Бабушкины янтари - Анисимова Александра Петровна. Страница 19

И вот все у Игната готово. Расставил он в избе по полу всю эту детскую забаву-тут тебе и соловья-свистульки, и петушки зубчатые гребешки, и лебеди с лебедятами, и уточки с утятами, и кони — шея дугой, грива волной, хвост трубой. А уж куклы!.. Ну что это за куклы — прямо загляденье! Барыни в шляпах, платья на них до долу, с оборками и разными подборками. Ну мастер был! Ведь эти фасоны и всякие фестоны надо выделать.

А одну куклу Игнат вылепил на особицу — не барыня, а вроде крестьяночка: в сарафане, при фартучке, платочком повязана, по спине коса вьется, на шее бусы. А из-под сарафана лапоточки виднеются.

Нечего говорить, хороши у Игната куклы задались. Уж на что Кондрат на похвалу скуп, и тот прихвалил.

— Очень, — говорит, — такую работу одобряю — барыни форменные. Вот, — говорит, — на базар такая кукла и требуется.

А крестьяночку не одобрил:

— Эту, — говорит, — Оксюту деревенскую зачем лепил, столько времени потратил? На такую никто не позарится. Это для ярмарки вовсе бы и не надо.

Игнат сперва смутился, а потом отшутился.

— Звать, — говорит, — ее не Оксютой, а Анютой. И она, — говорит, — у меня непродажная, не для базару припасена, а для домашности.

И вот стали собираться на ярмарку. С вечера товар в фуру уложили, соломой переложили. А утром, чуть рассветало, отправились. Кондрат лошадь тронул, со двора съезжает, а Игнат в избу воротился — куклу — крестьяночку на полочку поставить, из возу вытащил, не взял ее на ярмарку. Вошел он, а Кондратова жена Марья по избе мечется.

— Ах, ах, не метёно, не прибрано, посуда немыта, вода не принесена… С этой, — говорит, — вашей укладкой не успела в избе прибрать… А вечером корова придет, подоить некому…

Вовсе Марья расстроилась. Говорит: — Что теперь делать? Или дома оставаться, или какую домовницу позвать?

А Игнат так это шуткой и сказал:

— Да ведь вот оставляем домовницу — Аннушку. Приберет в избе. А до коров ты и сама воротишься — тут близко.

Марье охота на ярмарке побывать, и она на все рукой махнула:

— Ладно, — говорит, — с ярмарки воротимся, хоть ночью, а уберусь как-нибудь.

Заперли они избу на замок и пошли. Вскоре и Кондрата с возом догнали, он не далёко уехал, ведь горшки-то не рысью возят, а шажком, да и то лошадь придерживают.

Долго ли, скоро ли ехали, а к началу торга явились в это большое село. Товар с воза сняли, расставили в горшечном ряду свои обливные чашки-плошки, расписные кувшины. А детскую забаву, разные игрушки Кондрат отдельно выставил.

Народу на ярмарку собралось многое множество — люди пришли-приехали кто с куплей, кто с продажей, кто на людей поглядеть, кто себя показать. Тут и споры, и разговоры, и катанье на карусели, и всякое веселье. Одно слово — ярмарка.

На всякий товар спрос был хороший, а Кондратовы горшки все до единого разошлись. И глиняные игрушки хорошо разобрали. Да и как было не брать — и так хороши, а лучше того Кондрат прихваливал:

— Эх, ребятенки, веселые глазенки! Купите петушка, поет по-соловьиному. А вот конек, рыжий, как огонек, не бежит, а скачет. Цена пятак, отдал бы так, да больно деньги нужны. А вот куколка хороша — не барыня, а душа. Обливная, глазуреная, как жар горит, только не говорит. Кому уточку с утятами? Кому соловья? Не гляди, что глина, а было бы мило. Давайте подходите, товар глядите, за погляд денег не берем.

Один бедный старик все на игрушки завидовал, хотелось ему конька купить — внуку в гостинец. Две копейки давал:

— А больше, — говорит, — у меня, хоть вытряси, нет.

Не уступил Кондрат. А уж под конец ярмарки, когда у него только один конек от всего товару остался, он его старику и отдал:

— На, — говорит, — пользуйся так, коли не осилил за пятак. Тебе — внука повеселить, а нам чтобы с полной распродажей порожнем домой прикатать.

Кончилась ярмарка. Пока того-другого покупали, пока собирались, невидаючи и вечер наступил. Домой приехали ночью.

Марья как порог переступила, так за веник ухватилась, а огонь засветила, глядит — что такое? — пол подметёный, посуда перемытая, на лавке ведра с водой — до краев полнехоньки.

— Ой, батюшки, да и корова-то подоена и молоко процежено. Кто же у нас убирался?

Утром Марья одну соседку спрашивала, та говорит: «Нет, не заходила», другую спросила, и эта ничего не знает. Так и осталось — что тут было, что не было, никому не ведомо.

И вот с того дня так и повелось: все у Марьи ладится, будто дела сами делаются — все шито, все мыто, в избе чистёхонько, на дворе прибрано, у двора подметено. А Марья то за ворота выйдет с соседками посидеть, то днем отдохнуть приляжет. Стали бабы спрашивать:

— Как это ты, Марьюшка, все дела переделать успеваешь?

А Марья шутница была, засмеется, да и скажет:

— Или не видали, у меня помощница-то какая? Уж вдвоем-то с Аннушкой мы все дела управим.

В шутку сказано, в шутку и принято. Все же про домовницу Аннушку многим стало известно.

Раз как-то случилось Кондрату по каким-то делам пойти в дальний конец села за речку. Воротился он оттуда и говорит:

— Ну, брат Игнат, видал я твою Аннушку. У Игната даже и уши покраснели:

— Какую такую Аннушку? Моя Аннушка вон на полочке как стояла, так и стоит. Чего же ее не увидать?

Кондрат ему пальцем погрозил:

— Ты, — говорит, — мне зубы не заговаривай, они у меня не болят. Эту Аннушку я ежедень вижу, а вот сегодня и ту повидал, с которой ты эту вылепливал. Ну хороша девушка! Нечего сказать, хороша! Люди сказывают — очень работящая, заботливая. На все мастерица — что прясть, что ткать, что полоть, что жать. Ну чего же? Сватать, что ли, будем?

Игнат, конечно, этому делу обрадовался. А вот Марье такие слова поперек души пришли. Как начала она приговаривать:

— Да неужто парня с этой поры женить? И ему не вышли года, и невеста молода. Да или я у вас плохая хозяйка? Или у меня какие дела не деланы? Или вы у меня не обшиты, Не обмыты, не накормлены?

Взялась баба говорить — ее не переговоришь. Кондрат сначала только помалкивал, а потом примолвил:

— Пожалуй, верно, что рановато. Ну что же, годка два погодим… Не опоздано…

Так через Марью это дело и расстроилось.

Загоревал Игнат. Хоть и обещалась Аннушка два года ждать, а кто знает, как дело повернется? Родители могут приневолить — за другого отдадут. Всякое бывает… Досада берет Игната. И вот он думает: «Ну погоди, сделаю я этой Марье такое, что сорок раз спокается». И сделал — потайком взял эту домовницу Аннушку, отнес ее в тот конец, за речку, да и подарил той Аннушке, которую Кондрат только однажды видал. С той поры Марьину скорость и спорость как ветром сдуло — опять она ни в чем успевать не стала. Пока печку топила, теленок отвязался, на чужой огород забежал. Пока за теленком гонялась, в печке щи укипели. Хватилась щи долить, а в ведре ни капли…

Шумит Марья:

— Тьфу ты, пропасть! Хоть разорвись, а везде не поспеешь…

Доглядела Марья, что Аннушки-домовницы на полочке нет, спрашивает Игната:

— Куда это наша Аннушка подевалась? Игнат, будто спроста, говорит:

— А я почем знаю? Может, прогуляться пошла или куда в гости.

У Марьи дела пошли все хуже да хуже. Не стало в доме никакого порядка — не может Марья со всеми делами управиться.

Кое-как зиму прозимовали, лето пролетовали, а осенью Марья сама заговорила:

— Ведь я вовсе из сил выбилась. Трудно мне одной. Давайте-ка Игната женить.

Ну женить так женить. Посоветовались и пошли сватать. Усватали. Хоть и не с охотой, а все-таки отдал отец свою Аннушку за безземельного горшечника Игната. Как водится, наварили пива и брага. И сыграли свадьбу.

Пир был, конечно, не на весь мир и даже не на все село, ну а на всю женихову и невестину родню, можно сказать, был пир. Как говорится — и я там была, но мед-пиво не пила, — некогда было пить-кушать, впору было на веселье глядеть да песни слушать.

На этом сказка кончается.

Сказка кончается, а быль начинается. Сказка была про старинные года, а быль будет про не очень давние.