Собрание сочинений. Т. 5 - Черный Саша. Страница 134

Твой старый друг (лучше новых двух).

Митя

Очень мы с мамой, золотой Митенька, смеялись. Сколько у тебя забот: и крабы, и цесаркин муж, и блохи. А я по вечерам часто сижу перед печуркой и мечтаю… Море выбросило на берег тяжелый ящик с золотом. Две трети я отдаю безработным беженцам, а на третью треть строю рядом с вашим заливом на горе (против семафора) виллу… Комнат много-премного, вокруг веранда на столбиках, и живут у меня русские дети, которым некуда деваться. Я — главная надзирательница, мама — главная учительница, а папа — главный учитель гимнастики. И всем нам страшно весело. Ты приезжаешь к нам с бабушкой на вашей двухколесной колеснице в гости. Мы выбегаем с криком, кормим мула миндальным печеньем, целуем вас и отправляемся собирать пробковую кору… А ночью раскладываем костер, поем нашу разбойничью песню, жарим шашлык и играем в чехарду (только пусть взрослые нагибаются пониже).

Я тебе одному открыла свои мечты. Это гораздо важнее твоих крабов, и щенка, и цесаркиной свадьбы.

Жму руку. Будь готов.

Нина

Дорогая Ниниша! Рыбак сказал, что золото тяжелое и всегда идет ко дну. И море давно уже ничего хорошего не выбрасывает. Вот список за последнюю неделю: спасательный пробковый пояс (надпись «Вальпарайсо»), сабо со сломанным носком, ящик из-под папирос, пальмовый чурбан, круглые поплавки, мертвая собачка и тому подобное.

Но я раскрываю все раковины, не пропуская ни одной. И когда найду гигантскую жемчужину, зарою ее за курятником до лета, до твоего приезда… Ты понимаешь?

Только, очень тебя прошу. Я не хочу приезжать в гости, а хочу быть в твоей детской усадьбе главным садовником. Ты же знаешь: я умею чистить картошку, и собирать виноград, и, если мул заболеет, я дам ему горячего оливкового масла с серой. Жалованья мне никакого не надо, лишь бы через день ты меня отпускала вниз к бабушке. Иначе я не согласен. Щенок грызет за ногу, больше писать не могу.

Митя

Здравствуй, Митенок! Наша газовая лампа капризничает: шипит и мигает, — не удивляйся, что строчки ползут то вверх, то вниз, как американские горы в Луна-Парке. Дома нет никого. Все уехали смотреть «Бедность не порок». Я еще не доросла до этой бедности и меня оставили дома; дали коробочку шоколадных папирос, чтобы я следила за печкой и не скучала. Вот я и покуриваю и пишу тебе письмецо.

Главным садовником тебя сделать нельзя, потому что ты даже тачки с места не сдвинешь. Перевернешься и надорвешься, и бабушка твоя мне этого не простит. Развивай пока свои мускулы, да присматривайся, как виноградную лозу подрезают да как мула запрягать. Козу за ноги держать всякий умеет. Не важничай.

На днях мне приснился сон, будто я — контрабас, а наша английская учительница по мне смычком водит. Очень щекотно. Потом будто в окно влез разбойник и спросил: «Где твои родители?» — «Ушли к соседям в 66 играть». — «Где ваши драгоценности?» Я папин подстаканник дала и мамин мундштук. А он рассердился и закричал: «Это мельхиор и поддельная черепаха, слезай с тюфяка, он у тебя жемчугом набит!» И всю морскую траву из матраса выпустил. Чихнул, потому что пыли много, и говорит: «Ты девочка честная, действительно, ничего нет». Сунул мне в руку бутылку прованского масла и исчез. Спроси у бабушки, что этот сон означает?

Когда мне очень скучно, я играю в море. Наливаю в большой таз воды, распускаю в ней синьку и купаю в голубой воде всех моих целлулоидных рыбок и человечков. Мама позволяет.

Кланяюсь Маркизе, и ее щенку, и твоей козе, и лилиям в дюнах, и всем черепахам, и всем ящерицам, и всем муравьям. И бабушке тоже.

Нина

Милая, мельхиоровая Ниночка! Бабушка объяснила, что твой сон от роста. Только ты, пожалуйста, не расти так быстро. Ты еще летом была выше меня на целую морковку. И это очень некрасиво, когда женщина длинная, а ее друг коротенький.

Поймал под камнем маленького осьминога. Посадил его к крабам, но они страшно перепугались, забрались в угол и трясутся. Они очень нервные. Я советовался с почтальоном, как мне осьминога переслать. Он сказал, что по почтовым правилам нельзя. Очень жалко. А то бы ты его купала в воде с синькой, и я бы тебе прислал еще морской соли, чтобы совсем было как море.

Наш летний шалаш растрепал ветер, в кроличьем домике оторвалась доска и кролики от сквозняка чихают днем и ночью; пещеру у моря занесло водорослями; на мимозе сломался главный сучок и выступило много клея, некому его собирать. Видишь, сколько у нас летом будет работы.

Пойди в парижский зоологический сад и узнай, нельзя ли там купить страусовое яйцо или, в крайнем случае, крокодиловое. Ты же знаешь, какой у нас летом горячий песок. У меня есть проект.

У нас роют новый колодец. Когда раздается взрыв динамитного патрона, утки подымают такой галдеж, собаки такой визг, а я такой писк, что тетя Клавдия стрелой вылетает из кухни и кричит: «Тьфу!» И все мы хохочем.

Твой друг Митя

Пишу тебе на «carte postale» [14], потому что у меня пульс и температура, и мама не позволяет много писать. Растирали меня теплым уксусом и поставили на всякий случай горчичник (щиплет!). Папа меня дразнит, что я теперь селедка с горчицей и уксусом. Очень щиплет, адрес мама надпишет, извини. Не позволяй твоему щенку бегать по морскому песку, а то он тоже простудится.

Нина

Мама твоя писала бабушке, что ты расхворалась, что у тебя грипп, что в Париже, чуть нос на улицу высунешь, сейчас же и грипп. Я придумал такой приборчик на меху против гриппа, чтобы на нос надевать. Вроде муфточки. Для мальчиков желтый, для девочек розовый… И еще твоя мама пишет, что ты поправляешься, но только прозрачная стала, как воск. Поздравляю. Пожалуйста, не утомляйся, не пиши диктовок и сочинений. Ведь не все же девочки должны быть сочинительницами. И дядя говорит, что если женщина неправильно пишет, то ей Бог простит. Вот видишь. А теперь тебе пишет бабушка. У нас с ней был разговор, и ты будешь до потолка прыгать.

Твой Митя

Нинуся, милая девочка! Тебе, дружок, непременно поправиться нужно. И, конечно, мама твоя согласится тебя недельки на три к нам отпустить — погостить. Уроки подгонишь, ты ведь у нас умница. На днях сосед наш в Париж по делам приедет и тебя с собой захватит. Обратно сама тебя доставлю румяную и веселенькую, — я тоже в Париж через месяц собираюсь.

Митя вертится на стуле и клянется, что пока ты будешь у нас гостить, он ни одной отчаянной шалости не выкинет. А то вчера козе на хвост бантик хотел повязать, она ногой брыкнула, чуть ему глаз не вышибла. Уж ты его остепени, пожалуйста.

Целую. Бабушка

Дарья Петровна, золотая бабушка! Я так счастлива, что даже аппетит появился, и рыбий жир беспрекословно выпила, и глаза блестят, и в ушах средиземные сосны качаются… Загадала на ваше счастье, раскрыла наугад Лермонтова и прочла четыре строки снизу: «Он взыграл, веселья полный, — и в объятия свои набегающие волны принял с ропотом любви». Это про вас и про меня, бабушка. Спасибо! Митя исправится, вы не беспокойтесь. Папа говорит, что он еще и не так шалил, когда был маленький. И вы же знаете папу, он теперь совсем серьезный. Начала для вас вышивать подушку для кресла: девочка лежит у моря и над ней голубой зонтик и на зонтике надпись: «Никогда не забуду. Нина». Целую вас 5 миллионов раз, Митю — 3 миллиона раз. Всех остальных по миллиону.