Дело о босоногой принцессе - Кузнецова Наталия Александровна. Страница 20

Глава XII

Переселение

Не успели юные сыщицы переступить порог дома, как зазвонил телефон. Конечно, это был Ромка.

— Ну, где вас опять носит, — проворчал он вместо приветствия. — Рассказывайте.

— У нас есть еще один подозреваемый, вернее, подозреваемая, — объявила Лешка и рассказала брату о бесцеремонной Катерининой внучке, которая неизвестно зачем побывала в больнице и в квартире у бабушки Анастасии. Сообщила она и об их с Катькой безуспешном походе в милицию, а также о том, что старушка, выписавшись из больницы, поселится на время у Серафимы Ивановны.

— В общем, думай теперь, что нам дальше делать, а то мы совсем запутались, — сказала она напоследок и, вспомнив о семейном фотоальбоме, найденном в шкафу, спросила: — Ты мемуары-то сканировал? Пришли их по электронной почте, бабушка Анастасия с Серафимой Ивановной с удовольствием их прочитают.

— Прямо сейчас и вышлю, — пообещал Ромка.

Катька снова вспомнила о своей незаживающей ране и в который раз распахнула шкаф, потом, вздохнув, подбежала к маминому. Лешка, опустив трубку, последовала за ней и вдруг увидела в глубине гардероба что-то блестящее.

— Какая прелесть. Твое? — Сняв с вешалки серебристое, почти до самого пола платье с квадратным вырезом, Лешка надела его и покрутилась перед зеркалом. — Шикарный туалет, для бала лучше и не придумать. Ну вот, а ты страдала.

— Я не могу его надеть, — отмахнулась Катька и вдруг удивилась: — Смотри-ка, а у нас с тобой одинаковый размер.

— А ты что, не знала? Я ж еще весной в твоем плаще ходила.

— Так то плащ, он на любого налезет. А прикинь, жили б мы с тобой вместе, одеждой бы менялись, и у каждой ее как бы в два раза больше было.

— Хорошо бы. — Лешка сняла с себя серебристое платье. — Так почему ты не можешь пойти в нем на вечер?

— Потому что меня в нем уже все видели, и Стае, и все остальные. Где я в нем только не была! И в кафе, и почти на всех дискотеках. Будет смешно, если я появлюсь в нем снова. Теперь вся надежда только на Марину. Если она мне не поможет, застрелюсь.

— Из чего, интересно?

— Ох, не знаю. — Катька повалилась на диван и застонала: — Как же я устала! Никуда сегодня не пойду! Буду лежать до самого до вечера. Ой, ведь у Стаса сегодня экзамен был!

Вскочив с дивана, она устремилась к телефону, но аппарат, словно испугавшись ее прикосновения, залился звонкой трелью.

— Стае! — обрадовалась Катька. — Ну как, сдал? На пять? Я и не сомневалась. Пойдем, конечно. Ладно, в шесть.

Положив трубку, она запрыгала по комнате. Усталости как не бывало.

— Лешка, Стае предложил куда-нибудь сходить. Пойдешь?

— С удовольствием.

Катька уселась перед зеркалом наводить красоту, а Лешка подумала, что завтра, когда они пойдут в университет за мемуарами, она заодно отошлет письмо Артему. Что толку, что Ромка передает от нее приветы, она сама должна рассказать ему обо всем, что здесь происходит.

По случайному совпадению Стае жил недалеко от Марины. Подруги встретились с ним на проспекте у Центрального телеграфа. Его высокую, долговязую фигуру девчонки заметили еще издали. Стае весело поприветствовал Лешку.

— Еще три экзамена, следующий в воскресенье, — бодро сообщил он. — А потом… Потом снова экзамены, только вступительные.

— Зато между ними — выпускной, — заметила Лешка и сразу же пожалела о сказанном, так как у Катьки опустились уголки губ, губы задрожали, и она отвернулась. Не требовалось быть телепатом, чтобы прочесть ее мысли.

Но Стае ничего такого не заметил.

— Зайдем в «Милан»? — предложил он, указав через дорогу на кафе под таким названием.

Усадив девчонок за столик, Стае принес им мороженое и сок и затем поинтересовался:

— Ну и как себя чувствуют ваши подшефные бабуси? Сколько их у вас теперь?

Катькин друг был в курсе всех их похождений. Каждый вечер они подолгу болтали по телефону. И у Лешки глаза закрывались, прежде чем подруга клала трубку.

Попивая сок, девчонки рассказали Стасу о том, что им удалось выяснить за сегодняшний день.

— Завтра бабушку Анастасию выписывают. Нам надо незаметно вывести ее из больницы, чтобы никто не знал, куда мы ее повезем, — посетовала Лешка. — Только вот на чем? Сможет ли она доковылять до маршрутки? Может, заказать такси?

Не говоря ни слова, Стае снял с пояса мобильный телефон, набрал номер и уговорил своего отца предоставить им завтра часа на полтора свою служебную машину.

— Дело сделано, — тоном победителя произнес парень. — Во сколько ее выписывают?

— Наверное, после обхода, — сказала Катька. — Часов в одиннадцать.

— Значит, заеду за вами к двенадцати, ждите.

А потом по улице Пятницкого, минуя Катькин дом, они пешком вышли на Адмиралтейскую набережную, где сверкала куполами построенная еще при Петре I Успенская церковь.

— Скоро мы придем сюда встречать рассвет, — сказал Стае. — Сюда все выпускники приходят.

Лешка посмотрела вдаль и восторженно ахнула:

— Посмотрите, как красиво!

В лучах заходящего солнца верхушки деревьев на старой дамбе сверкали изумрудом, а в воде, только в перевернутом виде, повторялась такая же картина. При полном отсутствии ветра гладь водохранилища представляла собой идеальное зеркало.

— Как все ясно и просто, — не в силах отвести глаз от этого великолепия, Лешка печально вздохнула. — Если бы все люди были такими же чистыми и прозрачными! А то иной человек с виду кажется неплохим, а что у него внутри, поди разбери.

— Да ты у нас философ, — заметил Стае.

— Философ у них Ромка. Это она у него набралась, — усмехнулась Катька, но, вспомнив о коварном внуке, серьезно добавила: — А ведь и впрямь надо сделать так, чтобы завтра бабушку Анастасию никто не заметил.

— Я что-нибудь придумаю, — пообещал Стае.

Когда они приехали в больницу, палата номер сорок четыре уже опустела: в этот день выписали всех больных, а новых еще не подселили. Екатерину Тимофеевну забрала внучка, и лишь бабушка Анастасия одиноко сидела на своей кровати.

При виде ее Лешку пронзила жалость. Маленькая седая старушка ждет своего единственного внука и не подозревает о том, что он вовсе не любит ее и желает только одного — смерти. Когда она об этом узнает, то сама умрет от горя, незачем ему стараться.

— А мы за вами, — ободряюще сказала она, протягивая бабушке Анастасии сумку с одеждой. — Вам помочь?

Старушка трясущимися руками взяла сумку и вытащила из нее голубую кофту.

— Нет, я сама, сама.

Прежде чем вывести бабушку Анастасию из палаты, Лешка выглянула в коридор и убедилась, что за ними никто не подсматривает. Окружив женщину с трех сторон, ребята незаметно провели ее в лифт.

На улице накрапывал мелкий дождик, и Стае захватил с собой из дома просторный рыбацкий плащ. Он с головой закутал в него старушку, а Катьке сунул в руки огромный бордовый зонт с длинной ручкой. Под таким зонтом запросто смогли укрыться несколько человек.

— Прикрывай! — велел он, а сам взял невесомую бабулю на руки и быстро пошел с ней к машине. Со стороны можно было подумать, что парень несет тщательно оберегаемого от дождя и ветра маленького ребенка.

— Мы боялись, что вы промочите ноги и простудитесь, — сказала Лешка потрясенной такой заботой бабушке Анастасии, когда Стае усадил ее на заднее сиденье.

Шофер, тронув «Тойоту», заметил:

— Уезжать в дождь — хорошая примета. И уже через несколько секунд больница скрылась из виду.

Они мчались по городу. Бабушка Анастасия слезящимися от напряжения глазами пристально всматривалась в окна машины и не узнавала знакомых прежде улиц. Однако, когда они выехали на проспект Революции, вдруг указала на длинное здание с аркой.

— Кажется, я здесь когда-то жила? То был, правда, другой дом и совсем другая жизнь. Настал новый век, иные времена, и я здесь никому не нужный пришелец из прошлого, — сказала она без всяких эмоций.

А Лешка вспомнила о томике знаменитого фантаста Рэя Брэдбери, оставленном на тумбочке бабушкой Анастасией. «Марсианские хроники» были любимой книгой Артема, и как-то зимой он дал почитать ее Лешке. Она чуть ли не наизусть запомнила эти рассказы с их необычной поэтикой. И еще ее поразил тот факт, что, в отличие от других фантастов, чьи книги об изобретениях и открытиях будущего сейчас просто смешно читать, написанное в середине прошлого века произведение Брэдбери ничуть не устарело. Потому что писатель и не пытался предсказать грядущие достижения технического прогресса, а писал о людях, об их мечтах, надеждах и тревогах, мало меняющихся со временем.