Солнышкин плывёт в Антарктиду - Коржиков Виталий Титович. Страница 21

ЯРЫЙ ВРАГ КУРЕНИЯ

Нужно сказать, что Пионерчиков был ярым врагом курения. И когда видел курильщика, с презрением уходил на другой борт или на другую сторону тротуара. А если у него в каюте лежала пачка папирос, то только для иностранных гостей. Но во всех фильмах и песнях в горькую минуту герои тянулись за папироской. А такой минуты, такого горького момента, как сегодня, у Пионерчикова ещё не было. В толпе около доктора Челкашкина стояла буфетчица Марина. Пионерчикову, конечно, не было до неё никакого дела, но оттого, что она видела, как он шлёпнулся и как побежал, рассыпая искры, Пионерчиков почувствовал себя несчастным мальчишкой. Нет! Надо становиться взрослым, пора браться за ум. И штурман взялся за папиросы.

Но курить в каюте было как-то неловко. Волны от любопытства прямо толпой лезли в иллюминатор. И, потихоньку оглядываясь, Пионерчиков направился к туалету. Он закрыл дверь и, отставив папиросу в сторону, припалил её спичкой… Наконец он взял папиросу в рот и вдохнул дым. В глаза штурману словно забрались чёртики. На него напал такой кашель, что он закрыл ладонью рот. Так курить ему не нравилось! Он повернул папиросу другой стороной и стал в неё дуть. Из мундштука покатились голубые колечки дыма. Они расплывались, как волны. Штурман смотрел на них и в каждом голубом кружке видел себя мужественным капитаном с трубкой во рту. Голова тихо кружилась…

А за дверью стоял боцман и с ужасом смотрел, как в коридор ползут клубы дыма. Бурун потянул дверь, но увлечённый штурман этого не заметил. Боцман подналёг плечом, но это не помогло. Тогда-то он и издал клич: «Горим! Горим! Шланги!»

Пионерчиков повернулся. От него во все стороны посыпались искры, и он тоже закричал:

— Горим!!!

САМЫЙ ГОРЬКИЙ ЧАС ЮНОГО ШТУРМАНА

В рубке замигали сигналы. Пожар. Боцман тащил брандспойт. Моряков командовал:

— Ломать дверь! Там кто-то горит! И тогда из двери, весь в клубах табачного дыма, появился Пионерчиков.

Бурун выпучил глаза.

Моряков присмотрелся и, отогнав ладонью дым, спросил:

— Пионерчиков, что это значит? Вы курите? В трубах испуганно зажурчала вода.

— В туалете? — снова спросил Моряков. И Пионерчиков почувствовал, что самый горький час его наступил. Бурун, сворачивая шланг, сочувственно посмотрел на штурмана.

— Та-ак, — сказал Моряков. — Так-ак… А я-то думал, вы будете капитаном. — И Моряков, горько усмехнувшись, пошёл к трапу.

— Я буду капитаном, — вздохнул Пионерчиков. В горле у него скребло, будто туда сунули сапожную щётку.

Но Моряков сурово оглянулся и сказал:

— Сначала на вашем месте я бы пошёл и извинился перед Перчиковым и Солнышкиным.

— За что?! — воскликнул штурман.

— За то, что вы сорвали им великолепный опыт, — сказал Моряков. — За отсутствие обыкновенной внимательности!

Он был так взволнован, что полчаса ходил по каюте. Потом достал из шкафа ящичек с сигарами, которые тоже держал для иностранных представителей, подумал и вышвырнул его в иллюминатор. Ящичек нырнул, вынырнул и быстро побежал вперёд за течением.

В дверь постучали.

— Войдите! — сказал Моряков.

И в каюту, насупясь, вошёл Робинзон.

— Ах, Евгений Дмитриевич, — сказал он, — что-то мне не по себе.

— Да что вы, Мирон Иваныч, — забеспокоился Моряков. — Где Челкашкин? Вы у него были?

— Челкашкин тут ни при чём, — сказал Робинзон. — Не могу видеть, как наказывают невиновных!

Моряков тоже нахмурился и потёр ладонью затылок:

— Эх, Мирон Иваныч, я и сам жалею. Но ведь чего не случается!

Он хмуро выглянул в иллюминатор, потом улыбнулся и хлопнул в ладони:

— А знаете, кажется, всё складывается неплохо!

Несмотря на все события, океан сверкал. Солнышкин красил палубу, Перчиков чинил транзистор. А к друзьям, описывая круги, робко приближался Пионерчиков.

«ТАК ЭТО ВЫ!» — КРИЧИТ ПИОНЕРЧИКОВ

Пионерчикову начинать разговор с извинения было неудобно. Он несколько раз потёр ухо, потом посмотрел на море, на Солнышкина, на Перчикова и глухо спросил:

— Что это за эксперимент вы там устроили, из-за которого меня чуть кондрашка не хватила?

— Сначала надо спрашивать, а потом лезть, — сказал Солнышкин.

— А человеку некогда голову от бумажек поднять, — сказал Перчиков и ввинтил в приёмник шурупчик. — А то кто же красивые слова и законы будет придумывать?!

Это замечание задело Пионерчикова.

— Если бы вас волновали пионерские дела, вы бы об этом тоже думали, — сказал он.

— Вы думаете, только вы были пионером? — усмехнулся Солнышкин.

— Во всяком случае, я был председателем совета отряда, — вспыхнул задетый за живое Пионерчиков.

— Ну зачем же так скромничать? — заметил Перчиков.

— Скромничать?

— Конечно, вы умаляете свою роль. Вы ведь были председателем совета дружины, — подмигнул радист.

— А вам откуда известно? — спросил Пионерчиков. Это было действительно так, но хвастать было не в его привычках.

— А вы меня как-то вызывали на совет, — сказал Перчиков и ввинтил ещё один шурупчик.

— Не может быть! Я вас раньше и не видел.

— Видели! — сказал Перчиков. — Просто не замечали. Некогда было. А я вас ещё клюшкой по носу на хоккее съездил, на «Золотой шайбе».

— Так это вы! — воскликнул Пионерчиков и бросился к Перчикову: — А что же вы не признавались?

— А вы бы обиделись, — сказал Перчиков и, замигав, посмотрел на Пионерчикова.

Но какие могли быть обиды! Посреди океана встретились два земляка, два товарища. Попробуйте сами встретить среди океана однокашника, да ещё такого, который съездил тебя когда-то по носу клюшкой, и вы поймёте, какое это счастье! От радости Пионерчиков сел на выкрашенную Солнышкиным палубу. Солнышкин отбросил кисть, Перчиков отставил приёмник. Все недавние недоразумения были забыты. И Пионерчиков сказал:

— А бумажки — это и вправду ерунда! Но ведь охота придумать такие слова, чтобы всем захотелось сделать что-то хорошее, а может быть, и совершить подвиг.

Солнышкин давно без всяких слов мечтал совершить настоящий подвиг, но сказал:

— А ты бы написал стихи.

Пионерчиков пожал плечами. Поэтом становиться он не собирался. Во-первых, на земле и так много поэтов, а во-вторых, он вовсе не хотел, чтобы его ругали школьники, которым зададут учить лишнее стихотворение из «Родной речи». Напечатают, а потом отдувайся на каждой улице!

А в общем, им всем было очень хорошо. Небо синело без единого облачка. Солёный ветер овевал лица друзей. Они мечтали о подвиге.

И в это время далеко-далеко, у горизонта, двадцатью градусами ниже экватора, появилось маленькое пятнышко.

— Остров! — крикнул Солнышкин.

— Нет, — сказал Перчиков, — это облако.

— Человек за бортом! За бортом человек! — закричал Пионерчиков и, с трудом оторвавшись от крашеной палубы, бросился в рубку.