Поединок с самим собой - Раевский Борис Маркович. Страница 9
Юла от удивления словно онемел.
— Ну, давай испытаем, — сказал Григорий Денисович и первый зашагал к сараям.
Юла медленно пошел за ним.
Он шел и вспоминал спортшколу. И загорелого красавца тренера. И перекладину. И свой конфуз. «Бесперспективный».
Он подпрыгнул, но до перекладины не достал. «Как и тогда», — мелькнуло в голове.
— А ты подставь чурочку, — невозмутимо посоветовал Григорий Денисович.
Юла выбрал толстый чурбан, подкатил его под перекладину и поставил «на попа». Теперь он легко достал до перекладины. Повис.
Подтянулся раз, напрягая все силы. Опустился. Руки опять противно задрожали.
«Как тогда… Все, как тогда».
Он выпустил перекладину. Нет, не получается!..
— Тут секрет простой, — неторопливо сказал Григорий Денисович. — Тренировка. Вот и все. Ежедневная тренировка.
Глава VIII.ВЕЛИКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ
— Конечно, — сказал Юла. — Надо бы попробовать. Но как-то… Боязно. А вдруг не получится?
— Ты знаешь, что такое двадцатый век? — горячился Венька. — Двадцатый век — это век научного эксперимента. Вот и ты. Давай поставь эксперимент. И назовем его: «Операция «Мускул-два». А что? Звучит!
— Название — это ты можешь! А сам-то попробовать сдрейфил. — Вдвоем бы куда легче.
— Знаешь?! Я придумал! — воскликнул Венька. — Обещаю весь этот год морально тебя поддерживать. Ты не смейся, моральная поддержка — это очень важно. Может быть, это даже самое важное в любом эксперименте. Все великие ученые это подчеркивали.
Они помолчали.
— И учти, — сказал Венька. — Экспериментаторы — самые герои. Один врач-экспериментатор привил себе холеру. Понимаешь? Во имя науки. А другой ученый опустился в батисфере на дно моря. И один, совсем один, жил там целых сорок восемь дней. Эксперимент — это двигатель науки. Ну? Понял?
Юла молчал.
Чего ж тут не понять?
Однако вот вчера он попробовал подтягиваться. Утром выскочил во двор, влез на чурку, повис. Подтянулся раз. Потом с великим трудом — второй. Передохнул минут пяток и опять, извиваясь всем телом, два раза подтянулся.
— Как червяк на крючке, — добродушно пошутил Григорий Денисович. — Держи туловище прямо.
«Всего четыре раза, — подумал Юла. — А нужно пятнадцать».
Руки у него ныли и словно бы набухли, плечи огрузнели.
Уже уходя в школу, он все-таки снова попробовал… Подтянулся еще два раза.
В школе почти на каждой перемене он мчался в спортзал. Подтягивался по разу, по два.
«Итого — двенадцать», — подсчитал он.
Вечером погулял с Квантом, потом опять подтягивался. Так, с перерывами, еще шесть раз.
Ночью он ворочался с боку на бок. Руки, плечи и бока болели. Даже шея и та ныла и еле-еле поворачивалась.
«Странно, — думал Юла. — При чем тут шея?».
Нынче утром он встал весь разбитый. Правда, боль немного поутихла. Но когда Юла попробовал опять повиснуть на перекладине, руки снова так заныли — он сразу спрыгнул.
«С непривычки», — сообразил он.
Однако решил сделать на денек перерыв. А то совсем разболятся и руки, и шея.
Вот так-то! Хорошо Веньке трепаться. Великий эксперимент! «Мускул-два»!
После уроков Юла задержался в пустой школе. Шел по коридору и вдруг увидел физика. Громадный Илья Николаевич двигался, как линкор, тяжело и солидно.
«А что? — мелькнуло у Юлы. — Говорят, Инквизитор мудрый. Спросить у него? Хотя… неловко…».
Он замешкался.
А тут Илья Николаевич и говорит:
— Ну, что? Какие мировые проблемы омрачают чело добра молодца?
Ну, раз сам спросил!.. Юла расхрабрился.
— Знаете, Илья Николаевич, вот мне один офицер… демобилизованный… Он сказал, что, если подтягиваться…
И Юла рассказал все.
— Да… — задумчиво прогудел Илья Николаевич. — Зайдем-ка…
Он положил Юле руку на плечо (низкорослый Юла весь кончался где-то под мышкой у физика) и так вот, легонечко подталкивая Юлу, прошагал с ним в учительскую.
Тут было пусто.
Они сели.
Физик достал из кармана длинную полированную трубку, такую длинную, что даже непонятно было, как она умещалась в кармане, набил ее табаком, сунул в рот и, не разжигая, сказал:
— Давай говорить честно. Я не знаю, станешь ты за год сильнее вдвое или в полтора раза. Или на одну и четыре десятых. Не знаю. Но зато я знаю твердо: тренировка творит чудеса. Вот слышал, есть такие йоги?
Юла кивнул.
— йог идет босой по пылающим углям и не обжигает ног. Он ложится под грузовик, а потом встает живой и невредимый. В чем секрет? — Физик пососал незажженную трубку и сам ответил: — Тренировка!
И Юла вспомнил, что точно так говорил и Григорий Денисович, даже с такой же интонацией: «Тренировка!».
Юла ушел. Да, все это было хорошо. Но шея по-прежнему ныла, а руки так болели, — казалось, вот-вот отвалятся.
Неизвестно, чем кончились бы эти размышления и колебания Юлы, но тут неожиданный случай, как это часто бывает, сразу все решил.
Днем Юла вышел погулять. А навстречу Витька-Башня и с ним, конечно неразлучные Гешка и Кешка и еще один, из соседнего дома. По кличке Щука. Потому, что зубы у него длинные и острые. И торчат вперед.
— Здравия желаю, генерал недоделанный! — откозырял Витька.
Дружки его разом загоготали.
Юла молчал.
— Ты чего же не отвечаешь, маршал? — усмехнулся Витька-Башня. Он шагнул к Юле, схватил за уши и наклонил его голову к себе.
— Интересно, — сказал он, делая вид, будто внимательно разглядывает Юлькин затылок. — Сурик-то вчистую отмылся? Или еще чуточку осталось?
Его приятели снова дружно захохотали.
Сурик был помянут не зря. Года два назад Витька- Башня раздобыл где-то банку с остатками сурика и кисть. В углу двора, возле сараев, ему попался Юлька.
Витька сказал:
— А чего это он черный? А? Некрасиво. Ему гораздо больше к лицу рыжий! А?
— Точно! — закричали Кешка и Гешка.
— И вообще, — продолжал Башня. — Юлий Цезарь-то, кажется, рыжий был. А тут…
Это Башня пуще всего любил: поразить всех какими-нибудь неожиданными познаниями и хлесткой цитатой.
Непутевый Башня, как ни странно, читал взахлеб. Правда, глотал он больше всего повести про шпионов. Но иногда и дельные книжки попадались. А память у него была цепкая.
Кешка и Гешка заломили Юле руки за спину, а Витька- Башня, под дружный хохот мальчишек, жирно ляпал краску на голову Юле. Волосы у того слиплись и поднялись, как колючки у ежа. Огненно-яркой краской были вымазаны и лоб, и уши.
Юла дергался, отбивался. Но все напрасно.
С ненавистью глядел он на мучителя. Если б мог, он убил, изувечил его, отомстил за все обиды.
Весь испачканный краской, зареванный, охрипший, вырвался он тогда из рук своих врагов и убежал домой.
Хорошо, хоть матери не было. Он яростно мыл голову в тазу, тер мылом, скреб ногтями краска въелась намертво.
«Раздобуду пистолет, — с мрачной решимостью думал Юла. — Подстерегу Башню. Жизнь или смерть?! При всех будет ползать на коленях, виниться…».
Юла мысленно уже видел, как Витька-Башня ползает в пыли, умоляет простить, твердит, что он не знал, какой Юла смелый и справедливый.
А потом пришла мать. Под ее причитания Юла еще долго отмывал волосы горячей водой с керосином и щелоком. Но и назавтра нет-нет да и мелькала в них огненная прядка.
…Эта давняя история мгновенно вспомнилась Юле, когда Башня схватил его за уши и заговорил о сурике.
Юла молчал. Злость и обида бурлили в нем. И, что самое скверное, слезы подступали к самому горлу. Только этого и не хватает: разреветься на потеху Башне.
— Храбрецы! — с трудом выдавил Юла. — Семеро на одного!..
— Можно и один на один, — с готовностью откликнулся Башня.
И вдруг в голове у Юлы стремительно, как окна несущегося мимо поезда, промелькнули и цирк, и могучий Али-Махмуд-Хан, и Григорий Денисович, и его удивительный совет.