Его среди нас нет - Иванов Сергей Анатольевич. Страница 9
И Алена Робертовна вдохновенно проводила классный час. А урок с общего согласия переносили на субботу, на после занятий, когда должен был проходить настоящий классный час.
В данный момент у Гришки и Алены Робертовны опять была, как говорится, «напряженка». И шестой «А», который с большим интересом следил за развитием их отношений, это хорошо знал…
Теперь же, словно шелест по лесу, по классу пронеслись всевозможные красноречивые взгляды: мол, напряженка напряженкой, а за журналом погулять послали все-таки любимого Годеночку.
Гришка покраснел и подчеркнуто спокойным шагом отправился выполнять задание.
Понятно, что Алена не стала его ждать, она начала урок. Лишь минут через десять она обратила внимание, что Годенки все нет. Сделала короткую паузу, пожала плечами, как бы вспоминая о своих все-таки прохладных отношениях с данным субъектом. И снова углубилась в русский язык.
Она кончила опрос и перешла к новому материалу. Надо заметить, что если Алену слушать внимательно, то можно было легко понять, что объясняет она интересно. А ведь это редкая вещь, когда про синтаксис и орфографию умеют рассказать так, что ты сидишь без всякого желания пошептаться о вчерашнем хоккее и, может быть, впервые понимаешь, как действительно богат и прекрасен, как он удивительно устроен — твой родной язык.
Сережа Крамской открыл для себя это умение учительницы в конце пятого класса и теперь, когда не имелось более неотложных дел, старался слушать ее. С трудом он повернул голову к Тане.
— А ведь, кажется, ты прав! — Она смотрела на него спокойным и ясным взором. Но все-таки Сережа услышал ее тайное волнение. И затем услышал, как сейчас же и на той же глухой ноте заработала его собственная душа.
— Чего прав?
— Журнал-то исчез!
Да! Именно об этом вчера и звонил ей Сережа: о крохотном происшествии на уроке рисования. Валентин Макарович, особенно ни к кому из них не обращаясь, ворчал, что, мол, куда это в вашем классе вечно деваются журналы? Что вы их, на бутерброды используете, что ли?
Но, серьезно говоря, кому на рисовании нужен журнал? То есть нужен, конечно. Однако обойтись без него куда проще, чем идти искать.
Сейчас, после Таниных слов, Сережа еще ничего не успел ощутить — ни радости, ни гордости, а только все то же волнение, — и тут дверь отворилась, вошел Годенко. Вид какой-то непонятный, и глаза горят.
И журнала в руках нету!
Происходит немая сцена. Алена у них была, между прочим, не из тех учительниц, которые понукают учеников фразами: «Мы тебя ждем. Ты нас задерживаешь. Не отнимай у класса время» и так далее. Алена просто ждет, когда сверкающий глазами Годенко отдышится и что-нибудь промолвит.
И шестой «А», который на своем веку достаточно повидал учителей, невольно проникается уважением к своей классной. Она хоть и витает, а понятие у нее есть!
И вот Годенко начинает повествовать… Всякий, кто читал «Трех мушкетеров», помнит, конечно, эпизод, когда д'Артаньян встречает в городе Менге некоего незнакомца (как выясняется из дальнейшего, то был граф де Рошфор), пытается его преследовать. И после некоторых весьма живописных сцен зловещий незнакомец исчезает.
Понятно, что Гришкин рассказ был осовременен. И все-таки в главных деталях и поворотах сюжета он почти полностью совпадал с тем, что можно прочитать на соответствующих страницах романа Александра Дюма.
Только на месте знаменитого гасконца фигурировало имя Годенки, а на месте подлого де Рошфора — имя Слюдова из шестого «Б».
Таков уж был этот странноватый и, в общем-то, отличный парень Гришка. Небось они с тем Слюдовым всего лишь столкнулись в уборной на две-три секунды, погрозили друг другу кулаками… А у него получился целый рассказ. Да какой — лучше Дюма!
— Но при чем тут твой Слюдов? — спросила Алена, которая в шестом «Б» не преподавала.
— Мы враги! — И Гришка опустил свои, прожигательные глаза в пол.
Это была истинная правда. Неделю назад Слюдов и Годенко дрались на глазах у всего коридора. По странному совпадению в те пять или шесть минут на горизонте не проплыло ни одного учителя. Инцидент — редкостное событие! — остался тайной учеников.
И поэтому всем все было ясно. Одной Алене не ясно:
— Ну хорошо. Так где все-таки журнал?
— Да я до него не дошел! — И оглянулся на класс.
Его поняли: где уж тут о журналах думать, когда на пути твоем в пустом коридоре мелькнул враг.
— Сядь, Годенко! Даже замечание тебе записывать не хочу! Лида Самсонова, сходи, пожалуйста, за журналом!
В этих словах, кажется, не было ничего особенного. Но так только кажется! Шестой «А» сейчас же вспомнил, что Годенко — из болельщиков Лены Серовой, и, посылая теперь Самсонову, Алена как бы хочет подчеркнуть, что серовская компания — второй сорт, раз не могла справиться с таким простым заданием.
Урок с этой секунды пошел нервно. Каждый думал, что знает истинную причину этой нервности. Однако знала ее одна лишь неприметная новенькая, Таня Садовничья: над классом сгущаются тучи — вот что она знала!
Продолжение не заставило себя долго ждать. История уже словно катилась с горки, обрастая все новыми событиями и действующими лицами. Интеллигентно постучавшись (это уж, конечно, в пику Серовой), вошла Самсонова… С пустыми руками!
Алена Робертовна, видно, потеряла всякое терпение, повернулась к Лиде всем корпусом:
— Да что такое?!
На шее у Самсоновой проступили неровные красные пятна. Сережа знал: это она волнуется.
Лида опустила голову, закрыла подбородком шею:
— Я смотрела, а его там… нет!
— Хм… А я его там видела сегодня!
— А я… — Лида подняла голову, еще сильней заалели на шее у нее некрасивые пятна. — А я смотрела вместе с Розой Григорьевной!
Алена сделала несколько растерянных шагов к Лиде. Словно старалась рассмотреть что-то особое на ее лице.
— Лида? Зачем же это… вместе?
Самсонова уже взяла себя в руки. Пятна ее поблекли.
— А вы мне как будто не верите… последнее время.
Это был намек на отданную Серовой золотую медаль. Так, по крайней мере, решил Сережа. И Алена Робертовна тоже. Она положила руку на плечо Самсоновой:
— Что ты, девочка!
Иногда Алена Робертовна казалась себе очень старым и опытным педагогом. «Тебя с седыми прядками над нашими тетрадками…», как пелось в одной популярной песне.
— И потом, — продолжала Лида еще спокойнее, — я там была не первая… — Снаряд, зловеще жужжа, пролетел над полем боя и разорвался в самом центре серовского лагеря. А им и ответить было нечем.
— Да, странно, — сказала Алена Робертовна со значением. — Действительно странно… Ты не находишь, Годенко?
— Следи за тем, что происходит! — услышал Сережа в своем ухе раздельный приказной шепот. Сама же Таня тщательнейшим образом все записывала — слово в слово, точка в точку — как слова песен Высоцкого.
— Что ж, садись, Лида. Извини, если я тебя обидела невольно… И ты, Годенко… Садись пока.
А вот дальнейшее Сереже действительно показалось странным. Это, он понял, надо запомнить: на Гришку грянуло оскорбление. Ведь и учительница, и Самсонова, хоть прямо ничего и не сказали, но явно намекают на его, годенскую, причастность к пропавшему журналу. Оскорбление! А Гришка вместо того, чтобы заорать, по своему обычаю, вместо того, чтобы вылететь из класса, просто сел и опустил голову. Может, ему было стыдно, как уличенному. Нет, представьте. Он себя лишь сдерживал. Он себя сдерживал изо всей силы… Странно!
— Продолжим урок, ребята. — Тут Алена глянула на часы. — А впрочем, запишите домашнее задание!
Полетел звонок! Сережа, как и почти весь шестой «А», сразу встал — после такого напряжения хотелось подвигаться. Лишь Годенко остался сидеть за партой. Да Самсонова. Да Таня Садовничья, которая продолжала быстро писать. И только дымящейся трубки ей не хватало да квартиры на Бейкер-стрит. А Ватсон — вон он, стоял здесь, глядя на шефа глазами, полными внимания и усердия. Таня поймала этот взгляд. И ох как трудно было ей не улыбнуться.