Рыцари из балконной палатки - Чарков Дмитрий. Страница 14

Урок Мира показался Валерке самым замечательным уроком во всей жизни, и ему так хотелось, чтобы он никогда не заканчивался, и он готов был слушать до вечера, и даже до утра, только бы сложенные на столе руки Кольки Кузьмина в соседнем ряду не выглядели такими чудовищно огромными, а плечи не заслоняли окно. Но спина теннисиста оставалась ровной, дыхание лишь слегка учащенным, а бледность лица выдавала благородные цели отважного узника замка Иф. Хотя, подумалось ему, кому и что нужно было доказывать?

Наверно, он был всё же неправ тем майским вечером. Но признать это во всеуслышание Валера теперь не мог. Да никто этого и не ждал – все бы решили, что цирк уехал, собрав деньги и не показав представления, а обманутые ожидания публики всегда чреваты недоверием в будущем, а им ещё не один год вместе учиться.

После урока, всё по плану, они мелкими перебежками и окольными путями, в целях полной конспирации от учительского коллектива, стали стекаться в условленное место. У Валеркиной группы поддержки было приподнятое настроение, и со всех сторон слышалось ободряющее:

- Он вымахал за лето, чувак, да-а-а! Его сейчас просто так на понт не возьмёшь, никак!

- Держи его на короткой, не то он своими длиннющими руками тебя прямой достанет!

- Старайся снизу апперкотом, иначе сверху от него кувалдой получишь, мало не покажется.

- В корпус его молоти, у него там брюхо одно, а ты жилистый, увернёшься, если что.

Вот этого «если что» Валера и опасался больше всего. И как они не догадались ещё и одноклассниц позвать – в коротких юбчонках и с букетиками в руках, для полноты ощущений!

Место выбрали приличное, за стареньким гаражом. Прошлись все по полянке, собирая камни и стёкла, чтобы гладиаторы раньше времени не выбыли из строя. Потом стали договариваться об условиях: никаких посторонних предметов, только кулаки, голова, ноги и локти могут участвовать в «мероприятии». Все сочувствующие выглядели бодро, настроены были друг к другу весьма даже дружелюбно и наверняка мысленно поздравляли себя с таким захватывающим началом нового учебного года. Валера ждал, когда у него откроется второе дыхание, потому что первое осталось на уроке Мира. Коленки немного подёргивались, но в широких брюках не было заметно. Кузя тоже выглядел сосредоточенным и бесстрашным, и даже снял пиджак с галстуком. Тут Валерка увидел, что признаков «брюхатости» или какой иной «обвислости» у его соперника и не было вовсе – подтянутый и крепкий, он излучал успешность Кличко и невозмутимость Емельяненко.

Время отвечать за свои слова. Рано или поздно – это, оказывается, происходит наяву. Тут Валера спохватился:

- А до каких пор молотить-то его?

Со всех сторон понеслось:

- До победы! До самого конца! Пока кто-нибудь не упадёт!

Весело. Кузя, судя по всему, и до вечера не упадёт, у Валерки тоже ноги натренированные, сильные, и дыхалка в порядке, но…

- Давай до первой крови!- пришла ему в голову идея. Нос у Кузи точно слабый. – А то поскользнешься на траве – и всё.

- Точно!

- Верно, до крови!

- Давай, вперёд!

Наконец, их выставили друг против друга. Кузя смотрел прямо в глаза противнику. Валера смотрел в его. Нужно было найти в себе злость и ненависть, но их не было – ни у одного, ни у другого, лишь у Николая мелькнуло какое-то сдержанное любопытство: дескать, давай-ка посмотрим, что там у тебя под кожей.

Они некоторое время покачивались из стороны в сторону, как два тополя на пригорке, и сочувствующих это начало раздражать. Послышались неодобрительное ворчание и призывы к активным боевым действиям. Валера, парень ответственный, не хотел выглядеть уж совсем клоуном, и сделал первый выпад – резко ударил Кузю в грудь, и тот пропустил, качнувшись назад, но устоял. Тут же Валерка зачем-то стал поправлять сбившиеся от резкого движения волосы, и ему даже захотелось в какой-то момент обернуться к своим и поинтересоваться, как получилось, но его противник, который, видимо, только и ждал первой атаки, чтобы обрести моральное право на ответный удар, быстро сориентировался и вмазал ему прямо в ухо. Хорошо, что в ухо – это Валера в последний момент успел увернуться, а то бы нос сплющился, как сардина в масле; да и то сказать, что хорошо – неверно, поскольку всю следующую неделю ему пришлось ходить с таким бордовым локатором, что кто-то даже про новую модель блютуза интересовался: мол, где такие продаются, или в клиниках прямо вживляют?

Тут уж гладиаторов прорвало: они принялись окучивать друг друга беспорядочными ударами, но как-то уж совсем без злобы – крови не появлялось. Валерка старательно оберегал лицо, чтобы не проиграть поединок в целом, и в какой-то момент даже сделал удачную подсечку, и Кузя грохнулся навзничь. У него мелькнула мысль наброситься на него сверху – в правилах про это ничего не оговаривалось – но тут вспомнился летний Монте-Кристо с его чертовыми благородными принципами, и Валера удержался, и дал Кузе возможность подскочить вновь на ноги и ещё пару раз вмазать противнику куда-то по корпусу. Он пыхтел и скрежетал, как старый привод ди-ви-ди, иногда бормоча:

- Ну ты чё, а, ну ты чё, кабан?

Валерка даже не заметил толком, как они очутились на траве, отбиваясь и время от времени нанося друг другу смачные оплеухи, пытаясь добраться до носа соперника или уж, на худой конец, разодрать другому кожу, лишь бы появилась эта первая кровь.

Наконец, одному удалось это – Валера случайно локтем двинул сопернику прямо в нос, и она выступила, тонкой струйкой пробежав до верхней Кузиной губы. Почти одновременно Валерка пропустил скользящий удар по челюсти, и у него треснула губа. Они с Кузей застыли, на четвереньках, глядя друг на друга и тяжело дыша, не обращая внимания призывов из толпы продолжать «до конца» и «быть мужиками». Может, они все ожидали увидеть поединок двух ван-даммов, но тут ждало разочарование: никаких взмывающих вверх ног, умопомрачительных прыжков и режущих насмерть пике между драчунами не было и уже не предвиделось.

- Надоело мне эта возня, - тяжело выдохнул Валерка,- у тебя кровь.

- У тебя тоже.

Он привстал, провел рукой по подбородку и действительно размазал кровь. Кузя напряженно смотрел на противника, видимо, ожидая какой-нибудь пакости, но у того совершенно неожиданно для него самого вырвалось:

- Ты знаешь, Кузя, я тогда, весной, был неправ.

- Знаю.

Николай неуклюже протянул руку, и Валера, не задумываясь, пожал её.

Народ скандировал:

- Ни-чья! Ни-чья! Ни-чья!

После, когда страсти немного улеглись, а кровь подсохла на натруженных лицах, Валерка позвал Николая к себе пообедать. Тот согласился – при условии, что вечером они пойдут в Мегу, а там за пиццу заплатит Кузя.

Так они стали друзьями.

8

Солнце уже вовсю озаряло крыши домов и тротуары, по которым прохожие торопились на работу. Было тепло, хотя не все ещё сменили летние рубашки и платья на лёгкие плащи, пиджаки и куртки, а деревья и кустарники только-только начали облачаться в желто-красные сарафаны, но уже не выглядели яркими, зелёными и бархатистыми, как летом.

Валера подходил к автобусной остановке неторопливо, озираясь по сторонам и пытаясь найти в лицах спешащих взрослых вялую отчужденность, подобную той, что обволакивала его с самого утра, когда разбудила мама, чтобы собираться в школу. За завтраком он клевал носом, а голова сама по себе раскачивалась, словно чугунный шарик на верёвочке, из стороны в сторону – не потому что Валере хотелось почувствовать себя на резиновом дельфине на морской волне, а совершенно непроизвольно, в борьбе с упрямой сонливостью: накануне вечером он украдкой, лёжа под простыней, общался по чату с Колькой через смартфон, делясь последними найденными в интернете прикольными картинками и музыкой.

Обычно в школу он шёл пешком, но можно было и доехать. Автобус, как правило, подъезжал в одно и то же время, и в запасе оставалась ещё минутка-другая, чтобы окончательно стряхнуть с себя вялость. Но утреннее солнце так ласково пригревало, а школьный рюкзак так неодолимо тянул вниз, что совсем не хотелось передвигать ноги, и только неимоверное волевое усилие двигало его вперёд, к заветной скамейке под сине-прозрачным навесом. И только присев, как тут же прямо перед ним открылись двери маршрута № 29, и Валерка, как ветеран труда, сгорбленный под тяжестью прожитых лет и вынесенных невзгод, вскарабкался в салон и примостился на мягкое виниловое сиденье недалеко от входа – благо, в это время, когда не было ещё и восьми, можно было найти свободное место.