошеломленный Морлендер.
— Не показывайте виду, что разговариваете со мной… Я приставлен Джеком Кресслингом следить за вами. Но я не состою в ихней банде. Мое имя Виллингс, слесарь Виллингс. Следить я за вами слежу, чтоб меня не заподозрили, и доношу на вас сущую правду: что вы были в Чека, что вы сдали им всю отраву и бомбы, что вы, видать, переметнулись с ихнего берега на другой берег. Доношу, а сам, по решению обратной стороны, стерегу и берегу вас, чтоб в случае каких махинаций спасти вашу жизнь. Понятно?
— Понятно, — ответил Морлендер, хотя ровнешенько ничего не понимал. — А Кэт, Катя Ивановна, она что же? Чья же?
— Приставлена к вам с обратной, то-есть с нашей, с рабочей, стороны. Не беспокойтесь, ей тоже, должно быть, ясно стало, куда вы переметнулись.
Артур густо покраснел:
— Где же она?
Виллингс уронил щетку и тотчас же подобрал ее. Лицо его выражало горесть:
— Сперва глянец, потом полировка. Придвиньте носок поближе, так… А мы-то надеялись, у вас узнать… Пропала, значит, девушка! Большое горе для нас…
Но тут подкатил мотоциклет, и Виллингс сурово замолк, убирая свои щетки и кусочек плюша.
Артур Морлендер приехал на пристань в снедающем душу беспокойстве. Кэт пропала! Друзья девушки не знают, где она. И это он выгнал ее в чужой стране из-под крова, который она делила с ним! А сейчас подходит «Торпеда». Десять минут беседы с капитаном, и он узнает о тайне гибели своего отца…
Раздираемый самыми разными чувствами, взволнованный, бледный, он стал подниматься на палубу, как только сошел последний пассажир. Наверху, на мостике, глядя, как он поднимается, стоял небольшой человек в капитанской кепке, из-под которой красным отливали густые рыжие волосы. Ничего как будто особенного не было в этом человеке, и все же странный холодок прошел по спине Морлендера. Рыжий капитан сделал несколько шагов ему навстречу.
— Вы совершенно правы, что сами пришли принять ящик, который вы поднесете здешним людям от группы американских трудящихся! — любезно начал капитан Грегуар, как только Морлендер ступил на палубу. — Нельзя допускать демонстрации на пристани. А тут, кажется, собираются ее устроить… — Он указал пальцем вниз, и Морлендер, обернувшись, увидел, что возле трапа собирается толпа, кто-то подкидывает шляпу, кто-то кричит: «Да здравствует торговое соглашение!..»
— Пройдемте ко мне, — продолжал капитан, идя вперед и показывая дорогу. — Вот моя личная каюта… Бой!
Мальчик, не дав ему договорить, уже бежал с подносом.
Стаканы налиты, сигары зажжены, Морлендер сидит в спокойном кресле. Но капитан, словно пораженный удивлением, не сводит пристального взгляда с его лица. Борясь с одолевающей его непобедимой пассивностью, похожей на дрему с открытыми глазами, Артур Морлендер находит наконец слова, много дней вертевшиеся у него на языке:
— Капитан, у меня есть вопрос к вам. Где именно и как гроб с моим отцом, Иеремией Морлендером, попал на ваш пароход? Мачеха моя, как я помню, говорила с вами, но мне не пришлось…
Артур хотел продолжать и осекся. Странный, расширившийся взгляд капитана пригвоздил ему язык к гортани, связал все члены, зашевелил волосы на голове. Во рту у него сделалось невыносимо сухо. Он раскрыл наконец рот, глотнул воздуха и опустил голову на грудь. Он спал.
Капитан Грегуар позвонил дважды. Вошел мичман Ковальковский вместе с высоким седым человеком с белыми бельмами на глазах, известным читателю под маской нищего графа.
— Вы были правы, — сухо произнес капитан. — Необходимо убрать его, но пока не лишать жизни. Туда, где будет стоять ящик и где уже содержится его спутница. Я ехал с точной директивой Джека Кресслинга послать Василова еще до поднесения подарка, как экскурсанта, на Центральную Аэро-электростанцию — лишь посмотреть, познакомиться, поговорить, и ничего больше, — а при уходе оставить там незаметно вот этот шарик замедленного действия. Но человек этот предал нас. Он не годен. Но, загримировав одного, легко загримировать другого. Вы, граф, примерно такого же роста. Гример, создавший из Морлендера Василова, тут. Он придаст вам сходство, и задачу на Аэро-электростанции вы примете на себя. А этого… — капитан Грегуар дотронулся носком до ноги Артура, — этого будем держать под гипнозом и пошлем поднести подарок.