Собрание сочинений. Т. 5 - Черный Саша. Страница 46
— Так что же, что кукла? Я на этом противном фонаре все платье измазала. Было беленькое, а теперь как Катины подметки.
— Цыц, не хнычь! Согласен. Только прежде я. Стой тут, и если кто-нибудь войдет, скажи — «ма-ма».
После этого Пшик крикнул «алле-гоп», прыгнул на стол, лег на бок и опустил в банку с красной краской правый бок, руку и ногу.
Краска была тепленькая, и Пшик от удовольствия закрыл глазки.
— Пшик, — запищала Нолли, — Пшикочка, отчего так долго?
— Сейчас! — закричал Пшик и схватился рукой за банку, но поскользнулся, упал в краску и вылез оттуда красный, как сырая говядина. Красные волосы, красные глаза, красные уши… Красавец! А краска на стол с него так и бежит: целое озеро.
Нолли сначала испугалась, да как захохочет! В комнате над входной дверью зазвенел колокольчик. Один большой человек вошел, другой крикнул: «Сейчас!» и прибежал в комнату. Прямо несчастье!
Нолли в форточку, Пшик за ней. Схватил ее руками за платье и кричит:
— Боже мой, подожди!
Нолли вырывается:
— Ступай прочь! Не смей меня пачкать!
Наконец не удержалась и полетела с форточки кувырком в дождевую кадку, которая стояла возле окна.
Вылезли. Сели за кадочку и плачут, и плачут: воды в себя много набрали, плачь сколько хочешь.
— Нолли! — сказал Пшик, размазывая красные слезы по лицу. — Вернемся!
— Куда?
— К Кате!
— Я не знаю дороги…
— Ай, Пшик, держи меня!
— Что с тобой?
— Меня кто-то тащит!
— И меня тащит!!!
— Ай…
Чья-то огромная черная рука вытащила Нолли и Пшика из-за кадочки и посадила их на ладонь.
— Трубочист!!! — шепнула Нолли.
— Боюсь!!! — шепнул Пшик.
— Вот так выудил! — сказал трубочист. — Ну-с, очень приятно познакомиться, пожалуйте в залу! — с этими словами трубочист положил Нолли и Пшика в свою сумку и пошел своей дорогой дальше. От испуга Нолли и Пшик молчали целых пять минут.
— Пропала моя красочка! — жалобно пищал Пшик.
— Ты мальчик, тебе ничего… На кого я теперь буду похожа? На негритянскую но-здрю-у!
— Не реви. Нолличка, я тебя яичным мылом отмою…
— У-у-у! Что это так трещит?
— Это крыша, — сказал Пшик и незаметно выпал из кармана.
— А я? А я? — закричала испуганно Нолли и выскочила вслед за Пшиком. Трубочист не заметил.
— Мур-мур-мурау! — сказал кто-то рядом.
— Ой! Пшик, смотри, это наша Мурка! Наша Мурка! Здравствуйте, Мурочка!
— Мур-мар-мелау… Здравствуйте! Как вы сюда попали? А?
Нолли и Пшик упали на коленки и протянули к Мурке руки:
— Извините нас! Мы удрали гулять! Мы больше никогда не будем! Отведите нас домой, вы кошка, вы знаете дорогу по всем крышам…
— Ага, — сказала Мурка-кошка. — А дразнить меня больше не будете?
— Не будем!
— Отдадите завтра свои сливки и пирожок, когда Катя посадит вас обедать?
— Отдадим, — печально сказали Нолли и Пшик.
— То-то. Ну ладно. На этот раз прощается. Садитесь на меня верхом и держитесь крепко.
С крыши на крышу, со стеночки на стеночку (как страшно было!) добрались до своего черного хода.
Спрыгнули Нолли и Пшик, да за дверь — даже поблагодарить Мурку от радости забыли, — и по коридору, топ-топ, тихонько, как мыши, пробежали в Катину комнатку. Катя уже спала: надутая такая. Мигом вскочили на подоконник, сели, как утром сидели, закрыли глазки и ни гу-гу.
Утром Катя проснулась и все выспрашивала:
— Отчего такие замурзанные? Где вчера были? Под кроваткой искала, в чулане искала, в рояле искала — нигде нет? Где были?
Но Нолли и Пшик как воды в рот набрали, молчат и друг Другу подмигивают: «Наше, мол, дело!»
<1912>
<1929>
ДОМИК В САДУ *
В саду было пусто. Только на полянке, за елками на весь сад весело стучал топор. Стучал да стучал.
На стук топора из белого дома приплелась кошка Маргаритка. Села на кучу прошлогодних листьев и видит: стоит среди поляны рыжий плотник Данила и тешет бревна. Обошла кошка вокруг Данилы, обнюхала пахучую желтую щепку, которая, как сумасшедшая, прыгнула к ней прямо на нос из-под топора, и давай мяукать.
— Мяу-мур, — мур и мяу, — я знаю, что это будет.
— А что, госпожа кошка? — вежливо спросил скворец с березы и нагнул вниз голову со своей жердочки.
— Мняу! Вам очень хочется знать?
— Чики-вики, очень.
— Видите ли в том белом доме живут две девочки…
— Розовая и белая?
— Мяу, да, и у них есть папа, такой огромный папа, в два раза больше самой огромной собаки. Да. Так вот этот папа вчера заказал плотнику Даниле для своих детей дом…
— Чики-вики, скворечник.
— По-вашему — скворечник, по-нашему — дом…
И вот — хлоп, где-то щелкнула дверь, и с крыльца белого дома понеслись вперегонку к полянке две девочки: одна розовая, поменьше, круглая, как колобок, — Тася; другая в белом, длинненькая и худая, как жердочка, — Лиля.
Прибежали и давай прыгать вокруг Данилы:
— Данила, Данил ушка, миленький, самый миленький, когда же дом будет готов?
— Через месяц.
— Ай-яй-яй! Да вы не шутите, мы серьезно вас спрашиваем…
— Ну, через неделю.
Тася и Лиля посмотрели друг на друга, вздохнули — вот тебе раз!
— Сегодня будет готово к обеду, — сказал Данила, улыбаясь в рыжую бороду. — А что мне за это будет?
— Все, все, все! Все, что хотите!
— Ладно. Все так все.
Гуп! Гуп! — и топор опять заходил по бревну.
Распилил Данила бревно на четыре куска, заострил концы, словно карандаши очинил, и вбил в землю.
— Ловко, — сказала кошка, — это он будет пол настилать.
А из белого дома приковылял еще один человечек: кухаркин сынок, Василий Иванович, весом с курицу, двух лет, с хвостиком, румяный, как помидор. Пришел, палец в рот, вытаращил глазки, пустил слюну и смотрит.
— Васенька, иди-ка, червячок, сюда, посмотри, — позвала Лиля и посадила рядом с собой на бревно.
Сидят, как галки, все четверо: Лиля, Тася, кошка и Василий Иванович и смотрят.
Хорошо!
А Данила старается. Знает он, каково ждать, когда дом строится! Притащил из сарая доски, собрал быстро стенки, — хитрый был, молчал, а все у него было заготовлено, — вставил раму, приложил так, чтобы окно к речке выходило, чтобы все можно было видеть: и лодки, и уток, и купальную пеструю будку…
— Мур-мяу! — сказала кошка и ткнула Лилю головой. — Окно со стеклом, как же я буду через окно лазить?! Это он, верно, нарочно, за то, что я у него вчера ватрушку стянула…
— Да не приставай ты, чучелка, — Лиля не понимала кошкина языка, да и некогда было с ней возиться.
— Данила, Данила, — запищала Тася, — а, Данила? Уже можно жить?
— По-го-ди… Какая смешная девочка! — заскрипела скворчиха над головой у Таси. — Как же можно жить без крыши и без дверцы? Ага, вот и дверцы! Какие большие и совсем не круглые! Ничего он не понимает, этот Данила…
Кошка посмотрела одним глазом на скворчиху и лениво зевнула:
— Мняу… Эй ты, скворечная курица, иди-ка лучше в свой ящик спать! Сама ты ничего не понимаешь, а еще рассуждаешь, тоже…
Скворчиха сделала вид, что не слышит, — стоит ли со всякой, кошкой связываться!
— С новосельем! — сказал Данила, взял топор под мышку, набил трубку, закурил и ушел.
— Ай да домик! Настоящая крыша, настоящие дверцы, настоящее окно… А внутри как хорошо, прямо запищишь от удовольствия, по бокам лавочки, как в вагоне. Под окном столик на крючках, смолой пахнет, чистенький такой, словно его кошка языком облизала.
Стекла в окошке переливаются, а за окном, как на ладошке, вся голубая река: утки плывут и кланяются, верба на берегу зелеными лентами машет, желтый катерок пробежал, фыркая, как мокрая собака. Хорошо!
Посмотрела Лиля на Тасю, Тася на Лилю, Василий Иванович на кошку и кошка на всех, — вдруг что-то все вспомнили и сразу затормошились.