Почти невероятные приключения в Артеке - Аматуни Петроний Гай. Страница 12

Гошка заплакал и… очеловечился совсем — от макушки до кончиков пальцев на ногах.

— Сын! — воскликнул Папа.

— Чихать в промокашку! — заорал Тюля-Люля, и Гошкам встал на ноги.

Главный врач, осмотрев ожившего Гошку, обратился к рентгенологу:

— Как видите, коллега, случаи самоизлечения наблюдаются и теперь! Прекрасная тема для диссертации, что скажете?

— Великолепная, доктор, великолепная! Это бенефициум для нас, то есть благодеяние…

— Гошка! — сказал ГС, утирая слёзы. — Я рад, что ты пропал… и нашёлся!

— О’кей! — радостно воскликнул Джон, обнимая своего друга. — Ты знаешь, Гошка, мой фильм не получился…

— Почему? — огорчился Килограммчик.

— Я снимал часы Абсолюта, а киноплёнка не воспринимает ничего, если ты нарушаешь правила, и на ней ничего нет! Пу-сто-та…

^{ГЛАВА ПЯТАЯ}

Нептуналии

В кабинете Якова Германовича смущённо заседал совет дружины «Алмазная». Почему смущённо? Да потому, что на повестке дня стоял колючий, словно кактус, вопрос о Гошке… Том самом, что напугал всех своим исчезновением, затем вызвал всеобщую радость, когда нашёлся, а потом поверг в растерянность признанием, что это он, исознательно, подвёл свой отряд, а фактически — всю дружину.

Добро бы случайно, а то ведь преднамеренно! А кому хочется говорить вслух о том, что в твоём коллективе завёлся подобный тип? И закрыть глаза тоже нельзя, потому что об этой истории идут разные слухи, и они даже искажают её.

Вот и сидят члены совета дружины, мнутся, не зная, с чего начать. Такое бывает и у взрослых. Те в сходных ситуациях оправдываются: дескать, вопрос щекотливый, и меня это крайне удивляет. При чём тут щекотка?

Но как бы то ни было, сидели члены совета и помалкивали. Молчание было всеобщи, и оно явно затягивалось.

Тогда Гошка попросил слова саам.

— Ты? — удивилась старшая пионервожатая Оля. — Но ведь мы же тебя обсуждаем…

— А если никто не хочет? — резонно заметил Гошка. — Обсуждать — это значит обмениваться мнениями. Так? Ни у кого его нет, а у меня уже созрелом.

Глянув на Якова Германовича, невозмутимо сидевшего в углу кабинета, и не найдя в его взгляде ни одобрения, ни сомнения, Оля пожала плечами и повернулась к председателю совета Ане из Новосибирска: мол, как ты считаешь нужным, так и поступай.

— Ладно, — разрешила Аня. — Излагай…

— Я вот, ребята, глубоко проанализировал свои действия и пришёл к мнению, что меня надо простить.

— Надо?! — удивился Костя из Курска.

— Я хотел сказать «можно», — нехотя поправился Гошка, — но случайно подвернулось другое слово…

— Допустим, как поётся в вашей песне, сказал харьковчанин Павло. — А где обоснование?

— Во-первых, — ответил Гошка, — я сильно раскаиваюсь, что заметно по моему похудевшему виду; во-вторых, я нашёлся и тем самым избавил всех от забот и ответственности…

— А вот и нет! — вспыхнул Павло. — Если б ты не нашёлся, а пропал совсем, тогда, наоборот, иное дело: мы бы тебя простили.

— Можно мне? — подняла руку Бутончик.

Аня кивнула.

— Гошка прав… — тихо сказала Бутончик. То есть он, конечно, не прав, что опозорил Петра, но прав, что он теперь отыскался, иначе… иначе я не знаю как бы мы пережили его потурю…

Гошка засопел и опустил голову.

— Я тоже считаю, — горячее заговорила Аня, — что Гошка хороший, но, попав под дурное влияние Мокея, стал сучком и решил, что ему всё дозволено.

— Насчёт сучков, — наставительно произнёс Павло, — вопрос спорный…

— Но зато бесспорно то, что Гошка обязан объяснить мотивы своего поступка! — заявил Костя, и все смолкли.

— В самом деле, — вновь заговорила Аня, — ведь что мы имеем на сегодняшний день?

— Факт… — предположительно сказал кто-то.

— Точно!

— И какой?

— Неприглядный.

— Хуже некуда!

— Так вот и я говорю, — продолжала Аня и повернулась к Килограммчику: — Гошенька, милый… Помоги нам понять: почему ты опозорил свою дружину?..

— Вот именно! — поддержал Павло. Почему свою?!

— Прости меня, но твой вопрос, Паша, по меньшей мере несколько странный… — книжно произнёс Веня, круглолицый мальчик в очках. — Опозорить любую дружину — это антиобщественный поступок! Индивид есть только часть коллектива.

— Товарищи, — вскочил черноглазый Миша и, косясь на Олю, сказал тихо, и ещё более книжно, чем Веня: — Я надеюсь, что выражу общее мнение, если выскажу предположение, основанное на положительных эмоциях Ани, в честности и прямоте которой ни у кого из присутствующих нет сомнений… Да, конечно же, она имела в виду то глубокое уважение, которое испытывает каждый к среде своего непосредственного общения; да, разумеется, она будучи передовой пионеркой, одновременно имела в виду вес Артек; да, если хотите, я пойду дальше и, по своему обыкновению, буду и сейчас твёрдым и принципиальным, ибо я не могу, товарищи, и не хочу скрывать от вас своё мнение, которое было и будет на стороне справедливой, умеющей выражать свои мысли чётко и непримиримо, словами, идущими из самого сердца, и уже по одному тому — ясными и проникновенными…

Наступило опять всеобщее молчание, на этот раз вызванное желанием проникнуть в суть того, что сказал Миша.

Воспользовавшись паузой, Аня продолжала:

— Так вот, Гошенька, будь другом и объясни… Все коллективы хорошие, это так, но хочется знать, почему ты опозорил нас, да ещё тогда, когда мы имели все шансы на победу?

— Все коллективы хороши, но свой — ближе всех! — запальчиво крикнул Коля.

— За что, Гошенька? Ведь что-то толкнуло тебя?.. Ну, будь откровенным… Всё равно выговор ты уже заработал…

И в третий раз наступило всеобщее молчание.

— Я, — робко начал Гошка, поняв, что это молчание было обращено к нему, — я хотел проучить Петра, но не весь отряд…

— Проучить?! — удивилась Аня. — за что?

— За то, что Пётр заступился за меня, — сказала Бутончик.

— Да, это так, — виновато согласился Гошка. — Но если я совершил глупость, не должен же я маскировать её умными фразами. Я… признаюсь.

— Это другое дело, и мои симпатии теперь на стороне провинившегося, — сказал Веня.

— Поскольку я привык выражать общее мнение, — взял слово Миша, — я буду вынужден дать объективную оценку более чем странному высказыванию Вениаминам Меня избрали членом совета…

— Так ты сам уговаривал, чтобы тебя допустили к руководству, — напомнил Коля.

— Только потому, — повернулся в его сторону Миша, что я умею пренебречь ложной скромностью и оценить собственные достоинства, а главное, дать оценку любому явлению. Любому! Я — не Веня… Но меня сейчас интересует вот что: как сумел Гошка раздеть Петра у трибуны руководства, сам находясь в отдалении?

Поражённые простотой и чёткостью вопроса, столь необычными для Миши, все повернулись к Гошке.

— Только не ври! — строго предупредила Аня, и вовремя: Гошке пришлось проглотить какое-то слово, явно не то, и он смутился — не врать оказалось трудно.

— Ну, ну! — подбодрил Веня.

— Понимаете, ребята! — решился Гошка, — я… на время конечно, стал… волшебником…

Дружный хохот прервал его. Даже Яков Германович позволил себе улыбнуться.

— Вы что же… не верите в волшебство? — обиделся Гошка.

— Да не, мы-то верим, — успокоил его Веня, — но если бы ты обрёл такой дар, то скорее всего сотворил бы что-нибудь доброе, хорошее, увлекательное для всех…

— А ведь верно, сказала Бутончик. — Ну, к примеру, устроил бы праздник Нептуна…

— …который, к сожалению, в эту смену не запланирован, — подтвердил Яков Германович. — Или выполнил бы наказ прошлой смены и организовал карнавал любимых литературных героев.

— …или… — подметила Аня, — или… исчез бы с наших глаз от стыда…

И Гошка исчез!

Мгновенно все стихли и с недоумением уставились на то место, где он только что стоял.