Большая книга ужасов 2012 - Воронова Анна. Страница 28
– Хватит, ладно?
Витька услышал, что Сомёнкова напугана.
– Хватит дурацких шуток, – попросила она. – Знаешь, мне уже как-то не по себе…
– Ты это расскажи психологу-психопату, – усмехнулся парень. – Психологи, они…
Зазвонил Анин телефон, модная в сезоне испанская песенка про застенчивого крокодила.
– Ну вот! – сказала она. – Вот и все, протуберанец остыл. Связь появилась. Мне звонят…
Девушка приложила трубку к уху.
– Осторожно! – Круглов хотел перехватить ее руку, но не успел.
Она приложила трубку к уху.
– Да? – спросила Аня. – Говорите! Почему вы молчите? Если это глупая шутка, то…
Сомёнкова замолчала. Нос у нее задергался, затем она отдернула трубку. Ухо было красным, точно к нему прикладывали не телефон, а раскаленную сковородку. Глаза у нее скосились к переносице, она поплыла в сторону и шлепнулась бы, наверняка шлепнулась бы, но Витька успел подскочить и поймать ее.
Аня была без сознания. То есть не без сознания, а в припадке, она колотилась, дрыгала ногами, глаза уползли под лоб, рот перекосило. Кроме того, она прокусила губу и брызгалась теперь кровавой слюной. Круглов осторожно уложил ее на пол. Он никогда не имел дела с припадочными, кажется, им надо вставлять ложку в зубы – чтобы язык себе не откусили. Или чтобы он не завалился в гортань, совершенно точно парень не помнил. Попрыгал на кухню, схватил ложку. Представил, как будет вставлять ее в зубы Сомёнковой, как они начнут крошиться…
Витька открыл холодильник. Газировка. Отец любил газировку во всех ее видах, еще с детского сада. Лимонад с батоном – самое вкусное, что есть на свете, всегда говорил отец. Однажды Круглов попробовал, и его едва не стошнило. Но газировки было много.
Он схватил банку с вишневым крюшоном и вернулся в холл. Аня продолжала трястись на ковре. Это было…
Уже не страшно. Это был настоящий ужас. Левую ногу у нее начало выворачивать в колене, пальцы на руках крючились, зубы кусали язык. Лунный свет приобрел синюшный оттенок, и от этого было еще хуже. Витька приблизился, взболтал банку, дернул за язычок, в лицо Анны ударила шипящая холодная газировка. Сомёнкова попыталась увернуться, но он не отпускал ее, поливал и поливал. Аня изогнулась в последний раз и замерла.
Дышала спокойно. Глаза закрылись. Пальцы выпрямились.
– Что это было? – прошептала она.
– Не знаю, – ответил Круглов. – Ты ответила на звонок. Ты что-то услышала?
Сомёнкова села, поправила кофту.
– В чем это я? – спросила она. – Я мокрая какая-то… Ты чем меня полил? Круглов, ты дурак…
– Вишневый крюшон, – объяснил парень. – Понравилось?
– Нет.
Она стала отряхиваться и ругаться – крюшон был сладкий и липкий.
– Что ты там услышала? – повторил Витька.
– Где?
– Анна, не тупи. По телефону.
Девушка потрогала ухо, отдернула руку.
– Болит, – сказала она. – Как кислотой помазали…
– Что ты там услышала? – повторил Круглов.
– Ничего, – ответила Сомёнкова. – Там была…
Она поглядела на телефон. Лицо у нее начало скашиваться…
– Еще лимонада? – спросил Витька.
– Нет. Просто там… Я не знаю!
Аня заплакала.
– Я не знаю! – заорала она вдруг. – Не знаю! Не знаю! Не знаю!
Витька плеснул в нее остатками из банки.
Сомёнкова замолчала.
– Не знаю… – повторила она уже негромко. – Там… Убери его!
Она указала на мобильник.
Телефон продолжал лежать на ковре, погрузившись в мягкий ворс.
– Я его больше не возьму, – сказала Аня. – Не хочу…
Круглов осторожно пнул мобильник за диван. Они сидели на полу в холле, глаза привыкли к темноте, Витька оглядывал холл. Стены за эти дни промерзли окончательно, по обоям темными прожилками струился лед, отчего парню казалось, что по стенам поползли вены. Сомёнкова кашляла. У нее болело горло и голова, Круглов схромал на кухню и принес воды. Попили.
– Что делать будем? – спросила девушка. – Мне уже домой надо давно, родители меня прибьют…
– Лучше не выходить, – сказал Круглов. – Поверь, лучше отсюда не выходить.
– Почему?
– Тебе одного телефона мало?!
– Нет… – Аня потрогала ухо.
– Лучше досидеть до утра. К тому же я… – Он похлопал по ноге. – Я вряд ли далеко уйду.
Витька поднялся.
– А вообще…
Он поглядел часы с фосфорными стрелками.
– Скоро уже… – сказал он.
– Что скоро?
– Двенадцать, – Круглов указал на часы. – А потом все начнется по-настоящему.
– По-настоящему?
– Ага.
Он подал Ане руку. Она поднялась с пола.
– Я тупо устал, – сказал парень. – Очень и очень устал. Я ничего не соображаю… то есть плохо соображаю, как на морозе… Он с каждым днем подходил ближе и ближе, сегодня он будет здесь.
– Почему?
– Потому что полнолуние, – Витька указал на окно. – В полнолуние они всегда… активные.
– Так это Бука? – еле слышно произнесла Сомёнкова.
– Нам понадобится свет, – не ответил парень. – Свечи, лампы, факелы. У меня есть лампа, наверху там. Керосиновая.
– Хорошо, – кивнула Аня.
– Надо сходить. Я с такой ногой… Три часа буду туда и обратно.
– Я, что ли, должна?
– Ага.
Она помотала головой:
– Нет. Нет, я не хочу…
– Лампа стоит рядом с печкой, ты помнишь? Там лампа и еще… Канистра. Канистра с керосином, небольшая, три литра. Зажигалка на печке.
– Я не хочу, – покачала головой Сомёнкова.
– Тогда мы будем сидеть здесь в темноте. Они любят темноту.
– Кто?
– Они, – ответил уклончиво Круглов. – Все эти… Нужен свет. А я схожу в кладовку пока.
Девушка молчала.
– Аня, нужно сходить за лампой, – попросил Витька.
– Ладно.
Он наклонился, поднял меч и вручил Ане.
– Он очень острый, – сказал Круглов. – Если что – кричи.
– Закричу, – пообещала Сомёнкова.
Она направилась к лестнице.
– Давай поскорее.
Девушка кивнула. Лесница немилосердно скрипела.
Витька подтянул к себе костыль и похромал в кладовую.
Фэн-шуй. Он открыл дверь и возблагодарил идиотское увлечение женщин восточной экзотикой. Он нащупал большую рождественскую свечу, зажег. Воск был пропитан легкими золотистыми блестками, свеча горела, создавая вокруг себя золотой ореол из танцующих теплых пылинок, красиво, однако. Круглов стал осматривать полки. В кладовке у матери хранился запас масляных лампадок, свечей и благовоний. Он взял корзинку и стал сгребать в нее все, что могло гореть и светиться. Свечей набралась почти полная корзинка, на всякий случай парень забросил внутрь еще бенгальских огней. Фейерверки, те, которые купил отец к праздникам. Драконы, змеи, дикие шары, он их тоже прихватил.
Дверь. На ней висела старая палатка, брезентовая, с ней отец ходил в походы в восемьдесят дремучем, Витька отодвинул палатку в сторону. Запасной выход. На случай пожара. На случай… На всякий случай. Выход был замаскирован под дровяной сарай, пристроенный к задней стороне дома рядом с шашлычной беседкой.
Побрел в холл, по пути он, как водится, запнулся, рассыпал светильные принадлежности и долго их собирал, а потом решил не подниматься, добираться до гостиной ползком.
Он ожидал встретить Сомёнкову, она должна была уже спуститься из его комнаты с лампой… Ее не было. Девчонка, их как за смертью посылать…
Круглов сплюнул через левое плечо и увидел часы. Без двадцати двенадцать. Стрелки не сдвинулись ни на минуту. Часы стояли. Витька понял, что он не знает, сколько времени. Сколько его прошло…
Минут двадцать? Чтобы подняться по лестнице и спуститься обратно понадобилось бы гораздо меньше.
– Анна! – позвал он.
Парень знал, что ответа не будет, он засунул в карманы несколько свечек, взял поудобнее праздничный горящий светильник и полез наверх.
На втором этаже было совсем темно – в коридор не выходили окна. Круглов остановился на лестнице и зажег еще одну свечку. Зеленую, дурацкую, с завитушками и мишками вокруг. Поднялся в коридор.
– Анна…
Голос запрыгал между стенами, потонул в сырой бумаге.