Добывайки на реке - Нортон Мэри. Страница 9

Подбежав к родителям, она обняла каждого из них.

— Все будет хорошо… Уверена, что будет.

Сияя от радости, она обернулась к Тиммису:

— Пошли, Тиммис, я знаю замечательную историю… лучше, чем про кукольный домик… о целом городке, где полным-полно домов, это место называется Литл-Фордэм.

Литл-Фордэм был легендарным местом, рассказы о котором, особенно в последние годы, передавались добывайками из уст в уста. Откуда они о нем узнали, никто не помнил, возможно, из разговоров, подслушанных в чьей-то кухне, гостиной или детской, но знали о нем добывайки все до одного. Литл-Фордэм был, как говорили, игрушечным поселком, который занимал целых пол акра в саду построившего его человека. Там было все, как в настоящем городе: церковь с органом, школа, несколько магазинов и — поскольку сбоку сада протекала река — своя собственная гавань, пароходы и таможня. Все было построено очень прочно и не боялось перемен погоды. Населяли Литл-Фордэм — во всяком случае, ходили такие слухи — гипсовые фигурки ростом с добываек, которые неподвижно, с деревянными лицами, стояли там и сям на улицах поселка или ездили по кругу в поездах. Добывайки знали также, что с раннего утра до вечера по асфальтовым дорожкам, надежно отгороженные цепями, по поселку бродят орды человеков. Они знали — как знают птицы, — что человеки роняют на землю всякие остатки: куски вафельных стаканчиков от мороженого, крошки бутербродов и булочек, орехи, недоеденные яблоки («Конечно, нельзя питаться этим изо дня в день, — замечала Хомили, — такая еда быстро надоест…»). Но больше всего добываек привлекали дома — множество пустых домов на все вкусы и любое число обитателей: особняки, дома на две семьи с отдельными входами, дома, стоящие вдоль улицы в один ряд, вплотную один к другому или окруженные собственным садом. Все они были прочно построены, с прочно крытыми крышами и прочно вкопаны в землю; как бы ни были любопытны человеки, они не могут без труда их открыть, как кукольный домик, и сунуть туда свой нос. Арриэтта слышала даже, что окна и двери этих домов просто нарисованы на стенках и вообще не открываются, — в домах нет ни одного отверстия. Но этот недостаток легко устраним.

— Конечно, никто не стал бы открывать парадные двери, — объясняла она Тиммису, в то время они лежали, свернувшись клубочком, в ее постели, — добывайки не так глупы: они бы прокопали туннель под полом… никто из человеков и не догадался бы, что там кто-то живет.

— Расскажи еще про поезда, — попросил Тиммис.

И Арриэтта продолжала рассказывать. Объясняла, придумывала, жила вместе с мальчиком в ином, сказочном мире. Погрузившись в эту жизнь, она забыла, в каком они сейчас бедственном положении, забыла о тревогах родителей и страхах дяди, забыла о пыльных, мрачных комнатах между стен, об опасностях, таящихся в лесах вокруг их дома, забыла даже то, что уже давно хочет есть.

Глава седьмая

— Но куда мы пойдем? — спросила Хомили в двадцатый раз.

Прошло уже два дня после совещания, они были в комнате Арриэтты и отбирали вещи в дорогу. На полу лежала куча разных предметов, часть они отбрасывали в сторону, часть откладывали, чтобы взять с собой. Они могли взять лишь то, — тут Под был непреклонен, — что Люпи называла «ручная кладь». Она дала им рукав брезентового плаща, и они аккуратно разрезали его на квадраты.

— Я думаю, — сказал Под, — сперва попробуем пойти в пещеру на склоне.

— Вряд ли мне там очень понравится, — сказала Хомили, — особенно без ботинка.

— Но Хомили, надо же нам куда-то пойти. И скоро весна.

Хомили обернулась и взглянула на Пода.

— А ты знаешь дорогу?

— Нет, — сказал Под, продолжая сматывать в клубок просмоленную нитку. — Это надо выяснить.

— Какая сегодня погода?

— Я попросил Арриэтту узнать.

Понимая, что другого выхода нет, они, хотя и не без страха, отправили вниз Арриэтту поговорить с молодым Томом.

— Попроси его оставить нам какую-нибудь лазейку, — учил ее Под, — пусть самую крошечную, лишь бы выйти из дома. Если понадобится, мы распакуем вещи и протащим их одну за другой. В самом крайнем случае я согласен даже на окно первого этажа, если снаружи будет на что прыгнуть. Но скорее всего, они крепко-накрепко запрут окна и закроют ставни. И скажи, чтобы он, отодвинул дровяной ларь от стены. Нам самим не справиться, даже если он будет пустой. В хорошеньком мы «окажемся положении, да и семейство Хендрири тоже, если мальчишка укатит в Лейтон-Баззард и оставит нас взаперти. Скажи ему, куда мы направляемся… на это поле, которое зовут Паркинс-Бек… но ни словечка о пещере на склоне… и пусть он напомнит, как туда пройти и не сбиться с пути… Последнее время здесь, в доме, довольно прохладно, а ведь уже март, спроси, не выпал ли снег. Если выпал, мы пропали: нам придется ждать…

«Но разве можем мы ждать?» — спрашивал себя Под, вешая моток просмоленных ниток на гвоздь в дранке и задумчиво беря в руки шляпную булавку. Верно, в приступе великодушия Хендрири сказал: «Мы все вместе попали в беду… и что наше, то ваше». Но потом, обсуждая с Хомили их уход из дома, Люпи заметила: «Не считай меня жестокой, Хомили, но в такие времена каждый думает о своих. На моем месте ты сказала бы то же самое». Она не скупясь давала им разные вещи, — Под прежде всего подумал о рукаве плаща, — подарила Хомили наперсток с колечком от рождественского пудинга, — Хомили надела его на шею; но полки в кладовой вдруг оказались пустыми, все припасы были забраны и спрятаны где-то в другом месте, а им Люпи выдала пятнадцать сухих горошин, которых, сказала Люпи «им, надо надеяться, хватит». Они вымачивали их у себя наверху в мыльнице, а затем Хомили брала по три горошины вниз и варила их на плите.

«Хватит, но на сколько? — спрашивал себя Под, счищая пятнышко ржавчины со шляпной булавки. — Как новенькая, — подумал он, попробовав пальцем острие, — чистая сталь и длинная, длиннее, чем он сам. Нет, придется им уходить, как только путь будет свободен, не важно, выпал снег или нет…»

— Кто-то идет! воскликнула Хомили. — Должно быть, Арриэтта.

Они подошли к люку и помогли ей взобраться на пол; они заметили, что глаза девочки сияют, а щеки горят огнем. В одной руке она держала длинный стальной гвоздь, в другой — ломтик сыра.

— Это нам на сейчас, — еле переведя дух сказала Арриэтта, — там, внизу, еще куча всякой всячины. Том засунул все через дыру за дровяным ларем. Ломоть черствого хлеба, сыр, шесть печеных каштанов и яйцо.

— Неужто куриное яйцо? — сказал Под. — Да.

— О боже! — воскликнула Хомили. — Как нам закатить его сюда, наверх?

— И как сварить его? — добавил Под.

Хомили тряхнула головой.

— Я сварю его вместе с горохом там, у Люпи. Это наше яйцо, никто и словечка не скажет.

— Оно уже сварено, — прервала их Арриэтта, — вкрутую.

— Слава богу! — воскликнул Под. — Я возьму с собой вниз лезвие — мы сможем занести его сюда по кусочкам. Так что ты узнала? — спросил он Арриэтту.

— Погода вовсе не плохая, — ответила она. — Том говорит, когда выходит солнце, совсем тепло и пахнет весной.

— Ты мне прежде всего скажи, — прервал ее Под, — как нам выбраться из дома.

— С этим тоже все в порядке. В самом низу входной двери есть дыра, там, где дверь толкали ногами. — Том всегда так делает, когда у него полны руки сучьев. Но они заколотили ее дощечкой, чтобы в дом не попали полевые мыши. Двумя гвоздями — по гвоздю с каждой стороны. Это один из них, — показала она на принесенный гвоздь. — Все, что нам надо сделать, говорит Том, повернуть дощечку вверх на втором гвозде да закрепить чем-нибудь — и путь открыт, мы сможем выйти наружу. А когда мы уйдем, дядя Хендрири и братцы снова ее прибьют… если захотят.

— Прекрасно, — сказал Под, — прекрасно… — У него был очень довольный вид. — Конечно, они захотят, из-за мышей. И когда, он говорит, они уезжают — я имею в виду: он и его дед?

— Как он и раньше сказал — послезавтра. Но он так и не нашел хорька.