Лесовичка - Чарская Лидия Алексеевна. Страница 18

— Marie! Умоляю тебя, не волнуйся! — шепнул граф на ухо жене.

— Ты прав. Не стоит, — протянула та и умышленно спокойным голосом проговорила снова, — дело не в этом. Скажи мне лучше, куда ты скрылась с круга перед тем, как уйти в лес?

Ксаня вспыхнула. Она ждала всего, только не этого вопроса.

Она скрылась за ключами, за теми самыми ключами, что остались теперь забытые висеть на двери лесной сторожки. Ключи она унесла, думая вернуть, и не вернула, забыла.

Что только подумают «они»?

Она вспыхнула, а потом побледнела, хотела ответить, но язык не повиновался ей. Что-то сдавило горло.

Глаза присутствующих впились в Ксаню, как иглы. Их взоры жалили ее.

Надо было отвечать, но отвечать она не могла.

— Что ж ты молчишь? — снова произнесла графиня. — Отвечай, что ты взяла в моей комнате с туалета! А?

Этот вопрос страшил Ксаню; колючий холодок прошел по ее телу. «Узнала, — вихрем пронеслось в ее мыслях, — узнала про ключи!..»

Ее лицо запылало. Глаза обежали враждебные ей лица присутствующих, с каким-то злорадством смотревшие на беглянку.

Один Виктор глядит все так же подбодряюще на нее.

Она молчит…

О! как долго, убийственно долго тянется время!

Графиня переглядывается с графом, Натой, Жюли и другими присутствующими, затем быстрыми шагами подходит к Ксане и, прожигая ее насквозь своим пристальным, немигающим взглядом, говорит:

— Молчи и не запирайся. Ты взяла бриллиантовую брошь с моего туалета. Василиса видела все. Ты украла мою бриллиантовую бабочку, ты — воровка!

Удар кнута не подействовал бы сильнее на Ксаню.

Вся кровь хлынула ей в лицо.

Она украла? Она — воровка? О!

В ее сердце быстро, быстро заметалось что-то. Жгучий клубок подкатился к горлу.

Она воровка?! Она?!

«Лжете! — хотелось крикнуть ей на всю комнату, — лжете, лжете! Лжете все, не бабочку, а ключи я взяла… И не с целью украсть взяла, а на время, чтобы попасть к Васе, к моему дорогому Васе. Лжете, не воровка я!..»

И вдруг запнулась…

Ведь если она воровка, ее не будут держать ни минуты в этом доме. Ее прогонят из Розовой усадьбы назад в лес, к Васе, в чащу… И тогда, тогда кто знает? — может быть, нежными заботами и безостановочным уходом она спасет еще больного, умирающего друга!..

О, это так просто! Так просто! Ей стоит только сказать: «Да! да, я украла вашу брошь и закинула ее в пруд из злобы на вас, за то, что вы отняли у меня свободу и запретили мне возвращаться в лес».

Эта мысль жгучим огнем опалила ей голову…

А подле нее уже Василиса, злорадствуя, нашептывала ей в уши:

— Украла, небось! Сознайся, что украла!..

Ксаня обернулась и взглянула на злорадствовавшую экономку. Вероятно, взгляд ее жгучих, черных очей был очень страшный, потому что Василиса сразу замолчала, боязливо отпрянула назад, попятилась и, как-то странно съежившись, стала у порога.

А в это время Ксаня, гордо подняв голову, усмехнулась и, вся торжествующая, бросила враждебно и зло прямо в лицо графине:

— Да! Украла… Ищите в пруду вашу брошку… Там она… Сами виноваты… Зачем заперли, как в клетку, меня, вольную, лесную… Украла… Да!

Графиня вскрикнула.

Нате сделалось дурно. Граф сердито забегал из угла в угол.

Несколько минут в комнате царствовало молчание.

Его прервал Виктор, который громко и внятно, срываясь со своего места, закричал:

— Неправда! Не верьте ей! Она лжет на себя! Она не крала!

Но никто не обратил внимания на слова гимназиста.

И опять в комнате наступило молчание.

Но вот около Ксани очутилась Василиса.

— Воровка! — шипела она, — воровка! Чем благодетелям своим заплатила, дрянь этакая!.. А я ведь это предвидела… говорила… Бесстыдница такая, воровка!..

Все разом смешалось перед глазами Ксани.

Глава XIV

В заключении. — Василиса торжествует. — Необычайный посетитель

Сколько времени прошло с тех пор, Ксаня забыла. Может быть, сутки, может быть, двое, может быть, и трое.

Ночь.

Идет дождь, нудно шлепая о крышу усадьбы.

— Ах, тоска! Боже, тоска какая!

Ксаня сидит одна. После целого ряда допросов, унижений, ее заперли в одной из пустых комнат верхнего этажа усадьбы. Как пленницу заперли.

И день, и ночь проводит Ксаня, точно преступница-воровка, в тюрьме. Сидит и ждет своей участи. Она думала, что, как только скажет «украла!», ее тотчас же прогонят, тотчас же дадут ей возможность бежать обратно в лес. Но случилось то, чего она не предвидела, не могла предвидеть: ее силой заперли в комнате.

Ночь. Тьма за окном, черная, жгучая тьма. В комнате холодно, сумрачно, тоскливо. Ксаня сидит, положив руки на стол и наклонив голову.

Мысли вертятся, как мухи, в голове пленницы и жужжат тоже, словно мухи…

Утром приходила к ней молодая графинюшка.

Пришла, села против, такая холодная, чужая, и сказала ей:

— Ксаня! Я обманулась в тебе… Я хотела, чтобы ты стала моей подругой, я полюбила тебя… Но ты нехорошая… Моли Бога, чтобы Он сделал тебя иной, пока не поздно… Ты — грешница. Моли Его! А я тебя не знаю больше! Прощай!.. Я уезжаю и, вероятно, больше тебя не увижу…

Действительно, в полдень Ната уехала с Жюли на юг, далеко.

Весь дом горевал о Нате. Теперь успокоились все, уснули крепким сном. Одна Ксаня не спит…

Под вечер приходила Василиса. Принесла хлеб и воду ей, пленнице, и злорадно заявила:

— Кончились твои деньки в графской усадьбе, кончились… И заступницы-то твоей, графинюшки Наты, больше нет… Уехала… Послезавтра отвезут тебя в город на исправление… Там подлость твою выбьют…

Ксаня сделала вид, что не слышит, но сердце ее сжала тоска.

Не в лес, значит, а в новое заточение!.. О, горе! горе!

Если б умела она плакать, зарыдала бы навзрыд. Но плакать не умела Ксаня, как и молиться.

Еще тяжелее стало с этой минуты на душе…

— В город! Зачем? К кому? Что ждет ее там?

А впрочем, не все ли равно к кому и что ее ждет? Ее гораздо больше занимает другая мысль: что с Васей?

Не вырваться ей теперь в лес… Ни за что не вырваться… А между тем участь хромого мучит и гложет ее душу. Что с ним, больным, прикованным к постели? Полегчало ли ему хоть малость?

Мысль Ксани играет диковинно и странно…

Ах, как бы хотелось повидать его, — живого или мертвого!.. Как хотелось бы находиться с ним рядом, говорить с ним, облегчить его страдания!.. Но как? Как?

Мысль все работает, работает без конца…

Тихо, тихо кругом. Спит господский дом, спит усадьба… Звуки ночи молчат…

Только дождь нудно и однообразно барабанит о крышу…

Убежать разве через окно, выскочить, или спуститься как-нибудь по трубе?.. и бежать, бежать в лесную избушку, к Васе?..

Мысль эта вихрем проносится в мозгу Ксани и тотчас же замирает. Окно находится над самым прудом. Бросишься из него — утонешь. Нельзя!.. Нельзя!.. Судьба и тут против нее, Ксани…

И она снова погружается в странные, несбыточные мысли… Но ненадолго.

Чуткий, болезненно напряженный слух схватывает холодный отзвук ночи. Вот где-то вдали будто стукнуло что-то… Потом опять и опять… Странный, необычайный звук… Шаркающие туфли, чуть слышная походка… Кто-то словно крадется по коридору… и все ближе и ближе… Вот шаги слышны уже тут, за дверью.

Чуть дыша, замерла Ксаня… Скрипнула дверь… Кто-то извне отодвинул задвижку, нажал ручку. Дверь распахнулась почти бесшумно.

Холодком потянуло от порога…

Кто-то вошел в комнату и едва слышными шагами подошел к столу и стал против Ксани. Но кто — не видит Ксаня да и не решается взглянуть…

Что-то странное творится с ней. Не то жутко, не то сладко…

«Надо взглянуть… Надо взглянуть!» — выстукивая, шепчет сердце.

Затихла ночь… Дождь остановился… Маятник точно замер под часами на стене…

Холодком повеяло снова, будто подуло.

— Ксаня! — послышался сдавленный, хриплый голос над ней.

Она подняла голову.