ОЧЕНЬ Петербургские сказки - Зинчук Андрей Михайлович. Страница 4
Правду сказать, он ведь был немного завистлив, этот Волшебник, и ему не Очень понравилось, что кто-то хозяйничал в Городе без его ведома!
Волшебник пригляделся и попытался прочитать кем-то написанное слово. Он ведь был уверен, что оно какое-нибудь… какое-нибудь обязательно волшебное! Однако к этому времени буквы уже успели истаять и теперь висели в воздухе золотистыми прозрачными льдинками, отчего слово можно было читать как хочешь: слева? направо и сверху вниз. И даже снизу вверх. И как угодно, хоть по диагонали: с угла на угол – все равно было непонятно. Короче говоря, это было удивительное слово! Но разве мало на свете удивительных слов?
Волшебник привстал на цыпочки и стер слово. И тут же руки у него стали золотыми. Не зная, что делать с такими руками, он спустился к каналу и принялся их мыть. И тотчас же вода в канале окрасилась в золотой цвет. И в ней заколыхалось отражение домов и деревьев. И вот что странно: и дома-то вроде бы как дома… да не такие, как прежде! И деревья как деревья, да уже не те, что были раньше: листья на них золотые, с изумрудными прожилками!
Вскоре налетел ветер, смял изображение, и по воде побежала мелкая рябь, похожая на морщины.
Волшебник поднялся от воды, огляделся и… увидел вокруг себя такой же золотой мир. Только намного больше того, что был в канале! И в этом Большом мире происходило самое что ни на есть настоящее волшебство: настоящий туман прятал настоящих заблудившихся собак, и настоящий ветер шевелил первыми настоящими золотыми листьями. Некоторые из них обрывались и с тихим шелестом падали на землю. И все это происходило само собой, как будто и не было на свете никакого Волшебника!
Видя такое дело, Волшебник вконец расстроился и побежал домой. Где он и расплакался. Он ведь был Очень Маленьким, этот Волшебник, буквально первоклассником! Да и был ли он на самом деле Волшебником, или это ему только казалось?…
Ну а в садике в это время началась настоящая золотая Очень: было Очень Интересно, и Очень Красиво, и даже Очень Здорово, наконец! Очень была такая, что буквально всем ОченЯм была Очень – она была налита в Город до краев! И было совсем неважно, что на этот раз Волшебник чуть-чуть, самую малость (буквально на одну букву!) ошибся (у него недавно выпал зуб и он немного – "сють-сють" – присвистывал), отчего и вышло у него не "Очень", а "Осень", потому что в этом Великом Городе всегда было Очень! – Было Очень Трудно, иногда Очень Грустно, бывало и Очень Страшно. Очень было зимой, но зато и летом ведь тоже было Очень! Потому что в Городе была Очень.
ДОЖДЬ
На площади около театра, как это Очень часто бывает после окончания Большого Дождя, пахло овациями… Прошел Дождь и перешлепал всю площадь серыми ладошками капель. И тогда Город, как это было однажды замечено Поэтом, стал похож на серую розу, распустившуюся во время ненастья.
В минутной тишине, которую Дождь оставил после себя, робко звякнул трамвай, дернулся грузовик, стрельнул мотоцикл – и вот они с грохотом двинулись. А по тротуарам (как кузнечики!) запрыгали через лужи прохожие, спеша устроить свои дела. И вновь началась обычная городская сутолока, и посреди нее завертелся отлакированный Дождем Регулировщик.
Тут же появились недовольные: прохожий, налетевший на неподвижно стоящий трамвай, ругал раззяву-вагоновожатого. Тот отчаянно трезвонил застрявшему на путях старенькому "Москвичу", за рулем которого сидел всклокоченный Неудачник. И водители, и прохожие (хором) ругали Регулировщика. Он же проклинал их всех, а более всего – свою жизнь.
В дыму выхлопов неслись прохожие… Неслись мимо газетного киоска с прогнутой крышей, совсем, впрочем, не замечая его. А там за стеклом сидел Очень Живописный Продавец во взъерошенной коричневой шубе. Сидел давно и, в общем-то, зря, потому что никто не покупал его газет: мало кого волновали сегодняшние события – все спешили в завтра. (Выпуск же завтрашних газет, к сожалению, еще не был налажен промышленностью!)
А рядом с киоском на тумбе сидел Задумчивый Дворник. Перед ним была мелкая лужа, и он гонял по ней метлой целую флотилию окурков. И никому не было дела до его кораблей!
А на другой стороне площади, под часами, стояла Одинокая Девушка. Часы показывали уже десять минут четвертого, но к Девушке никто не подходил!
В этот самый момент и появился среди городской сутолоки Некий Старичок: в кургузом пиджачке, неглаженых брючках и кепочке (как было потом замечено), надвинутой на самые глаза. Старичок увернулся от самосвала и огляделся: заметил Задумчивого Дворника, Одинокую Девушку, Очень Живописного и Очень Печального Продавца газет… вытащил из внутреннего кармана пиджачка маленькую серебряную трубу и дунул в нее: над грохочущей площадью поплыл тонкий и странный звук.
И тут же, неизвестно отчего, прохожие остановились и подняли головы: откуда? Уж не с неба ли прилетела эта грустная нота?
Пассажиры выглядывали из окон трамвая и крутили головами. Водители настороженно разглядывали Регулировщика, а он отвечал им тем же.
"Это нам показалось!" – подумали водители и спрятались обратно в кабины. За водителями успокоились и пассажиры, а прохожие опустили головы. Регулировщик взмахнул своей полосатой палочкой, и… и вновь все завертелось и покатилось, поехало и понеслось. И уже через минуту напрочь было забыто о том, что недавно прошел Дождь. Да такой сильный, что он даже остановил движение! Отошел на задний план Театр, возле которого начали разворачиваться события. Были позабыты слова Поэта о серой розе… Забыта, забыта прекрасная роза! Разумеется, забыт и сам Поэт!
Вдруг – стоп! – та же печальная нота.
Все вновь остановились, на этот раз не на шутку встревоженные, осмотрелись… и только тут заметили Старичка, который вертел в руках маленькую серебряную трубу: он ковырял в ней пальцем, что-то вычищал оттуда и вытряхивал. А потом набрал в грудь побольше воздуха и дунул. И труба странным образом запела – от ее голоса сорвалась с крыш лавина свежего ветра, небо очистилось от мутной дымки и задышало прохладой. Лужи на асфальте стянуло тонкой корочкой льда, и под ней начали распускаться холодные цветы…
– Что это?! Смотрите, смотрите! – заговорили в толпе.
– Что он делает?
– Он портит нам нашу Очень!
– Кто это? Откуда он взялся?
– Кажется, он вышел из дверей театра!…
– Что вы, его привез в своем "Москвиче" Неудачник!…
– Да нет же, он так и живет со своей трубой тут, на площади!…
– Его нужно немедленно остановить!
– Нужно позвать милицию! – Голоса зазвучали громче.
К этому времени над бледными ледяными цветами закружили белые пчелы… Все быстрее и быстрее. Presto, Prestissimo. (Быстро, Очень быстро.) Быстро, как только можно. И еще быстрее! И вот уже не видно их кружения – все пространство над площадью переплели сплошные белые нити. И тут немногочисленные деревья, кое-где натыканные вокруг площади, в полной растерянности скинули вниз свои ослепительные одежды…
Утверждали, что видели и последнее – возник на мгновение в холодном воздухе призрак: Город, по самые окна занесенный снегом, с заледеневшими стенами домов, выстуженными парадными и сугробами, в мертвой тишине валящимися с неубранных крыш. Город с пустыми белыми парками, откуда Кто-то навсегда выдул жизнь, с остывшим Солнцем и замерзшим в воздухе Дождем…
…а Старичок все дул и дул. Уже и сама труба покрылась тонким налетом инея, отчего Старичок зябко перебирал пальцами, а люди все стояли и слушали чистый голос, и им казалось, что он просит их остановиться, потому что хлопотливая Очень уже… (всего несколько минут назад!) кончилась и им некуда больше спешить. И люди оглядывались, и снимали шляпы, и приветствовали друг друга: