Собрание сочинений. Т. 5 - Черный Саша. Страница 142

Саша Черный не только сам сочиняет и переводит, но занимается и составлением книг для детского чтения: Чехова, Тургенева, Жуковского. Особо следует отметить подготовленную им с великим тщанием антологию «Радуга», вобравшую в себя все лучшее, что создано в русской поэзии для детей. Составитель распределил все стихи по нескольким разделам: «Детство», «Все живое», «Лукоморье», «В садах природы», «Светлые крылья», «Россия». Тематика некоторых из них повторяет «Детский остров». Но есть и новое. К примеру, в разделе «Светлые крылья» собраны стихи с религиозными мотивами.

Мог ли Саша Черный не коснуться в своем творчестве для детей «божественного»? Речь пойдет о его «Библейских сказках». Но прежде о том, каким образом родился у него замысел пересказать детям некоторые истории и легенды Ветхого Завета. Придется начать издалека.

…«Знаете ли вы, что такое „приготовишка“»? — с таким вопросом обращался Саша Черный к своим юным соотечественникам за рубежом. Вопрос не риторический, ибо маленький народец, не видевший России, довольно смутно представлял родину своих пап и мам. И Саша Черный считал своим долгом рассказать подрастающему поколению о родине, о России — «далекой, никогда не виданной, лежащей за тридевять земель». Но не о той, что простиралась за горами, за долами, а за многими и многими годами. Для таких ретроспекций, то есть экскурсов в минувшее, он придумал поэтическое определение — «Русские миражи».

Примечательно, что память сердца чаще всего высвечивала фигуру «приготовишки» — ученика приготовительного класса гимназии. С редкостной симпатией и юмором Саша Черный обрисовывает это по-смешному надутое создание, гордое своими школьными познаниями и гимназической формой. Ему люб этот стриженый человечек, в котором нетрудно узнать самого Сашу, когда он был маленьким. Да автор этого и не скрывает, дав собственный портрет той поры: «…глаза черносливками, лицо серьезное, словно у обиженной девочки, мундирчик, как на карлике, морщится…»

В действительности, однако, все было далеко не так безоблачно. До девяти лет Саша не мог поступить в гимназию. В царской России существовал целый ряд ограничений для евреев — в том числе в получении образования. Только после того, как отец решил крестить всех детей, Саша был зачислен в гимназию — стал «приготовишкой». Словно на крыльях, летел он на занятия и с занятий — «не как все люди, а как-то зигзагами, словно норвежский конькобежец». Эта недолгая, счастливейшая пора оказалась едва ли не самой светлой в череде школьных лет Саши Черного.

Но вскоре упоение сменилось томительными годами страхов, обид, нотаций, наказаний… Не учение, а мучение! Сколько совершенно бесполезных сведений вдалбливалось в стриженые головы школяров! Наиболее, пожалуй, тягостные воспоминания связаны с Законом Божьим. Что, право, кроме глухого протеста и устойчивой ненависти могла вызвать зубрежка молитв и «тугопонятных» текстов Писания?

Жестокие, но справедливые слова в адрес религиозного обучения высказал русский мыслитель и правдоискатель В. В. Розанов: «Что же дети учат, что им Церковь дала для учения? 90-й Псалом царя Давида, сложенный после соблазнения Вирсавии, Псалом послеубийства подданного и отнятия жены у него!!! <…> …что-то содомское, не в медицинском, а в моральном смысле, — покаянные слезы содомитянина о вкушении сладости. Это учат в 8–9 лет все русские дети, миллионы детей! И все прочие молитвы, как-то: „На сон грядущий“, „К Ангелу-Хранителю“, „От сна восстав“ написаны не только деревянным, учено-варварским языком, но прежде всего языком сорокалетнего мужчины, который „пожил и устал“. <…> Да просто христианство даже забыло,что есть детская душа, особый детский мир и проч. Просто не вспомнило, запамятовало, что есть семья, в ней рождаются дети, что дети эти растут и их надо как-то взрастить» [22].

Видимо, подобные мысли не давали покоя и Саше Черному. Он не забыл свои детские переживания, недоумения, очарования и чаянья. И вот он вознамерился ввести в круг детского чтения «Библию» — древнейшую книгу, вобравшую в себя многовековую народную мудрость, отлитую в законченные изречения, которыми человечество живет или старается жить вот уже две тысячи лет. Воистину это вечная книга христианских заповедей! Вот почему так важно, чтобы слово Священного Писания было понято, принято на ранних стадиях душевного развития.

Оставалось дело за «малым» и непостижимо трудным: перевести скупые, спрессованные в афоризмы притчи на язык, понятный и интересный детям. «Библейские сказки» Саши Черного (известно всего пять изложений, а точнее, его версий ветхозаветных сюжетов) — не пересказ, а фактически новые произведения. Заключенные в Библии истины пропущены через собственное сердце, через выстраданное, выношенное Сашей Черным представление о жизни. Правда, личное запрятано столь глубоко и потаенно, что трактовка и толкование становится весьма затруднительным занятием. И все же кое о чем можно догадаться. Так, в сказке «Отчего Моисей не улыбался, когда был маленький», думается, неспроста в центре поставлена недетская скорбь и печаль. Такое может быть понятно лишь тому, кто, подобно Моисею, был лишен материнской ласки, воспитывался в чужом доме… Можно сказать, что «Библейские сказки» Саши Черного апокрифичны. То есть это истории, которые в действительности не были, придуманы, но более точно и глубоко выражают суть явления, нежели реальная правда.

Приведу еще одно критическое высказывание по поводу художественной стороны священных текстов: «Язычество — поклонение матери-природе, силам ее. Христианство — отрицание природы. Во всем Евангелии о природе сказано два-три слова. Остальное — притчи, тяжелые предсказания и угрозы: „Не мир, но меч принес“. Светопреставление. Страшный суд и ад» [23]. Слова эти принадлежат писателю И. Соколову-Микитову, с которым Саша Черный не раз сиживал за приятельской беседой в Берлине.

И вот автор «Библейских сказок» каким-то чудесным образом сумел соединить несоединимое: языческое поклонение природе с нравственным строем христианской проповеди. Впечатление такое, будто строгая и чуточку пугающая гравюра Доре к Библии ожила, расцвела красками, наполнилась теплом, светом, ароматами, звуками, движением (не только людским, но и всевозможных тварей земных)… «И вспомнил он зеленую землю, розовое солнце на камнях своего порога по утрам, синее дыхание неба, вырезные листья смоковницы над низкой оградой, ящериц, укрывшихся от зноя в его плаще… Господи, не знал он раньше, до чего жизнь хороша!» — в равной мере эти слова могут быть отнесены и к праведнику Ионе, томящемуся во чреве кита, и к доброму волшебнику и сказочнику Саше Черному.

В сказке важно, чтобы слушатель был с первой фразы захвачен, заинтересован. Тут малейшая тень скуки — конец, внимание утеряно навсегда. Это своего рода изощреннейший театр, где рассказчик является в одно и то же время и автором, и актером. Важно найти верный тон, доверительную интонацию, не подлаживаясь, однако, и не заигрывая с ребенком. Разговор равных.

Свой рассказ Саша Черный ведет так, словно в его руке лежит детская ладошка, и он — вот прямо сейчас — обращается к маленькому другу: «Хочешь сказку?» или «Помнишь, как это было?» И далее следует вдохновенная стихотворная или прозаическая импровизация, приобщение крохотного слушателя-друга к бесконечности пространств и времен. Легкокрылое воображение может перенести куда угодно, даже в фантастический Эдем — райский сад, где вместе с Адамом и Евой жили звери. Жили дружно, счастливо, весело, никого не обижая. Развлекались так же, как детишки на перемене: «В гимназии мы тоже играли когда-то в такую игру и называли ее „пирамидой“, но звери такого мудреного слова не знали».

Одним из секретов волшебства Саши Черного (не мастерства, а именно волшебства) было искусство перевоплощения. Он мог без всякого труда представить себя… кем? — ну, хотя бы бабочкой, опрометчиво залетевшей в комнату. Вот она бьется о стекло, рвется на волю. Вот сложила крылья, задумалась.