Это мы не проходили - Львовский Михаил Григорьевич. Страница 6

— Это видите? — гремел Митин папа, вскрывая конверты с официальными грифами. — Всюду, заметьте: «явка обязательна», «ваше присутствие необходимо». Вот, кстати, опять в подшефное ПТУ зовут. Номер четыре. У них там, видите ли, вечер выпускников.

— И туда вы пойдете? — подчеркнула Лена слово «туда».

— А как же! Подшефники — попробуй не явись.

— Когда это?

— Двадцать шестого в девятнадцать ноль-ноль. — И Александр Павлович снова повторил язвительно: — «По своему образу и подобию»!..

Митина мама жалко улыбнулась. И вдруг Лена спросила районного архитектора, указывая на единственный портрет, висевший на стене:

— Скажите, пожалуйста, кто это?

Митин папа нахмурил брови.

— Вы не знаете? — изумился он. — Тогда мне с вами вообще…

— Папа! — почти крикнул Митя.

Но Митин папа продолжал:

— Удивляюсь, Нина, кого теперь педагогические вузы выпускают! Это же Корбюзье, величайший архитектор нашего века!

— Извините, он вам кто? Родственник? — спокойно допытывалась Лена.

— Да вы что, смеетесь? Он француз. Я его в глаза никогда не видел, но преклоняюсь перед ним…

Лена помолчала.

— А у Мити есть дедушка? — спросила она тихо.

— Нет, он погиб в войну. А что?

— Просто я подумала, Александр-Павлович, что знаменитый зодчий Корбюзье, разработавший оригинальные принципы проектирования крупных архитектурных ансамблей и современного градостроительства, вероятно, не очень бы на вас обиделся, если б в этой комнате сперва оказался портрет Митиного дедушки, а потом уже его, Ле Корбюзье.

Встретившись с тоскливым Митиным взглядом, Лена резко изменила тон.

— Очень рада была с вами познакомиться, — приветливо сказала она районному архитектору. — Галина Петровна так хорошо о вас говорила, и я убедилась, что она была права. До свидания. До свидания, Митя.

Мальчик бросился в переднюю, чтобы открыть учительнице квартирную дверь, оставив в комнате совсем растерявшихся родителей. Предварительно он наградил их таким взглядом, что районному архитектору немедленно понадобилась поддержка жены. Но жена смотрела в окно.

В кардиологическом кабинете городской больницы молодой, но уже успевший поседеть врач осматривал Милу Ходзицкую. Судя по всему, осмотр был не первый. Девочка терпеливо выполняла все, о чем ее просил доктор, но лицо ее выражало безнадежную усталость и равнодушие.

— Лекарства принимаешь регулярно, как я велел? — спросил врач.

— Нет, — ответила девочка. — Совсем не принимаю.

— Почему? — не слишком удивился доктор.

— Принимай не принимай — одинаково, — ответила Мила. — Вы же сами знаете.

Доктор помолчал. Вид у него при этом был виноватый, как он ни пытался это скрыть.

— Мама рассказывала, — продолжала Мила, — что, когда я родилась, врачи предупредили: до пяти лет не доживу. А я видите какая выросла.

— Вижу, — ответил доктор. — Дураки врачи, да и мама не слишком умно поступила.

Осматривал он Милу за ширмой, а возле белого стола сидели еще два доктора. Один читал кардиограмму, просматривал рентгеновские снимки, а другой, высокий и худощавый, вытянул ноги и разглядывал потолок. Так ведут себя люди, раньше других принявшие, как им кажется, правильное решение и глубоко уверенные, что рано или поздно к такому же решению придут остальные.

— Можешь одеваться, — сказал седеющий доктор Миле. — Я тебя просил прийти с родителями…

— Мама в коридоре. И там еще…

— Неужели отец?

— Нет, больше никого.

— Вот мы здесь сейчас посовещаемся, как с тобой быть, позовем твою маму и все ей объясним, — бодро сказал доктор.

— Да я заранее знаю, что вы скажете, — спокойно ответила Мила. — Нам с мамой это уже столько раз говорили. Нужна операция, а то я каждую минуту умереть могу. А я все-таки живая.

— Ты до ста лет проживешь. Иди. Мы сейчас маму вызовем.

Мила вышла в больничный коридор. У двери ее ждала мама, женщина с простоватым лицом, выглядевшая гораздо старше своих лет. Глаза у нее были такие, что казалось, будто в них всегда стоят слезы. Рядом с Милиной мамой сидел Митя Красиков.

— Что, доченька?

— Ничего, мама. Как всегда. Сейчас тебя позовут. — Мила села рядом с Митей.

Несколько секунд длилось молчание.

— Мить, по-моему, эта новая биологичка, Елена Федоровна, не как все, — сказала оживившаяся Мила.

— А может, как все? Только притворяется? А потом окажется, что как все. Как у тебя там? — Он кивнул на дверь кабинета.

— Я же сказала — ничего нового.

— Ну-с! — с бодрой улыбкой появился в дверях седеющий доктор. — Здравствуйте, Полина Сергеевна. Рад вас видеть. Прошу пожаловать в кабинет.

Неожиданно Милина мама заплакала.

— Не пойду я к вам. Все равно же ничего не понимаю, что вы там толкуете. Вот пусть лучше он пойдет, Митя. Он все знает, он умный, а я дура неграмотная.

— Перестань, мама, — успокаивала ее Мила.

— А что я пойду, доченька? Ну, опять скажут операция нужна, а я буду стоять да глазами хлопать. Пусть Митечка пойдет, пусть там все ему и расскажут.

Доктор обескураженно слушал причитания Полины Сергеевны, а потом спросил:

— Он кто? Милин брат?

— Нет, — поспешила с ответом Полина Сергеевна, — но дочка Митечку слушает.

Седеющий доктор задумался, а потом решительно сказал Мите:

— Прошу!

Ноги высокого, худощавого доктора, которые он до сих пор держал вытянутыми, обвились вокруг ножек стула.

— Ну, хорошо, — выпалил он. — Допустим, мы этому молодому человеку разъясним суть вещей. Но ведь не могу те я без письменного согласия родителей делать такую операцию. Может быть, все же разыскать отца?

— Нет, отец, как я понял, не в счет. И потом, сейчас дело не в родителях, а в девочке. А она как раз слушается этого молодого человека, — объяснил седеющий доктор.

— Больше, чем матери? — удивился худощавый доктор. — Ну что ж… бывает. Тебя как зовут? — обратился он к Мите.

Юноша смотрел на врачей с холодным недоверием.

— Митя, — сказал он.

Худощавый врач — очевидно, он был хирургом — сказал коротко и ясно:

— Так вот, Митя. Ты мужчина, и я скажу тебе прямо: врожденное сужение легочной артерии прогрессирует и в настоящее время непосредственно угрожает жизни Милы. Ты знаешь, что такое легочная артерия?

— Знаю, — ответил Митя.

— Если не сделать операцию немедленно, девочка может умереть в течение ближайших месяцев. По правилам, ее бы следовало не выпускать из больницы, но я сторонник того, чтобы пациенты в таких случаях сами ждали спасения от операции. Тогда она лучше проходит. Ты понял? У нас вся надежда на тебя.

Митя молчал.

— Что же ты молчишь?

— Это очень опасно? — спросил он. — Какой процент успешных случаев?

Мила жила в старом одноэтажном доме, сносить который не собирались.

В большой комнате с окнами, выходящими в сад, Митя и Мила не зажгли свет, несмотря на ранние зимние сумерки.

Глядя в окно, Мила спросила Митю:

— Ты в Москве бывал?

Митя сидел на старомодном диване. Здесь было совсем темно, и Митя мог спрятать от Милы свое отчаяние.

— Да.

— А в Ленинграде?

— Я ж тебе рассказывал.

— Помню. Вы даже в Ташкенте и во Владивостоке жили.

— Я сначала думал — здесь тоже не задержимся, да вот, кажется, осели.

— А я нигде не была. И, кроме этого сада, ничего хорошего не видела.

Сад за окнами с капелью и тающими сосульками был действительно прекрасен.

— А море? — напомнил Митя.

— Кроме этого сада и моря, — согласилась Мила, — и не увижу.

— Ерунда, — возразил Митя, — еще весь мир увидишь. Хирург сказал, что если бы он не был уверен в успехе, то не стал бы и уговаривать. Сейчас из ста таких операций девяносто проходят успешно.

— А десять?

— Зачем о них думать? Ты думай про девяносто.