Дракон, играющий в прятки - Фарджон Элеонор (Элинор). Страница 7

И когда начинался Скок-Все-Разом, она могла перескакать всех фей, сколько их ни было, и оставалась свежа, как ландыш. Никто так и не узнал, сколько Элси Пиддок может скакать без устали, потому что все уставали раньше. Даже Энди-Спенди не знал.

В конце года он сказал ей:

— Элси Пиддок, я научил тебя всему. Дай мне свою скакалку, и ты получишь награду.

Элси дала Энди-Спенди свою верёвочку, и он заколдовал обе маленькие деревянные ручки, сначала одну, потом другую. Когда он отдал ей верёвку обратно, одна ручка была из Сахарного Леденца, а другая из Миндальной Тянучки.

— Вот! — сказал Энди-Спенди. — Грызи их сколько угодно, меньше они не станут, и будут у тебя сладости на всю жизнь. И пока ты маленькая и можешь скакать через эту верёвку, ты будешь скакать, как я тебя научил. Но когда ты станешь большая и тебе понадобится новая, ты уже не сможешь проделывать все волшебные хитрости, хотя всё равно будешь скакать лучше любой девочки на земле. Прощай, Элси Пиддок.

— Разве я никогда больше не буду скакать с тобой? — спросила Элси Пиддок во сне.

Но Энди-Спенди не ответил, потому что утро взошло над холмами, феи удалились, а Элси Пиддок вернулась в постель.

Если и до этого чудесного года Элси Пиддок скакала так, что прославилась повсюду, можете представить, что с ней стало теперь. Она вызывала такое изумление, что почти не решалась показывать всё своё искусство. Тем не менее на следующий год она делала такие невероятные вещи, что люди ближние и дальние сходились посмотреть на её скачок через церковный шпиль — или через вершину дуба в замковом парке, или через реку в самом широком месте. Когда у мамы или у соседей случались огорчения, Элси Пиддок скакала так весело, что все заботы забывались. И когда она скакала вместе с девочками Глинда под старые считалки, и они пели:

Элси Пиддок говорила: «А у меня есть ещё кое-что!» и давала всем погрызть ручки своей скакалки. И ночью в новолуние она всегда водила детей на гору Кэборн, и там скакала ещё чудесней. Да, именно Элси Пиддок установила обычай скакать на Кэборне в новолунье.

Но к концу года она стала слишком большой, чтобы скакать со своей маленькой верёвочкой. Она спрятала её в шкатулку и стала скакать с другой, побольше. Она по-прежнему скакала ещё как, хотя чудесные приёмы оказались спрятаны вместе с верёвочкой, и сколько ни просили друзья проделать что-нибудь, как раньше, Элси Пиддок смеялась, трясла головой, и никому ничего не объясняла. Она и теперь восхищала и изумляла всю деревню, но люди порой говорили: «А, да вы же не видели её, когда она была малышкой! Ну, она могла проскочить сквозь замочную скважину!»

Через некоторое время эти рассказы стали легендой, в которую никто не верил. А ещё через некоторое время Элси выросла (хотя и не очень) и стала взрослой, и не скакала больше, потому что прошло время скакать. Лет так через пятьдесят никто уже и не помнил, что она когда-то скакала. Знала только Элси. Потому что, когда наступали тяжёлые времена, а это бывало часто, она сидела у очага с чёрствой коркой без масла и грызла Сахарный Леденец, который Энди-Спенди дал ей на всю жизнь.

Время тянулось не спеша. Три новых лорда сменились в замке с тех пор, как Элси перескакивала через вершину дуба. Перемены пришли в деревни, старые семьи вымерли, новые понаехали; многие жители перебрались в чужие края, и среди них семья Пиддок. Фермы сменили хозяев, старые домики снесли, построили новые. Только гора Кэборн стояла по-прежнему, и люди думали, что так всегда и будет. Да ещё дети сохранили обычай скакать на ней каждое новолуние. Никто не помнил, откуда взялся этот обычай, знали только, что он очень древний. Но обычай есть обычай, и девочка, которой не удалось в полнолуние поскакать на Кэборне, сидела дома и плакала. Потом в замке появился новый Лорд; он не родился лордом, а разбогател на торговле и купил старое поместье. Вскоре тут уж пошли перемены, не то что постройка новых домов. Новый Лорд начал загораживать дорожки и запретил проходить через его владения. Тут и там он где мог урезал права крестьянской общины. От жадности, чтобы получать побольше, он повысил плату за землю и притеснял невыносимо. Но как ни тяжела была высокая плата, они сильнее страдали от несправедливости. Они боролись с новым Лордом, пытаясь сохранить то, чем владели, сколько себя помнят, и иногда выигрывали, но проигрывали чаще. Постоянные ссоры породили дух вражды между ними и Лордом, и он от злости готов был делать им назло всё, что только мог.

И вздумалось ему присвоить Кэборн, который всегда был открыт для людей. Лорд решил узнать, нельзя ли его закрыть, и посмотрел старые документы. Выяснилось, что гора — его собственность, но он должен оставлять дорожку через вершину, чтобы люди могли ходить из одной деревни в другую. Сотни лет они срезали путь, проходя по этой тропинке.

Адвокат Лорда сказал ему, что, в соответствии с документами, он никогда не сможет запретить людям ходить через холм.

— Я-то не смогу! — фыркнул Лорд. — Так я же заставлю их ходить в обход!

И он задумал закрыть всю вершину Кэборна, чтобы никто не мог там ходить. Это значило, что жителям придётся делать круг в несколько миль, чтобы попасть к соседям. Лорд объявил, что собирается построить на горе Кэборн большую фабрику. Деревня встала на защиту своих прав.

— Разве он может это сделать? — спрашивали знающих людей, и те отвечали: «Точно не знаем, но боимся, что может». Сам Лорд тоже не был вполне уверен, но продолжал гнуть своё, и за каждым его шагом в гневе и тревоге следили крестьяне. И не только крестьяне, потому что феи увидели, что место, где они привыкли скакать, под угрозой. Как смогут они снова скакать здесь, если трава превратится в пепел, а новая луна почернеет от копоти? Адвокат сказал Лорду: «Люди будут стоять насмерть».

— Пусть их! — усмехнулся Лорд и прибавил тревожно: — А им есть за что зацепиться?

— Только за самый краешек, — отвечал Адвокат. — И всё же я пока не начинал бы строить. Если сумеете договориться, вам же будет лучше.

Лорд послал сообщить крестьянам, что, хотя он, несомненно, может делать всё что ему угодно, он по доброте сердечной восстановит для них закрытую дорожку, если они откажутся от всех притязаний на Кэборн.

— Дорожку, как же! — вскричал Джон Мэлтман посреди дружеского кружка в таверне. — Что нам дорожка на Кэборне? Да ведь наши матери скакали там, когда были маленькими, а теперь скачут наши дети. И мы надеемся увидеть, как скачут дети наших детей. Если вершину Кэборна застроят, это прямо разобьёт сердце моей малышки Элен.

— Ага, и моей Марджори, — подхватил другой.

— И моим Мэри и Китти! — воскликнул третий.

Все зашумели, потому что почти у всех были дочки, которые только и радостей знали, что скакать на Кэборне в новолуние.

Джон Мэлтман обратился к их лучшему советчику, который внимательно вник в это дело, и спросил:

— Как ты думаешь, есть у нас за что зацепиться?

— Только за самый краешек, — ответил тот. — Сомневаюсь, чтобы вы могли ему помешать. Лучше бы как-то договориться.

— Не нужна нам его дорожка, — упорствовал Джон Мэлтман. — Мы будем стоять за всё.

На том дело и застопорилось, и каждая сторона ждала, что предпримет другая. Только крестьяне знали в глубине души, что в конце концов потерпят поражение, а Лорд был уверен в своей победе. Так уверен, что заказал большой груз кирпичей, но не начинал строительства из-за опасений, что люди возмутятся ещё больше и, неровен час, подожгут его стога и нанесут ущерб хозяйской собственности. Единственное, что он сделал — обнёс вершину Кэборна проволочной изгородью и приставил сторожа, чтобы тот прогонял людей. Люди сломали изгородь в нескольких местах, или перепрыгивали через неё, или пролезали под ней, а поскольку сторож не мог быть везде сразу, многие ходили через холм прямо у него под носом.