Похищение Черного Квадрата - Гусев Валерий Борисович. Страница 5

Это птицы, — сказал Бонифаций, — они выщипывают ее для своих гнезд.

А теперь они будут ее выщипывать, — сказал Алешка, — для своих скворечников.

Единственно, что радовало глаз, это чисто вымытые окна, которые так и сияли от яркого солнца. И еще радовало то, что местная администрация установила в музее охрану и сигнализацию. Изыскала средства.

Бонифаций нажал кнопку звонка, и из дома вышел парень в форме охранника. У него было все путем: здоровенный рост, дубинка, газовый баллончик, наручники. И рация в нагрудном кармане. И вышел он не один, а в сопровождении лица кавказской внешности. Лохматого, с громадным пышным хвостом и белоснежными клыками — каждый величиной с палец.

Охранника звали Васей, а кавказца Абрек. Они нас хорошо знали и беспрепятственно впустили на территорию музея.

Мы с ними поздоровались, прошли в сад и сложили скворечники под яблонями, на замшелый столик, покрытый листвой, как красивой скатертью в желтых, багровых и алых тонах. За этим столиком художник, наверное, пил чай теплыми летними вечерами. После дневных трудов.

Вася, — сказал Бонифаций, — нам нужна стремянка. Молоток мы привезли с собой.

Мне нельзя отлучаться с объекта, — скапал Вася, — поэтому стремянку возьмите сами. Она в сарае. — И он с кавказцем (и с достоинством) пошел в дом. Отдыхать, наверное, после бессонной сторожевой ночи.

Мы пошли через весь осенний сад к сараю. Здесь было еще тише, чем на дороге. Листья не только шуршали под ногами, они даже на землю опускались с шорохом. И казалось, что мы не в саду, а у моря — будто легонько шумит ласковый прибой своими маленькими волнами по золотистому песку.

И запах стоял такой грустный, горьковатый и печальный, что даже кружилась голова.

Но такая мирная осенняя тишина продолжалась недолго. Едва мы вытащили из сарая лестницу и три длинных шеста, как она взорвалась сначала воем сирены, а потом визгом тормозов и грозным окриком:

— Стоять! Руки за голову!

Мы задрали руки и обернулись. За заборчиком стояла милицейская машина. Она вовсю ныла и крутила на своей крыше разноцветную мигалку, а два милиционера направили на нас свои автоматы.

— В чем дело? — возмутился Бонифаций. Тут на крыльце появился наш Вася. И все

объяснилось. Оказывается, сарай с дровами тоже поставили на сигнализацию, и она сработала, как только мы открыли его дверь. Вася забыл ее отключить. А милиция примчалась мгновенно, потому что была совсем рядом, на другом конце поселка.

Милиционеры отругали Васю и уехали. А мы занялись своим делом.

Вытряхивай орехи из скворечника, — сказал Бонифаций Алешке с надеждой в голосе.

А чего там вытряхивать? — честно признался Алешка. — Нет там ничего.

Мы приколотили шесты к скворечникам и выбрали три самых высоких дерева. Бонифаций придерживал лестницу, Алешка подавал мне птичьи домики, а я крепил их к стволам.

— Отлично! — похвалил нас Бонифаций, отойдя в сторонку и любуясь делами рук наших. — Со вкусом. Я бы сам не отказался пожить в таком домике весной.

Алешка с удивлением глянул на него, но ничего не сказал. Из уважения.

Потом мы зашли в дом, поглядели экспонаты. Все было в порядке — валенки на печке, сундук на полу и картина на мольберте. Завешенная от мух и пыли кусочком старого холста.

Алешка его откинул и долго рассматривал картину, а потом сказал:

— Мне нравится. Я бы смог ее окончить. Не сомневаюсь. На картине был нарисован какой-то перекресток из серых современных домов, светофор с зеленым глазом, а в глубине — силуэт старинной церкви с голубыми куполами.

Типичный городской пейзаж. А Лешке они как раз лучше всего удаются. Его за это Бонифаций называл урбанистом. Ну, это тот, кто любит город и отражает его в своем творчестве. У Лешки это лихо получалось. Только он обязательно среди каменных джунглей сажал какое-нибудь яркое пятнышко. Зеленое деревце или красный цветок. И все сразу оживало. И вызывало сначала чувства, а потом и мысли.

Мы уже собрались уходить, а Лешка все сидел на кованом сундуке и смотрел на картину.

— Все, — сказал ему Бонифаций. И опустил холст на место. — Сеанс созерцания и общения с прекрасным окончен. Пошли пить чай. К наследнице.

Мы попрощались с Абреком и Васей, напомнили им о сигнализации и пошли вдоль улицы на другой конец поселка. Поселок был небольшой, но хороший, типа деревни. Весь в садах и палисадниках с поздними осенними цветами. Он состоял из одноэтажных деревянных домов. Возле каждого дома, у калитки, стояла ветхая скамейка под старым развесистым дуплистым деревом. На дереве тусовались горластые галки, а под деревом, на скамейке, сидели ветхие старушки. Пряли свою пряжу и внимательно смотрели нам вслед.

У нас тоже такие есть — они все видят, все знают, все скажут…

По краям улицы то и дело попадались колонки для воды. Из них, закручиваясь и брызгая, лились тонкие струйки, собирались в ручейки, а ручейки разбегались в большие мутные лужи посреди дороги, где плескались и чем-то кормились разноцветные косолапые утки.

На самом краю поселка, на пригорке, стояла высокая водокачка с черным железным баком на макушке. А на баке стоял на одной ноге настоящий аист и. время от времени задирал вверх свой длинный клюв и трещал, пощелкивал им в тихом осеннем воздухе.

Аист, — лирически вздохнул Бонифаций, — символ домашнего очага…

Детей в капусте прячет, — со знанием дела добавил Алешка, — от родителей. — И споткнулся на ровном месте.

У Алешки, в его светлой голове, иногда такая крутая каша бывает, что… ложка торчком стоит и не падает. Такое обычно случается, когда он над чем-то очень серьезно задумывается. Или очень устает. А сейчас, по-моему, и то, и другое разом.

Далеко еще? — спросил Алешка Бонифация. — До вашей наследницы? Это старушка такая?

Во-первых, Алексей, — начал терпеливо, как в классе, объяснять Бонифаций, — она не моя наследница. Она внучка художника Малеева. У него, кроме нее, никакой родни не осталось. Во-вторых, ее зовут Олечка. Славное создание. Одинокое существо. Будущая балерина. Она тут с теткой живет, со старушкой. Вообще-то тетка ей не родная. Но добрая. Они дружно живут, не думайте.

А мы и не думали. Мы очень устали, двигали ногами, как типичные осенние мухи. Алешка все время спотыкался и бормотал на ходу:

Будущая старушка… Одинокая балерина… Дружная тетка…

И еще, ребята, запомните, — Бонифаций даже остановился. — Никаких вопросов об Олечкиных родителях. Ясно?

Нет, — признался Алешка. Как бы спросонок.

Это больное место. Они исчезли. Потерялись.

Как?! — Алешка даже перестал спотыкаться, проснулся на ходу. — Где потерялись?

Я потом вам расскажу, — пообещал Бонифаций. — Мы уже пришли. Помните, о чем я вас попросил.

Глава IV

НАСЛЕДНИЦА. БЕЗ НАСЛЕДСТВА

Бонифаций отворил калитку с табличкой «Осторожно! Злая собака!». За калиткой начиналась и исчезала в глубине густого сада кирпичная дорожка, как бы покрытая ковром из листьев. По бокам ее теснились стриженые кусты в багровых тонах.

Где-то стукнула дверь, что-то звякнуло, весело залаяла «злая» собачонка. Выкатилась нам под ноги пушистым шариком, поплясала на задних лапках — доверчиво выразила свою радость незнакомым людям — и опять умчалась в дом.

Он стоял в глубине сада под двумя старыми березами, похожий на крепкий осенний гриб.

Этот дом мне сразу понравился — маленький такой, сказочный, уютный. В таком доме тебя сразу, ни о чем не спрашивая, посадят за стол, чтобы покормить, а потом уложат на теплую мягкую перину, чтобы отдохнуть. И не станут будить, пока не выспишься; будут в это время говорить шепотом, ходить на цыпочках и не звенеть чашками. А потом еще раз покормят и спросят, как тебе спалось и чем тебе помочь. Такой дом всегда нужно иметь в запасе. Мне кажется, и наш родной дом чем-то такой же. Дом, в котором хочется отдохнуть. А иногда и спрятаться.

Распахнулась дверь терраски, спустилась по крыльцу девочка в брюках, вся в сказочных тонах, и красиво пошла нам навстречу. Вот она! — будущая балерина. Она идет нам навстречу, как танцует, легко, пружинисто, гибко — пятки вместе, носки врозь. Ну то есть понятно.