Дом в Черёмушках - Коршунов Михаил Павлович. Страница 14

На улице солнце, жара, а под навесом прохладно. Это от влажных кирпичей прохладно.

Поглядишь на кирпичи, а на них отпечатки веточек и стеблей травы. Интересно.

Петька написал про веточки и траву.

А потом кирпичи выпаливают в траншеях, и они делаются красными и крепкими. Он сам вынимал их из траншей. Тёплые ещё и дымом пахнут.

Петька и про это написал.

5

На четвёртый день Петька одолевал последнюю, четвёртую страницу.

За окном накрапывал дождь. Ребята, во дворе всё равно кричали. Они уже не обновляли мяч Гришки Лосева из шестого подъезда, а просто играли.

Мяч грязный, и ребята грязные: нормальная обстановка. Никому ничего не жаль. Только Петьке жаль самого себя. Четвёртая страница идёт особенно туго. Никто ему не радеет, сенца он не желает и вообще, конечно, не молодец.

«Ни», «не», «ик», «ек»…

Петька подложил ладонь под щёку — думает.

Уже и фамилия есть — написана, и про место в год рождения — всё есть, и про пионерский лагерь, и про кирпичный завод.

«Напишу-ка про ежа Николая, — решает Петька. — Ёж мой. Жил у меня дома. Значит, к моей жизни имеет отношение».

«Ёж Николай днём спал, а ночью бегал, — начал писать Петька. — Тарахтел когтями и мешал всем другим спать».

А как пишется «тарахтел»? «Тара»… или «таро»?..

Надо изменить слово так, чтобы на сомнительную букву упало ударение. Это он помнит.

Петька начал менять слово:

— Трахнул, тарахнул, тарарахнул. Ух ты, куда занесло! Значит, всё-таки «тара»…

— «Я решил Николая переучить, — продолжал писать Петька, — чтобы ночью он спал, а днём бегал, как все нормальные люди».

Дождь усилился, громко забарабанил в стёкла.

Петька встал и подошёл к окну — неужели ещё играют?

Да, играют. Чёрные, и мяч чёрный. Счастливые. Бегают себе, как все нормальные люди.

Петька вернулся к столу.

«У ежа Николая начали выпадать из чуба колючки. Мама сказала, что Николаю не хватает витаминов, а может быть, он просто…»

Петька опять задумался, как писать «линяет».

И вдруг вспомнил… Только совсем другое вспомнил: когда Гришкин мяч обновляли, он был жёлтого цвета.

6

Собрание состоялось. Ровно семнадцатого числа.

Народу было много. Весь класс, конечно. Серафима Дмитриевна, директор и старший пионервожатый.

Выступали ребята — ругали. И Серафима Дмитриевна ругала. И старший пионервожатый. Правда, все ещё говорили, что они надеются — в будущем с Петькой ничего подобного но случится.

В конце собрания выступил и директор. Сказал — тоже считает Петьку человеком не совсем пропащим. Он подробно ознакомился с его, Петькиной, прошлой жизнью. И что его, Петькина, прошлая жизнь даёт и ему, директору, основания надеяться, что в будущем с Петькой ничего подобного не случится.

«Да, если каждый раз писать сочинения…» — подумал Петька.

Но это он так, между прочим, подумал.

Промышленные микробы

1

Уже давно мы так живём. А всё потому, что мама делает науку: будет защищать звание кандидата.

Делать науку помогают: папа Серёжа (это Серёжа-старший), сын Серёжа (это Серёжа-младший) и ещё дочка Витаська.

Мамина наука называется: «Микробы в промышленности». Кому ни скажешь — удивляются. А даже Витаське известно, что есть микробы-враги, от которых все болеют, и микробы-друзья, от которых сплошная польза. Они готовят простоквашу, сыр, пиво, лекарства.

Когда утром разносчик молока звонит в квартиру, дверь открывает Серёжа-старший. Мамы нет, она уже в своей лаборатории, где в пробирках и колбах растут промышленные микробы.

Серёжа-старший, заспанный и усталый, покупает кефир. Всю ночь он проверял в маминой науке фамилии учёных и цифры: вдруг машинистка что-нибудь перепутала! А мама всю ночь сочиняла автореферат, который нужно сдать в типографию. Разносчик сочувственно вздыхает. Он носит молоко и кефир в наш дом не первый год и всё про всех знает.

— Тяжело?

— Да, — кивает Серёжа-старший и кричит: — Серёжка! (Это он зовёт Серёжу-младшего.) Деньги!

Серёжа-младший, правда, не всю ночь, а только половину ночи сортировал по номерам фотокарточки микробов. В трусах и тоже заспанный, он бродит по комнате среди маминой науки, разложенной на полу и на столе, «черновиков» и «беловиков». Трогать ничего нельзя, потому что потом не найдёшь. Проваливаются как сквозь землю. Недавно провалилась цитата. Мама принесла её из библиотеки, выписала из журнала. Но сейчас провалился кошелёк. Невозможно найти. Серёжа-старший с грохотом ставит на кухне бутылки, идёт на подмогу.

Просыпается Витаська. Тоже бродит по комнате. Спотыкается о банки с клеем и красками.

Кошелёк никому найти не удаётся. Зато нашли цитату. Обидно, что мама ходила за ней в библиотеку второй раз.

— Завтра заплатите, — говорит разносчик молока.

— Спасибо.

— Мы готовимся в кандидаты наук, — говорит Витаська.

— Понимаю.

Разносчик ещё раз сочувствует и уходит.

Серёжа-старший отправляется умываться.

Потом Серёжа-младший отправляется умываться.

Потом Витаська. Витаську долго трут полотенцем. Она в разноцветной туши: рисовали графики почвенных грибков и ей доверили чистить перья.

Серёжа-младший будет сегодня завтракать ужином: он вчера не ужинал. Серёжа-старший будет завтракать обедом: он вчера не обедал. И только Витаська будет завтракать завтраком.

Маме следить некогда, кто когда и что ест. У неё забот выше головы. Когда в доме нет ни завтраков, ни обедов, ни ужинов, выручает разносчик молока: все питаются кефиром — промышленным микробом.

2

Серёжа-старший продолжает сверять фамилии учёных и цифры. Заткнул уши пальцами, чтобы не отвлекаться.

Витаська намазывает кисточкой клей на фотографии микробов, а Серёжа-младший вклеивает фотографии в те места науки, которые Серёжа-старший уже проверил. Кладёт на стул и садится сверху, прессует.

Звонит телефон.

К телефону бежит Витаська. Серёжа-старший не слышит, потому что не отпускает пальцев от ушей, а Серёжа-младший сидит прессует.

— Мамы нет дома, — отвечает Витаська. — Я передам. Только я уже забыла, что передать.

Серёжа-младший хотел отправиться Витаське на подмогу, но тут Витаська говорит:

— Я уже не забыла. Я уже вспомнила.

Серёжа-младший пересаживается с одной фотографии на другую.

Возвращается Витаська.

— Звонил…

— Ну?

— Звонил… — Витаська морщится, вспоминает.

— Растяпа! — говорит Серёжа-младший.

Он встал со стула.

Витаська хватается руками за щёки, громко смеётся.

— Ты чего?

— Штаны! Сзади!

У Серёжи-младшего штаны сзади в полосках засохшего клея. Как нотная бумага.

Серёжа-старший отпускает пальцы от ушей, Витаська тут же замолкает.

— Оппонент, — вдруг говорит она.

— Что?

— Вспомнила: оппонент!

— Что — оппонент? — настораживается Сережа-старший.

Слово «оппонент» в доме знают все. Так называются люди, которые будут читать мамину работу.

— Он позвонил и сказал… Ой, Серёжа! — вдруг испуганно кричит Витаська. — Ты наступил на дрожжи!

Серёжа-младший случайно наступил на фотографию дрожжей, которая лежала на полу.

— Что сказал оппонент? — спрашивает Серёжа-старший нетерпеливо.

— Он сказал… — Витаська смущённо замолкает. — Я уже забыла, что он сказал.

— Растяпа! — говорит Серёжа-младший.

— Безобразие! — говорит Серёжа-старший и вновь затыкает пальцами уши, чтобы проверить фамилии учёных и цифры.

Витаська огорчилась. И правда безобразие: мама просила ничего не забывать, а она, Витаська, забывает. Старается, помнит, помнит, а потом забывает. Как-то незаметно это получается.

Очень нравятся Витаське фотографии микробов. Их портреты. Есть микробы худые — кожа да кости. Какие-нибудь кефирные. А есть микробы толстые — не ущипнёшь. Готовят сыр или пиво. Они, конечно, весёлые. Во весь рот смеются.