Большая книга ужасов 2012 - Воронова Анна. Страница 53

– А номерок подкинешь?

– У нее мобильника нет, – нагло соврал Сашка.

Вега произвела на Черепа неизгладимое впечатление. Когда она в первый раз пришла к ним в палату – договариваться о версии для полиции, Череп заметно стушевался. Таращился на девчонку из-под повязки на лбу и помалкивал в тряпочку. А ведь раньше без его разрешения никто и вякнуть не смел. А эта рыжая только глянула на него пару раз, как бритвой, глазами полоснула – вжик, вжик! – и он сразу притих в уголке.

После пожара Сашка с Вегой виделись только урывками. Мама, прежде чем отпустить его на улицу, тысячу и один раз спрашивала, куда он идет и зачем. Впутывать в это Вегу ему не хотелось, тем более, подозрений тогда не оберешься – еще бы, та самая девочка, с которой он был в лесу!

Зато по скайпу они переписывались, перекидывались ссылками на фильмы, фотками, музыкой, просто болтали по ночам. Сашка до сих пор спал в маминой комнате, а комп перетащил в кухню. Нет, он больше не боялся засыпать в одиночестве. Но теперь мама пугалась, когда в полусне не нащупывала его под своим боком. А ради мамы чего только не потерпишь? Ради мамы он и в шкафу готов был ночевать.

Сегодня Вега прислала ему туманное сообщение: «Полнолуние, самое время». Полнолуние, так полнолуние, Сашка не спорил. Он в этой магии – ни в зуб ногой, а она в ней ориентировалась, как ведьма в черных кошках. К тому же и мама ночью будет на дежурстве, очень все удачно.

– …Ну, ты обнаглел, пацан! – фыркнул Череп с восхищением. – Так и надо, молоток! В первой школе, говоришь, она учится? Кто там у нас в первой?

– А как там поживает Бита? – вероломно спросил Сашка, чтобы сменить тему. Биту они все старались не вспоминать… уж очень страшно было.

Конечно, он получил по заслугам. Но когда Сашка мысленно видел его серое лицо, лопнувшую кожу, красное, сочащееся кровью мясо, ему резко становилось плохо. Теперь он понимал Вегу. Нельзя мучить живое. Потому что от этого больно всем. Если ты нормальный человек – тебе тоже будет больно. Даже если мучается твой враг.

Вот Сашка и носил в себе эту боль, словно клубок колючей проволоки или сгусток свернувшейся черной крови.

– Бита… – Череп, похоже, тоже не горел желанием вспоминать бывшего друга. Все-таки Череп Биту бросил… умирать бросил, если честно. Но Вега об этом молчала, и Сашка, глядя на нее, молчал тоже.

– Бита в Петрозаводске, все там же. Состояние, типа, стабильное. Но… сам понимаешь. Стабильно плохое. У него там и ожоги, и болевой шок. И еще… Я слышал, наша главная говорила, – с мозгами у него чего-то, не то кислородное голодание, что ли? В сознание он не приходит. В отключке. Но, типа, надежда еще есть.

– Ясно… – Сашка не почувствовал ни радости, ни тоски – ничего. Только колючка царапнула по сердцу и улеглась на прежнее место. Будто камень в болото бросили – бульк! – и темные круги пошли по темной воде.

– Ладно, пойду я.

– Погодь! А тебе, это, сон такой не снится? Про черные головы? – подал голос Сява. – Мне все время снится, короче, – будто у меня башка вся в смоле и без глаз. И пацаны тоже – как зомби, короче, только страшнее. А ты спичкой так – шшширк! – и поджигаешь нас всех… Дурацкий сон это, но все снится и снится! Ночью и так спать не могу, верчусь, как Бобик на вулкане, а тут еще байда эта со смолой. Просыпаюсь весь мокрый, руки дрожат, во рту как эскадрон ночевал…

Сашка внимательно выслушал Сяву, склонил голову:

– Извини. Я постараюсь вам не сниться больше…

И вышел.

На крыльце он вдохнул легкий ветер, несший куда-то пушинки одуванчиков, достал свою вновь обретенную мобилу. Мама ему купила еще одну – он ей наврал, что старую потерял на пожаре. Теперь придется заливать ей, что пожарные ее нашли, она все равно ничего проверять не будет. Ладно, два телефона лучше, чем один.

Впереди была свобода.

Он постоял, сжимая в каждой руке по телефону, выбрал старый и набрал номер Веги.

– Ты его боишься?

– Да что ты зациклилась – боишься, боишься? Теперь уже не боюсь. Вернее, мне страшно, но я не боюсь. Понимаешь?

– Ага. Ну, давай тогда, с богом…

Сашка медленно шел по коридору.

Кажется, это уже было в его жизни. Или во сне?

Привычный обшарпанный больничный коридор, крашенный болотной масляной краской, словно медленно наклонялся к нему. Со стен на него в упор пялились чьи-то глаза – они плавали в тусклой зелени, как амебы. Или росянки. Хищное растение росянка пожирает мух и комаров, а похожа она на зеленый глаз с длинными ресницами. Эти глаза тоже были хищные. Когда Сашка подходил к ним ближе, они словно медленно тонули в зеленой глубине стен, чтобы потом всплыть за его спиной, блистая влажными белками в красных прожилках.

В кулаке его тихонько возился, ерзал склизкий шарик.

Впереди на ступеньках виднелись следы – черные отпечатки босых ног. Похоже, человек, прежде чем войти сюда, хорошенько потоптался в мазутной луже. Сашка осторожно двинулся по ступенькам, тщательно обходя мазутные кляксы. Глаза на стенах взволнованно заметались.

Поворот, ржавые перила. На его пальцах остались хлопья серого пепла и налет рыжей ржавчины. Черные следы вдруг вспыхнули и загорелись. Он постоял немного, пережидая, когда исчезнет огонь, но следы пылали ровным пламенем и не собирались гаснуть.

Сашка с удвоенной осторожностью зашагал по ступенькам, внимательно выискивая взглядом, куда поставить ногу. Плавающие по стенам заволновались, захлопали ресницами, потянулись за ним, рассекая пласты штукатурки, как стая пираний. Сверху пошел запах гари.

Сашка медленно шагнул с последней ступеньки на площадку пятого этажа. Соседская дверь, немного обгоревшая по краям, была гостеприимно приоткрыта. Туда, за эту дверь, уходили пылавшие следы. А оттуда на площадку выползал серый дымовой сквознячок.

На двери, ведущей в его, Сашкину, квартиру, кто-то оставил отпечаток измазанной сажей ладони и когтистый росчерк. Как будто пытался разорвать дверь пополам.

– Не влезай, убьет, – понимающе кивнул Сашка. – Или само вылезет и тоже убьет?

Глаза-росянки остались внизу. Тихо потрескивали догорающие следы. Черные струйки дыма ползали под его ногами.

Сашка весь подобрался и вошел в квартиру. В уже знакомой маленькой прихожей клубился слоистый дымный морок, воняло горелым. Углы линолеума на полу, возле двери в комнату, вздыбились и почернели. Сашка ухватился за обугленный косяк и притормозил на пороге.

Опять дым. Виднеются какие-то тряпки, смутно проглядывают очертания мебели. Дым слегка разошелся, и Сашка разглядел стоявший у стены диван. С него медленно поднимался горевший заживо человек. Он не шел, а как будто плыл сквозь дым, и через секунду оказался уже у двери, совсем близко. Вместо лица – длинные пляшущие языки пламени. Ни глаз, ни губ – только пылающая кожа.

– Ты знаешь, что такое огонь? – надтреснутый голос сам собой возник в Сашкиной голове. – Ничего ты не знаешь, сосед… Огонь – горячий зверь. Ему скучно взаперти, он хочет свободы, хочет вырваться. Чтобы бежать и выпускать наружу красных голодных птиц! Эти птицы расклевали мне сердце, мальчик…

Горящий лес встал перед Сашкиными глазами, горящая береза рухнула у него за спиной…

– Ты знаешь, – пылающая рука вкрадчиво коснулась двери, скребнула по косяку цепкими пальцами, – огонь не горит, нет… Огонь пропитывает нас насквозь. Наша кровь начинена огненными шариками, живот полон огня, сердце содержит в себе столько жара, что из него можно сделать маленькое солнце… Но мы не знаем, что мы – огонь! – Горящий человек засмеялся. – Люди думают, что они – деревья или камни. Вранье! На самом деле – чистый огонь. Но мы забыли, забыли… И ты забыл, мальчик. Чтобы ты вспомнил, тебя нужно поджечь. Новый огонь, совсем новый… Я смотрел на тебя сквозь половинку песочных часов. Что вечно горит в человеке, сосед? Ты знаешь? Ничего ты не знаешь! Горит его смерть, вот что. Человек копит огонь, но он копит и тьму. И тьма тоже становится его кровью, она шевелится в сердце. И когда человек горит – это загорается тьма. Есть два сердца в груди человека, красное и черное, очень редко они бьются в такт… но если тебя поджечь…