Третья тропа - Власов Александр Ефимович. Страница 4

— Никак нет! Все правильно, товарищ командир взвода! — отчеканил Кульбеда. — За себя боюсь. Без практики могу потерять навык. Разрешите?

Славка кивнул и, отойдя под деревья, с благодарностью и завистью наблюдал за сержантом.

— Взво-о-од! — с подъемом, весело и зычно скомандовал Кульбеда. — Р-р-равня-а-йсь!

Это длинное, озорное «р-р-р» прокатилось по просеке и заставило всех повернуть голову вправо — туда, где стоял сержант. А он, помедлив секунду, вплотную подошел к Распуте, громко похвалил его:

— Вот это правофланговый! Хоро-ош!.. Спинку только выпрями и плечикам дай р-разворотик! Нечего рост свой и силу прятать! Да такого в десантные войска с руками оторвут!

По лицу Распути трудно было определить, как он воспринял похвалу сержанта, но плечи у него все-таки развернулись, и сам он чуть выпрямился, проворчав:

— То жалостливый, то в десант.

— Р-разговорчики! — одернул его Кульбеда. — Строй — дело святое. Тут уж — ни вопросов, ни перекосов!.. Чей там животик выглядывает?

Вовка Самоварик втянул в себя круглый живот.

— А ножка чья вперед вытанцевала? — задорно, шутливо-требовательно продолжал Кульбеда. — Могу наступить случайно! — Он выставил ребро ладони вперед и бульдозером прошелся от Распути до левого фланга вдоль самого строя, окончательно выравнивая его. — Вот теперь подходяще!.. Ничего, ребята, живы будем — не помрем!.. Взво-о-од!.. Смир-р-рно!

И опять по этой хлесткой, с раскатистым «р-р-р» в середине, бодрящей команде головы мальчишек враз повернулись лицом вперед, замерли и только скошенные на сержанта глаза продолжали двигаться, сопровождая его. Он шел к середине шеренги. Красиво шел, окрыленно, с чувством, с достоинством, будто не мальчишки-сорванцы следили за ним, а военные атташе зарубежных стран.

— Ловко Микропора работает! — произнес Богдан, не боясь, что его могут услышать.

Все поняли, кого и почему Богдан назвал Микропорой — рябое, пористое лицо сержанта вполне соответствовало этому прозвищу.

В строю робко захихикали. Кульбеда сделал еще шаг, остановился, четко повернулся к шеренге и безошибочно нащупал глазами Богдана. У всех мелькнула одна и та же мысль: на этот раз Богдану несдобровать.

— Вольно-о! — скомандовал Кульбеда и спросил у Богдана: — Ты это про меня — Микропора?

— Так точно! — с вызовом, явно бравируя своим бесстрашием, ответил Богдан. — Прикажете в карцер?

Кульбеда обеими ладонями провел по шершавым щекам и вдруг расхохотался, широко разевая белозубый рот.

— Ты ж смотри!.. Ну, в самую точку!.. Микропора и есть! Лучше не придумаешь!

Облегченно и дружелюбно загоготал весь взвод. Этот рябой, неопределенного возраста сержант нравился им все больше и больше. И когда он поднял руку, хохот послушно прекратился. Ребятам хотелось услышать, что он скажет теперь.

— Отвечаю на вопросы. — Кульбеда подошел поближе к Богдану. — На твой сначала. Карцера в нашем лагере нет и не будет, да ты и не заслужил его. Второй вопрос был у Распутина. Я так тебя понял: ты думаешь, в наших десантных войсках живодеры и головорезы собраны?.. Ошибка!.. Разъяснить?

— Не надо, — долетело от Распути.

— Еще вопросы?

Взвод молчал.

— Тогда. Слушай мою команду-у-у!.. Смир-р-рно!..

И сержант с той особой натренированной игривостью, которая не допускает никаких вольностей и одновременно не давит на самолюбие, начал отдавать команду за командой, перестраивая взвод в колонну по четыре. Слушались его охотно. Приказы были обычными, но мальчишки уже не чувствовали в них принуждения.

Колонна, приминая траву, двинулась вверх по просеке. Кульбеда шел справа и, весело отсчитывая шаг, поглядывал на Забудкина. Как обращаться с этим раскаявшимся сектантом?

Отрешенный от общих забот, болезненный, целиком ушедший в себя, он сидел на пеньке и раскачивался. И казалось, ничто не могло вывести его из этого состояния. Он же измотан прошлой жизнью. Дайте ему посидеть, подышать воздухом, не отравленным свечным угаром и ладаном. Но когда взводная колонна начала проходить мимо пенька, Забудкин перестал раскачиваться. Глаза его беспокойно зашарили по сторонам, с лица сползла маска отрешенности.

В любой толпе Забудкин чувствовал себя как рыба в воде. И чем больше народу, тем лучше, тем легче вызвать к себе сочувствие, пробудить жалость. Одного он не переносил — одиночества, а леса боялся панически.

Взвод уходил, и никто не обращал на него внимания. Небо снова начало хмуриться. Таинственно шептались деревья. Кто-то дико каркнул в чаще леса.

Оглянувшись на плотно стоявшие за спиной стволы, Забудкин вскочил с пенька. И Кульбеда точно определил, как можно без приказа заставить мальчишку включиться в жизнь взвода.

— Ты сиди, сиди! — заботливо сказал он. — Взводное имущество заодно покараулишь. А обед мы и сюда тебе принесем.

Есть Забудкину не хотелось. Его сытно накормили в райкомовской столовой. В дорогу дали три пачки лимонных вафель, которые он сжевал в машине. Вдобавок на выезде из города Зина Кудрявцева купила в ларьке апельсины. Один апельсин съел водитель, второй — она сама, а три самых крупных проглотил Забудкин. Он вполне мог обойтись без обеда, но оставаться на просеке одному — б-р-р-р!

— Дойду как-нибудь, — с придыханием произнес он.

— Тогда пристраивайся к колонне, — разрешил сержант.

И Забудкин засеменил за взводом. Последняя четверка была неполной — сзади Вовки Самоварика недоставало одного человека. Забудкин занял это место. Вовка тотчас оглянулся.

— А-а! Раскольник!.. Помолимся перед обедом?

Забудкин нарочно наступил ему на пятку. Вовка запрыгал на одной ноге, запричитал:

— Ай-ай-ай!.. И это божий человек называется!

— Ножку! Ножку держа-ать!.. Левой!.. Левой! — предотвращая ссору, прокричал сзади Кульбеда и, поравнявшись со Славкой Мощагиным, громко отрапортовал: — Товарищ командир! Вверенный вам взвод направляется в столовую для принятия пищи!.. Прошу по первому разу указать дорогу к пищеблоку!

Сержант снова выручил Славку — подсказал, что делать дальше. Мощагин помчался вперед, чтобы занять место во главе колонны.

Первые стычки

Столовая напоминала просторную веранду, свободно вмещавшую длинные — на пятьдесят человек каждый-столы. Четыре взвода — четыре стола.

Из раздаточного окна, соединявшего кухню со столовой, задумчиво и грустно смотрела на обедавших мальчишек пожилая дородная повариха.

— Шалопуты вы, шалопуты! — вздохнув, произнесла она.

Рядом с ней, то слева, то справа, появлялись в окне две девчонки. С любопытством и затаенным страхом заглядывали они в столовую. Еще бы! Столько мальчишек! И каких — самых отпетых!

Но сейчас это были обыкновенные, сильно проголодавшиеся ребята. С аппетитом уплетали они зеленые щи с мясом. Только Забудкин брезгливо поковырял ложкой в тарелке, встал с мученическим лицом и вышел из-за стола.

Сергей Лагутин не сразу заметил это, а когда заметил, не стал раздумывать, как вести себя с раскаявшимся сектантом. Никаких поблажек Сергей делать ему не собирался.

Забудкин сам встал в строй сзади Вовки Самоварика и оказался поэтому в отделении Лагутина. Пусть теперь подчиняется командиру.

— Назад! — стукнув по столу ложкой, крикнул он и привстал со скамьи.

Не оглянувшись, Забудкин дотащился до выхода из столовой и сел на ступеньку, обхватив живот руками. Коршуном подлетел к нему Сергей, но сержант Кульбеда подоспел раньше.

— Не тревожь парня!.. Брат мой меньшой тоже животом, помню, маялся… А посидит малость — его и отпустит. Сиди, Иннокентий, сиди!.. Когда подрос брательник, думать про живот перестал. И ты, придет время, поправишься.

Недовольный вернулся за стол Сергей Лагутин, строго оглядел свое отделение. Никто больше от щей не отказался, а Гриш-ка Распутя уже справился со своей порцией и сосредоточенно подчищал тарелку куском хлеба.

Повариха повернулась к девчонкам-помощницам и сказала им что-то. Через минуту открылась кухонная дверь, и одна из них — с косой, заправленной под накрахмаленный колпачок, в нарядном передничке — с ресторанной выправкой плавно заскользила по столовой. Она несла на подносе тарелку, полную щей. Когда эта тарелка оказалась на столе перед Распутей, тот удовлетворенно почмокал губами и невозмутимо принялся за вторую порцию.