Призраки бездонного озера - Влодавец Леонид Игоревич. Страница 13

"Снится мне это, что ли? — подумал Женька. — Или все это наяву?"

— Привиделась я тебе, — словно прочитав Женькины мысли, пояснила Ледяница-Студеница. — А уж во сне ли, наяву ли — сам суди. Зимой бы повстречались, так худо б тебе уже сейчас было. Зимой у меня это обличье самое злое, а иные — добрее. Сейчас же, летом, я добрее всех, прохладу дарю, жару остужаю, а вот увидишь меня Обманщицей-Лихоманщицей — жди беды! В том обличье от меня спасу нет!

— Чем мы вам помешали-то? — спросил Женька.

— Заклятье на этом озере лежит. И я тому заклятью перечить не могу. Пятьсот лет между небом и землей скитаюсь, пятьсот лет бог и сатана за мою душу сражаются. Когда господь превозмогает — добрые дела делаю, удачу приношу, а когда нечистый — зло творю и людей гублю. Не в добрый час твой отец сюда поехал и не в свой день. И тебя повез, несмышленого.

— А почему "не в свой день"? — спросил Женька.

— Потому что у меня всем рыбакам здешним роспись имеется, список то есть. И на каждого дни установлены: кому удача, кому неловея, а кому и беда прописана. Разумеешь ли?

— "Неловея" — это когда рыба не ловится? — уточнил Женька.

— Так и есть, — подтвердила Ледяница-Студеница. — Батюшке твоему на нынешние сутки беда прописана. А дурню тому, Валерию, на прошлые сутки была беда назначена. Валерий-то в свою беду уже попал, да отец твой его от нее увезти решился. А того не знает, что не от чужой беды уезжает, а с собой две беды везет. И третью, твою беду — здесь оставил. Не простит вам нечистая сила, а господь за гордыню вашу от вас отступился…

— И что будет?! — с трепетом душевным спросил Женька.

— Отец твой Валерия к лекарям отвез да от беды избавил, — степенно и издалека начала Ледяница. — Но заклятье-то Валерьеву беду на его плечи перевалило. Скрутила раба божьего Павла нутряная язва. Это первая беда. Если б он об тебе не переживал, то остался б у лекарей и уже облегчение мукам обрел. Однако ж он, болезный, сухим путем покатил обратно, тебя выручать с острова. Но до реки не доехав, сознания лишился, коляску свою самобеглую разбил да и сам покалечился. Это его вторая беда была. Правда, добрый человек навстречу ехал, остановился, подобрал да и повез обратно в лечебницу. Может, и вылечат его, да только коли узнает он, что ты на острове сгинул — не перенесет. Вот это третья беда будет. Женька по-прежнему сидел внутри спального мешка с накинутым на голову капюшоном" и только кончик носа выставил из палатки, но ему стало холодно, будто стояла не теплая летняя ночь, а зимняя, студеная… Да уж, хорошо, что эта самая Ледяница ему летом показалась, а не зимой! Наверняка бы заморозила! Правда, неизвестно еще, какая она в роли Болотницы-Охотницы, а про Обманщицу-Лихоманщицу и вовсе подумать страшно. Сколько раз Женька мечтал, помнится, попасть в настоящую сказку, хотя бы во сне! А теперь вот попал, кажется. Только уж больно все страшно и жутко!

— Жалко мне тебя, малолетнего! — заявила Студеница. — Был бы ты молодец взрослый да разумный, так предложила бы счастья попытать, с нечистой силой сразиться, отца от бед его отвести да от заклятья озеро и меня заодно избавить. Хоть, конечно, уже многие удальцы на это решались, да только голов лишались А тебе-то, малому да несмышленому, и время тратить незачем.

— Но ведь мне же все равно пропадать — с неожиданным бесстрашием произнес Женька, который решил, что все-таки эта самая сказочная Ледяница-Студеница ему снится, а потому ничего страшного не произойдет в любом случае. — Если я полезу с нечистой силой воевать и не смогу одолеть — пропаду, и если не полезу — тоже.

— Так-то оно так, — согласилась Ледяница, — но коли ты покорен нечистой силе, то умрешь легкой смертью, а коли возжелаешь противиться, то будет твоя погибель лютая, ужасная…

— Но все-таки можно победить? — понастырничал Женька.

— До сих пор никому не удавалось… Но коли и впрямь решишься воевать, то знай: покамест я Ледяница-Студеница — всю правду скажу. Когда Болотницей-Охотницей стану, только полправды А Лихоманщице-Обманщице — вовсе не верь. Она даже когда правду говорит, то все равно обманывает…

— Разве так может быть? — удивился Женька. — Обманывает, когда правду говорит?

— Увидишь еще и не такое! Но недосуг объяснять. Покамест меня послушай. Могу я тебе только первый совет дать, как против нечистой силы добрую силу добыть Вылезай из шатра своего, стань лицом к кострищу, а после повернись направо. Дорожку я тебе постелю серебряную, иди по ней смело и никуда не сворачивай, чего бы тебе по сторонам в лесу ни привиделось — худое ли, доброе ли или же вовсе не пойми какое. Помни: на шаг с дорожки сойдешь — и все, отца не спасешь, и сам пропадешь Коли будет что на самой дорожке лежать, прежде чем поднять или перешагнуть — меня спрашивай. Три раза подскажу, что делать, а вот на четвертый и далее — сам угадывай, как быть Ошибешься — пеняй на себя, моей вины в том уже не будет. Ежели невредимым до края острова дойдешь, то поднимется из воды камень, а на камне том заколдованные слова гореть будут. Коли загадку колдовства разгадаешь да нужные слова на камне напишешь — обретешь силу, а не отгадаешь — лютой смертью сгинешь!

Конечно, Женьке очень хотелось спросить, какой может быть эта "лютая смерть", но спрашивать об этом он не решился. Уж лучше пока ничего не знать. Тем более что дело вроде бы во сне происходит…

— А дальше что делать? — спросил он.

— Ежели обретешь силу и сумеешь победить нечистых до рассвета — спасешь и себя, и отца! Не успеешь — с рассветом сила твоя пропадет и нечистые тебя с собой в пекло утащат. И жизнь потеряешь, и душу свою на веки веков погубишь! Не сиди сиднем, коли решил — так вставай и иди! — поторопила Ледяница.

Женька вылез из палатки, встал лицом к кострищу, то есть к Ледянице-Студенице, и повернулся направо. Неведомо откуда в руке у Ледяницы возник платок, она взмахнула им, будто судья, дающий отмашку на финише автогонок, и прямо от Женькиных ног, через всю полянку и дальше, через кусты и лес протянулась узкая, не шире обычного полотенца, длинная и извилистая дорожка, тускло поблескивавшая в темноте серебристыми искорками.

— Ступай с богом! — напоследок сказала Ледяница, и Женька пошел вперед.

Глава X

ПО СЕРЕБРИСТОЙ ДОРОЖКЕ

До края поляны — то есть первые десять шагов или, может быть, одиннадцать — Женька прошел вполне благополучно. И первую пару кустов, окаймлявших поляну, тоже миновал спокойно. До них еще доходил серебристый свет, который излучала Ледяница-Студеница. А вот дальше ничего, кроме тускло-серебристых искорок дорожки, путь не освещало. Зато по обе стороны от Женьки сгустилась жутковатая, почти непроглядная тьма, в которой что-то громко шуршало, шипело, попискивало и даже, кажется, шевелилось. Хотя днем, разыскивая Белую Змею, Женька уже проходил по этому месту и даже, может быть, не один раз, сейчас он почти не узнавал его. То, что Женька днем эту змею не нашел, его лишь немного успокаивало. То, что змея оказалась одним из воплощений Ледяницы-Студеницы — тоже. Больше всего Женька надеялся на то, что все происходящее ему просто снится. Если будет уж совсем страшно — проснется и все. Вместе с тем, как это ни странно, просыпаться ему не хотелось. Почему — это он бы и сам объяснить не смог бы. Он ощущал примерно то же, что тогда, когда по телевизору шел какой-нибудь фильм ужасов. Вроде бы и страшно, даже хотелось на другую программу переключиться или вовсе от телевизора убежать, но в то же время интересно досмотреть до конца, чем кончится. И Женька не переключался на другой канал и не убегал, а продолжал смотреть. Правда, если мама замечала, что Женька смотрит ужастик, то сама прогоняла его от телевизора и отправляла спать. Именно поэтому Женька всегда испытывал определенную радость от того, что ему удавалось досмотреть все ужасы до конца.

На третьем или четвертом шаге, сделанном после того, как Женька миновал кусты на краю полянки, справа от тропки в темноте загорелась пара зеленых глаз — не то кошачьих, не то волчьих, не то даже тигриных, хотя тиграм здесь вроде бы водиться не полагалось. Потом такие же глаза загорелись и слева от серебристой дорожки. Женька сделал следующий шаг, и число глаз с обеих сторон удвоилось. Еще шаг — и теперь из темноты на Женьку хищно смотрели по восемь глаз с каждой стороны.