Похищение Черного Квадрата - Гусев Валерий Борисович. Страница 17

Замерз, Дим? — спросил Бонифаций.

У него лихорадка, — пояснил Алексей и склонился над чашкой, скрывая улыбку.

Луна поднялась еще выше. А уходить не хотелось. Бонифаций опять завел разговор о наследстве, о том, что он «вышел на людей, которые могут помочь».

Обойдемся, — вдруг сказал Алешка. — Сами сделаем.

Это как? — насторожился Бонифаций.

Очень просто.

Когда Алешка говорил эти слова, все знали — больше он ничего не скажет, объяснять не станет — пока не сделает.

Но Алешкины «заявки» не отвлекли меня от мыслей об Игоряшке. Что ему здесь понадобилось? Не иначе какую-нибудь пакость затевает. И будет ее проводить, как говорил о нем Бонифаций, кривыми путями.

И странно — я разозлился на этого Петелина как на личного врага. Вроде он мне еще ничего плохого не сделал. Но почему-то мне было так хорошо здесь пять минут назад и стало совсем худо, как только я узнал, что и Петелин здесь бывает. Видимо, есть люди, одно присутствие которых портит другим людям и радость, и настроение. Наверное, потому, подумалось мне, что от таких Петелиных все время приходится ждать какой-то вредности.

…Но вот сушки кончились, самовар остыл, на сад опустилась синяя мгла в вечерних тонах. Пора и честь знать.

А то б заночевали, — опять предложила бабушка Света. — У Ольки телефончик есть. Родителям звякните — и на сеновал, а? Бонихваций?

А что? — вдруг встрепенулся Игорь Зиновьевич. — Действительно. Хоть раз в жизни на сене поспим. Как, ребятки?

Мы не возражали. Мы так устали из-за этих досок, что только одна мысль о том, что нужно дойти до станции, ждать электричку, потом ехать в ней, а потом — в метро — уже одна эта мысль сбивала с ног.

И мы с радостью согласились. Оля принесла из дома мобильник, и Бонифаций позвонил сначала нашей маме, а потом своей.

Они обе обрадовались, — сказал он, отдавая телефон Оле.

И мы — тоже, — улыбнулась она.

Мы еще немного посидели под вечерними звездами. А потом бабушка Света принесла керосиновый фонарь и стала устраивать в сарае, где сено, нам постели.

Это мы для козы накосили, — объяснила бабушка, вороша сено, чтобы помягче было.

А где коза? — испуганно огляделся Бонифаций. — Она не будет нас бодать?

Она удрала, не боись, Бонихваций. Где-то по лесам шастает.

Коза-дереза, — сказал Алешка, плюхаясь с разбега в сено. — Бежала через мосточек, ухватила кленовый листочек…

А ты откуда знаешь? — удивилась бабушка Света. И уважительно добавила: — Грамотей!

Она принесла нам старенькие одеяла и пожелала спокойной ночи. Настоящая бабушка, уютная. Из тех, что и чаем от простуды напоит, и сказку на ночь расскажет, и добрый совет в трудную минуту даст. Ольке, наверное, с ней хорошо живется.

Мы улеглись, погасили фонарь. Немножко попахло керосином, а потом нас одолел головокружительный запах сена. Вот дура эта коза, от такого кайфа сбежала. И еще очень приятно, усыпляюще так пахло дымком от одеял — наверное, они на печке лежали и пропахли березовыми дровами.

Бонифаций стал развивать Алешке свои планы по проведению Дня родной школы. Это наш собственный праздник, внегосударственный. И нам есть чем гордиться. В нашей школе много хороших учителей. А хороших учеников — еще больше. Наши выпускники составляют гордость нашего района. Не все, конечно. Некоторые наши выпускники — это криминальная гордость района. Вроде Петелина. Но они все-таки не главное в жизни.

Тут мои мысли немного сбились, потому что Бонифаций повысил голос, увлекаясь своими идеями:

Доска почета, Алексей, — это не просто фотографии. Нам нужно показать, что каждый человек на ней — личность.

А давайте не фотографии повесим, — сонным голосом предложил Алешка, — а портреты нарисуем. Так легче личность показать.

Ты изумительно прав! — по шуршанию сена я понял, что Бонифаций вскочил на ноги. — Но кто сделает эти портреты?

Алешка помолчал, уснул, наверное. Но я ошибся.

— Я, конечно, сделаю, — начал он медленно и осторожно. — Но вы, Игорь Зиновьевич, не обидитесь, если я и вас нарисую? Так, к эк я

о вас думаю.

— Я буду только признателен, — неосторожно согласился Бонифаций. — Всегда полезно узнать, что о тебе думают твои любимые ученики.

Дальше я ничего не услышал. Они начали шептаться, а я задремал.

Глава X

НОЧНЫЕ ПРОГУЛКИ

Разбудил меня яркий свет луны в дырку крыши. Было тихо-тихо. Но почему-то не спалось. Я проснулся с совершенно ясной головой. Но полной всяких мыслей. Чтобы справиться с ними, я тихонько вышел из сарая.

Над садом стояла морозная тишина. Луна уже опустилась к своему закату и лежала вдалеке, над лесом, на ветке ели, как зеленое яблоко в чьей-то большой руке. Немножко морозило. И как-то все похрустывало. Листья под ногами, задетая плечом ветка кустарника. Казалось, сам воздух сделан из чего-то хрупкого, хрустального. Не тронь его, не нарушь его осенней дремоты, — иначе разобьется со звоном — и кто знает, что из этого получится.

Я обогнул старую яблоню, вышел на кирпичную дорожку и, задевая плечами звенящие в ночи замерзшие листья, вышел на дорогу.

Все вокруг замерло в холодном осеннем сне. Только светила низкая луна и звенели под ногами льдинки в замерзших лужах.

Почему-то я пошел к музею. Сам не знаю. Значит, так было нужно. Бессонница вела меня.

Лунный свет потихоньку угасал. Стало совсем темно. Вдали, где было шоссе на Москву, шумели редкие машины. Одна из них вдруг отделилась, выехала на проселок, и я увидел вдалеке неясный свет фар. Даже не фар — габаритных огней.

Машина двигалась медленно, водителю, видимо, не хватало неясного света, и он ехал не спеша, осторожно, объезжая выбоины и бугры на неровной дороге.

Тем не менее она приближалась. Свет ее га-бариток метался и прыгал по дороге в призрачных тонах. Не знаю, почему, но я сошел с дороги и стал за дерево — мало ли кто это едет. Может, милиция на вызов, а может, братки на стрелку. И с теми, и с другими встречаться глубокой ночью — не в кайф.

Машина проехала мимо, поскрипывая и позвякивая. В ней находились двое — водитель и пассажир на переднем сиденье.

Машина показалась мне, несмотря на темноту, знакомой. По очертаниям кузова и по какой-то его помятости. Во всяком случае — иномарка, но не крутая и не навороченная.

Я проводил ее глазами и пошел обочиной, скрываясь в зарослях осеннего леса, за ней следом. Зачем? Кто знает…

За поворотом дороги, где перебегали ее несколько деревьев, машина остановилась. Подфарники ее погасли. Пассажиры вышли. Вышли осторожно, не хлопнув дверцами. И пошли к музею. Держась вдоль заборов, в тени угасающего лунного света.

Я осторожно двинулся за ними. Они шли молча, не переговариваясь. Похоже, они хорошо знали, куда идут. И шли не в первый раз.

Я обежал водокачку, на которой спали аисты, прошмыгнул к музею и, забравшись в кузов, улегся на его ледяное железное дно. Которое все еще пахло свежим деревом.

Вскоре послышались тихие шаги, и возле кузова остановились мои таинственные пришельцы.

Все ясно? — вполголоса спросил один другого.

Все ясно, шеф, — ответил ему, судя по голосу, Игоряшка Петелин.

—. Будем ждать его у водокачки. Покажешь ему, чтобы не заблудился. Если дело сорвется, мне будет плохо. А тебе, Игорек, еще хуже.

Сделаю. Завтра привезу мальца на разведку, все ему объясню.

Так… — Шеф помолчал. — А за домом что?

Там огороды. А за огородами — лес.

Это хорошо. На крайний случай — пути отхода. Давай, Игорек, действуй. Клиент будет в Москве в воскресенье. Упустим его — оба пропали. Ты — больше, я — меньше, — опять подчеркнул он с угрозой.

Не пропадем! — горячо заверил его Игоряшка. Так горячо, что в доме залаял Абрек. Наверное, услышал его голос.

Тихо ты! Чего орешь? Собаку разбудил. Кстати, этот кобель пацана не учует?

Я его с вечера отманю. И спрячу.

Охранник насторожится.