Сирота - Дубов Николай Иванович. Страница 53
— Закрой! И давай не задерживай.
Валерий вышел.
— Совсем не о том пойдет речь, о чем думаете вы, — сказала.
Людмила Сергеевна. — Через неделю будет день рождения Валерия. Я предлагаю его отпраздновать…
Члены совета дружно рассмеялись. Они поняли: Людмила Сергеевна предложила это нарочно, и с удовольствием смеялись веселой шутке.
— Я предложила совершенно серьезно.
Смех затих.
— Вы помните, какой это хороший праздник в семье — день рождения!
Надо ввести и нам. Семья у нас большая, именинников будет много… А начать я предлагаю с Белоуса.
Ребята переглянулись.
— Тю! Да он же хулиган!..
— Босяк!
— Лодырь!
Кира вскочила и, захлебываясь от возмущения, перечислила преступления Валерия: он плохо учится, ничего не хочет делать, по-уличному ругается, пишет на стенах всякие гадости… Обижает маленьких, делает пакости девочкам и всем, кто послабее. Он не честный, а врун и вообще — гад!.. И такому устраивать именины?! Если уж начинать, так с кого-нибудь стоящего… А если таким делать именины, тогда она просто не знает, что…
— Правильно!
— Пусть заслужит!
— Все это я знаю, ребята, — сказала Людмила Сергеевна. — И не согласна с вами. Вы думаете, что Белоус плохой, а я думаю, что он только притворяется таким. Из озорства, из молодечества… И, может быть, назло. Вы, мол, считаете меня плохим, ну, я и буду плохим… Так ведь тоже бывает! А как к нему относятся?..
— А что, плохо? Только и знаем нянчимся…
— Да, но как? Ругаем да прорабатываем, будто он бог весть какой преступник… А он просто мальчик. Пока еще не слишком большой и не слишком умный…
— То верно! — сказал Тарас.
— И ему так же, как и вам, будет приятно, если отпразднуют его день рождения…
— Ну вы ж и хитрые! — лукаво прищурился Тарас.
— Не очень, — улыбнулась Людмила Сергеевна.
И все тоже заулыбались.
— Выходит, подарки ему надо дарить? — спросил Митя.
— Конечно.
— А пирог? — подхватила Кира. — Ой, какой пирог мама делала! С вареньем…
— Правильно: и пирог. Чтобы был настоящий праздник. Вот давайте все и обдумаем… Только ему ничего не говорите, держите пока в секрете…
В секрете не удержали. Дня два растерянная ухмылка не сходила с лица Валерия. Он не знал, как следует отнестись к предстоящему празднику, и подходил то к одному, то к другому:
— Слыхал? Мине именины делают… Вот чюдаки!
"Чудаки" старались изо всех сил. Ефимовна с трудом отбивалась от советчиц и добровольных помощниц. Нового председателя совета и Людмилу Сергеевну осаждали предложениями купить, сделать, подарить.
Осуществить все эти предложения — Валерию понадобилась бы кладовка, чтобы хранить подарки, а продовольствия хватило бы на целую зимовку.
Тарас Горовец, именины которого никогда не праздновали и в семье, считал это ненужной выдумкой и недовольно ворчал:
— Да что он, с голодного краю, чи шо? Надумали! Да вин трисне, а не поест!
Людмила Сергеевна вынуждена была охлаждать не в меру разыгравшееся усердие, и совет отряда постановил: по одному подарку от мальчиков и от девочек. Дело не в количестве. Лучше устроить вечер самодеятельности, чтобы было весело. Подготовкой вечера занялась Ксения Петровна, и каждый день до самого отбоя из столовой доносились музыка, топот и веселые голоса.
Проснувшись в воскресенье, Валерий не спешил вставать — он не спешил никогда, — потянулся и вдруг заметил, что брюк и рубашки на спинке кровати нет. Он вскочил, заглянул под кровать — там тоже не было.
— Ребята, кто мою робу взял?
К нему повернулись удивленные лица:
— А кому она нужна?
— Да бросьте разыгрывать! Кто спрятал?
Валерия и его койку окружили:
— Никто не прятал. Ты поищи получше. Сам небось засунул…
— Нужно мне совать…
Но Валерий все-таки проверил всю постель, еще раз заглянул под кровать. Одежды не было.
— Ну чё, в самом деле… — начал злиться Валерий.
— А это что? — показал Митя на сверток в газете, лежащий на тумбочке.
Валерий развернул газету — там лежали новые брюки и рубашка.
— Это не мои…
Тарас деловито пощупал материал:
— Ничего! Даже жалко…
— Чё жалко?
— Все одно скоро порвешь.
— Так это мине?
— А кому же? У тебя на тумбочке — значит, тебе.
Валерий недоверчиво посмотрел на ребят, на обновку и осторожно, словно боясь обжечься, начал одеваться. Обновка громко шуршала и пахла мануфактурным магазином.
— Ну прямо хочь картину с него пиши! — засмеялся Тарас.
Новый костюм стеснял Валерия. Он привык к своей всегда измятой и уже не раз штопанной «робе», а теперь, хотя костюм был как раз впору, нигде не жало и не резало, ему казалось, что всюду жмет и режет.
Валерий попробовал ухмыльнуться всегдашней пренебрежительной ухмылкой — улыбка получилась растерянной. Ребята подходили, рассматривали; будто щупая материал, щипали Валерия. Он притворялся равнодушным, но не мог удержать улыбку. Так она и осталась на его лице до самой ночи - озадаченная, растерянная улыбочка.
К Горбачеву пришел Витька и тоже обратил внимание на праздничный вид Валерия.
— Чего это ты, как новый двугривенный? — спросил его Витька. — А, костюм! Подходяще…
Витька пришел будто бы по делу, за книгой, а на самом деле потому, что не находил себе места. Разочарованная, опустошенная душа требовала наполнения, а наполнить ее дома было нечем. Поэтому, когда Лешка, спросив у Людмилы Сергеевны разрешения, предложил ему остаться на вечер, Витька безнадежно отмахнулся и… остался. Поначалу он хранил выражение разочарованности, то есть насупливал брови и кривил пухлые губы, отчего лицо его становилось совсем детским, обиженно надутым, потом повеселел, губы и брови его вернулись в нормальное положение. Время от времени он спохватывался, вспоминал о своей неутешной печали, но вскоре совсем забыл о ней.
Послеобеденный чай решено было совместить с ужином, а ужин перенести на шесть часов, чтобы освободить вечернее время. Когда все собрались в столовой, Митя, уловив кивок Людмилы Сергеевны, поднялся и постучал вилкой по графину:
— Ребята… то есть товарищи! Сегодня у нас торжественный день… Мы празднуем день рождения нашего товарища Валерия Белоуса…
— Встань! Встань! — зашипели на Валерия со всех сторон.
Валерий поднялся. Он привык к тому, что его стыдили, ругали. И не ощущал при этом ни раскаяния, ни неловкости. Ему даже нравилось, что он был предметом общего внимания, держался свободно и независимо.
Сейчас его не собирались ругать или стыдить, и он вдруг почувствовал неловкость и смущение. Особенно плохо было с руками. Их некуда было девать и нечем занять. Он попробовал сунуть их за пояс — это было неудобно. Пошарил сзади, отыскивая спинку стула, — она была слишком далеко. Тогда он левую руку глубоко засунул в карман, а правой, согнув ее в локте, оперся о бедро и так, избочившись фертом, застыл в неуклюжей, смешной позе.
— Сегодня ему исполняется четырнадцать лет. От имени всех ребят поздравляю тебя с днем рождения и выражаю уверенность… выражаю уверенность, — запнулся Митя, — что ты с честью оправдаешь надежды…
Аплодисменты выручили оратора, не привыкшего к длинным, торжественным периодам.
— Девочки тебе дарят… Кира!., дарят свое вышивание…
Кира подошла и протянула Валерию два вышитых крестиком платочка.
Все захлопали. Валерий неловко, будто деревянной рукой, взял платочки и сунул в карман.
— А мы, ребята, — вот…
Митя развернул оберточную бумагу и преподнес имениннику толстую общую тетрадь с картинкой на обложке. Подходящей к случаю картинки не нашлось — на обложке был изображен дед-мороз с елкой за плечами, красной краской было напечатано: "С Новым годом!" Валерий взял тетрадь и сел, но тотчас же встал: к нему подошли Людмила Сергеевна и Ксения Петровна. Они тоже поздравляли Валерия и чего-то желали ему.
Расслышать, что ему желали, помешали аплодисменты.