Пророк из 8-го «б», или Вчера ошибок не будет - Курбатов Константин Иванович. Страница 6

— Отвезите его, будьте добры, на улицу Желябова.

— Это почему на Желябова? — возмутился я. — Чего я там не видал, на Желябова? Мамочку с папочкой? Не желаю к мамочке с папочкой. Желаю домой, к Маруське. У меня имеется своя законная родная жена Маруська. И вези меня к моей законной родной жене Маруське. На проспект Космонавтов вези. Хы-хы-хы-ы!

Водитель оглянулся на меня и удивленно выругался.

— Ты, юнец, в каком классе-то учишься? — поинтересовался он. — Куда у вас в школе, интересно, смотрят?

— Юнец?! — заорал я. — Сопляк ты после этого, вот ты кто! Да знаешь ли ты, сколько я за баранкой просидел? Не чета тебе, недоучке. Сказано, жми на проспект Космонавтов, значит, — жми. И без разговорчиков.

Я хлопнул его по спине. Он передернул плечами и погрозил сумасшедшему физику.

— Детей спаиваешь, черт! В милицию бы тебя отправить за такие штучки.

— Верно, черт! — обрадовался я. — Самый натуральный черт. Я даже рога у него на башке нащупал. Когда целовался. Хы-хы-хы-ы! Ему сегодня сто пятьдесят лет шарахнуло. Он из дурдома сбежал. Давай кати скорее, шеф, к моей родной жене Маруське. Таня не пожелала стать моей женой, так кати меня теперь к Маруське.

Водитель снова выругался, стукнул дверцей и дал газ.

А я стал чувствовать, что катастрофически трезвею. Не успели доехать до Невского, хмель из меня испарился начисто. Словно я и в рот ничего не брал. Но помимо этого со мной происходило еще что-то. Не пойму что. Где я сейчас был? С кем разговаривал? Откуда еду? Куда? Я это помнил и вроде как не помнил. Будто все это мне приснилось. Нет, приснились не только кафе и физик. Нет! Все: и как я работал сантехником, и как шоферил, и как встретил Таню, и как мыл машины. Все! Длинный и страшный сон. С мельчайшими подробностями.

Но разве бывают такие сны? И на такси же я еду не во сне. И шофер сидит впереди не во сне. И у перекрестка под красным светофором мы остановились не во сне. Что же это такое? Я никак не мог понять, что со мной происходит. Со мной происходило что-то совершенно невероятное.

Глава четвертая

Моя ласточка

Знакомая с детства парадная показалась мне удивительно просторной. И лестничные марши вроде длиннее, и потолки выше. Даже маленькая кабина лифта будто раздалась и подросла. Да и откуда она взялась, эта старая кабина? Я отлично помнил, что ее лет пять назад заменили новой, со стенками из муарового пластика с голубыми прожилками.

На деревянной стенке кабины, под правилами пользования лифтом, было нацарапано: «Карпуха + Галя = любовь». Я улыбнулся, увидев эти забытые каракули, и даже потрогал их. Когда-то, очень давно, я влюбился в Галю Вострикову из тридцать восьмой квартиры и, не зная, как сообщить ей о своем глубоком чувстве, нацарапал вот это. Никому и в голову тогда не пришло, что я мог сам про себя нацарапать подобное. Сами про себя мальчишки такого не царапают. Даже мой друг Димка Соловьев и тот сказал: «Видал, там какой-то паразит что про тебя нацарапал?» А Галка Вострикова долго потом не пользовалась лифтом, пока надпись не подчистили и не покрыли темно-коричневым лаком.

Сбоку от дверей родительской квартиры одна над другой белели три кнопки. К нам была самая верхняя. И я снова удивился, когда, дотягиваясь до кнопки звонка, мне пришлось приподняться на носках.

Послышалось, как в квартире кто-то бежит по коридору. Дверь передо мной распахнулась и… блям! Трах! Трах-тарарах!

— Вот тебе, негодяй! Вот! Весь в папочку! Где ты был? Я обзвонила всех знакомых, всех твоих товарищей, подняла на ноги всю милицию. Где ты был? Ты мне ответишь, где ты был, или не ответишь?

Меня больно поволокли за ухо, лупцуя при этом по голове, спине и прочим местам. Ответить, где я был, я не мог по многим причинам. Во-первых, я сам точно не знал где. Во-вторых, я давно отвык от такого грубого обращения и совершенно растерялся. В-третьих, я боялся, что у меня вот-вот не выдержит и оторвется ухо. Но самое главное, в мамину скороговорку все равно нельзя было вставить ни одного слова.

В прихожей на старом сундуке в мохнатых синих шароварах и в полосатой кофточке без рукавов сидела в обнимку с телефонной трубкой студентка Нина Бочкарева. Она отняла трубку от уха и прикрыла ладошкой мембрану.

Я знал, с кем разговаривает Нина Бочкарева. Об этом знала вся квартира. Конечно же, со своим женихом, архитектором Ильей. Весной Нина и Илья собирались пожениться, а пока на полную катушку использовали телефон.

— Вы бы все-таки потише немного, — сказала Нина Бочкарева, прикрывая трубку. — Не одна здесь живете. Сами же воспитали сокровище, а теперь возмущаетесь.

Нина Бочкарева училась в педагогическом институте и главным в воспитании считала доброе слово и личный пример. Физическое воздействие она отрицала категорически, считая его унизительным и для воспитуемого и для воспитателя.

— Что такое? — вскинулась мама, выпуская мое ухо. — А ты кто? Вот такие, как ты, и калечат в школе детишек. Какая из тебя учительница? Как из веревки половник, из тебя учительница. Только и умеешь со своим Ильей по телефону болтать да за нос его водить. Про то, что Боренька к тебе похаживает, Илья небось не знает. Про это ты небось помалкиваешь.

Моя мама могла делать со мной что угодно. И как угодно могла меня обзывать. Но остальным касаться меня запрещалось под страхом грандиозного скандала. Устраивать грандиозные скандалы моя мама умела, как никто.

Из комнат в коридор молча выглядывали соседи. И так же молча прятались обратно. Мама кричала, что ей очень интересно посмотреть, какие дети получатся у Нины Бочкаревой. Если бы, кричала мама, Илья был поумней, то он, разумеется, не взял бы в жены такую, как Нина Бочкарева. И вообще если бы там (мама ткнула пальцем в потолок) были умнее, такую, как Бочкарева, не подпустили бы к детишкам на тысячу километров. Она еще много чего кричала. Мама всегда, когда у нее случались неприятности, набрасывалась на первого, кто ей подвертывался под руку.

Мама кричала, а я, прижавшись к стене, растирал пылающее ухо. Я никак не мог понять: неужели мне все это действительно приснилось — как я был взрослым, ремонтировал краны, бегал с противогазной маской на лице в армии, держал в руках Танину скрипку? Неужели такое может присниться? А на самом деле все те же домашние трагедии, школа, невыученные уроки, двойки, воспитательные речи «великого математика» Андрея Зарубина…

— Илюша, ты меня слышишь? — сказала Нина, нагнувшись к трубке и свертываясь на сундуке калачиком. — Извини, родной. Тут очередное коммунальное землетрясение. Сейчас извержение вулкана кончится — и мы с тобой поговорим дальше.

Зажав правой рукой мембрану и постукивая трубкой о ладонь левой руки, Нина выпрямилась и выжидательно уставилась на мою кричащую маму.

А у меня даже перехватило дыхание. Сердце запрыгало в груди, точно просилось наружу. Я оторопело уставился на Нину, точно на какое-нибудь немыслимое чудо. Я отчетливо вспомнил, что все это уже было! Да, да, было! Именно это! И кричащая мама, и мохнатые синие шаровары, и полосатая кофточка и трубка, стучащая по ладони, и точь-в-точь эти слова: «Илюша, ты меня слышишь? Извини, родной. Тут очередное коммунальное землетрясение. Сейчас извержение вулкана кончится — и мы с тобой поговорим дальше».

Да и как же не было, когда позднее, уже весной, Нина Бочкарева перестала звонить Илье. Весной Нина поссорилась с Ильей и завалила сессию. Конечно же, вместо того чтобы готовиться к экзаменам, она целыми днями лежала на кровати в своей комнатухе с окном во двор и бездумно смотрела в потолок. А мама еще тогда сказала, что не Нина поссорилась с Ильей, а просто он сам разобрался, кто она такая, эта Нина. Мама всего лишь намекнула Илье про Борю, и Илья живенько во всем разобрался сам.

А осенью Нина снова по вечерам стала висеть на телефоне. Только теперь она разговаривала не с Ильей, а с тем самым Борей. Они когда-то учились в одной школе, и Боря был влюблен в Нину. Но пока Нина дружила с Ильей, он женился на другой девушке. Боря был каким-то энергетиком и каждый вечер дежурил на заводе. Кажется, Нина не отказалась бы теперь выйти за Борю. Но получилось, что она опоздала. И она, уже перед самым окончанием института, вышла замуж за Александра Семеновича, заведующего отделом инквизиции из Музея религий. У «инквизитора» Александра Семеновича болталась на подбородке бородавка и надо лбом светилась небольшая, но очень умная лысина. Проходя по коридору, он шаркал шлепанцами и мычал под нос мотив песни про горькую рябину. А Нина, закончив институт, стала работать в музее экскурсоводом. И детей у них никаких не получилось. Так что посмотреть на них моей маме, к сожалению, не удалось.