Карибский сувенир - Иванов Юрий Николаевич. Страница 59

К «Олекме» подходит автобус, и научная группа судна отправляется в Кубинский центр рыбных исследований. Институт находится в пригороде Гаваны, в местечке Баракоа, на самом берегу моря.

Автобус проносится мимо стоящих у пирса судов, вырывается на улицу Сан-Педро и с бешеной скоростью летит по набережной мимо памятников, которых здесь очень много. Величественные, грандиозные сооружения: кавалькада бронзовых мускулистых коней и бравых генералов, батареи древних пушек, многие десятки лет глядевшие в синий морской простор, поджидающие пиратские суда.

Но современным пиратам уже не страшны эти тупорылые бронзовые и чугунные чушки. Один из таких пиратов — катер контрреволюционеров — подкрался глубокой ночью к стоящему на рейде советскому судну «Баку» и с расстояния в тридцать метров обстрелял из пушек и пулеметов мирный корабль.

Автобус мчится мимо прекрасных отелей, чистых, словно умытых ночной: росой, жилых домов с маленькими бассейнами-лягушатниками и детскими площадками, проносится вдоль прекрасного стадиона с вместительными трибунами, прикрытыми от солнца изящным волнистым козырьком.

Стадион и громадный спортивный зал, расположенный рядом, построены уже после революции. На Кубе любят спорт, и революционное правительство в разных районах кубинской столицы строит отличные сооружения для занятий физкультурой и спортом. Очень часто на стадионах и в спортивных залах появляется Фидель Кастро — он отличный спортсмен, в прошлом, в студенческие годы, успешно выступавший в сильнейших командах Кубы по баскетболу, футболу и бейсболу.

Остается позади стадион, мелькает многоэтажное белое здание отеля «Ривьера», автобус ныряет в глубокий тоннель, стены которого, выложенные блестящей плиткой, с ревом несутся на нас, снова выскакивает навстречу солнцу и ходко катится вдоль многочисленных роскошных особняков, спрятавшихся в тени королевских пальм и пылающих красными цветами тропических деревьев. Совсем недавно в особняках жили крупные батистовские чиновники, банкиры, владельцы заводов, фабрик, магазинов. Теперь из окон большинства домов раздаются веселые детские голоса — в них размещены интернаты, ясли, детские сады. А на асфальте перед некоторыми домами написано слово «Эскуэла». Эти особняки революционное правительство отдало народу под школы.

За особняками вдоль моря раскинулись благоустроенные пляжи с кабинками для раздевания, душем, бассейнами, спортивными площадками, барами и дансингами. При режиме Батисты большинство пляжей принадлежало частным лицам, привилегированным клубам. Гаванцы, живущие у моря, не могли попасть на пляж, — слишком дорого стоили входные билеты. Теперь вход на море стал свободным.

Город остался позади. Автобус то взлетает наверх, и тогда открывается живописный вид на густо-синее море, с светло-голубыми полосами рифовых отмелей, на пальмовые рощи и цепь холмов, то скользит по блестящей ленте асфальта вниз, в долины, с застывшим, как будто густым от жары, воздухом. Километров через двадцать мы сворачиваем к морю, с полчаса едем вдоль берега и останавливаемся перед красивым двухэтажным домом. Вот и морской институт. Захватив карты, мы выскакиваем из машины, но узнаем — сегодня институт не работает. В море мы отвыкли следить за днями недели: сегодня ведь воскресенье. Ничего не остается делать, как перенести визит на понедельник. А пока — где тут ласты и маски? Пошли, ребята, в море!

Море. Много дней, недель, месяцев бороздили мы океанские просторы. Иногда, с опаской оглядев поверхность, мы бросались в глубокую воду и с щемящим чувством любопытства и страха глядели вниз, в бездонную молчаливую фиолетовую пропасть. Но почти весь рейс резиновые ласты и маски висели в каютах на крючках. Мы смотрели на них и вздыхали — море было у нас под ногами, но оставалось недоступным я неизведанным.

IИ вот уже море не под нами — оно кругом нас. Набрав побольше воздуха в легкие, я ныряю в фантастический голубой мир, безмолвный и таинственный; он окружает меня со всех сторон. Вода у берегов Кубы очень прозрачная — на глубине в десять — пятнадцать метров видны мельчайшие детали дна… Но нам не нужна пятнадцатиметровая глубина — как большие нелепые лягухи, мы бултыхаемся около самого берега, где но коралловым рифам скользят волнистые солнечные блики. Подводный мир меня всегда приводит в восторг. Даже в обыкновенной лесной речушке можно увидеть такие прелестные пейзажи, которые запомнишь навечно. А тут теплое тропическое море, коралловые рифы с их разнообразными рыбками, раками, крабами, моллюсками. Рифы поднимаются со дна причудливыми колоннами. Они изогнуты в разных направлениях, скрючены, топорщатся во все стороны их твердые известковые отростки. Сотни лет мельчайшие живые организмы — коралловые подины — строили из них твердые, словно кремень, сооружения фантастических форм. Коралловые рифы, откосы берега, сложенные из него же, рассечены трещинами, темнеют небольшими пещерками. Около них, отыскивая всякую животную мелочишку, шныряют стайки небольших рыбешек, вспыхивая в солнечных лучах разноцветными искрами. Из одной расщелины торчат клешни буро-коричневого краба. Он внимательно следит за рыбками — не подплывет ли какая чуть поближе? Из другой трещины выплыл небольшой, с указательный палец, весь покрытый колючками фахак. Спинка у этой интересной рыбки окрашена в темно-фиолетовый цвет, а брюшко совершенно белое. Мелко трепеща прозрачными плавничками, он покрутился на одном месте, внимательно рассмотрел мою маску и вдруг, испугавшись, мгновенно раздулся, превратился в круглый шарик и, стремительно перевернувшись вверх брюшком, всплыл вверх. Я погнался за ним, взял в руку и тотчас выпустил — колючки больно вонзились в кожу ладони. А фахак, выпустив из себя газы, которые образуются в его теле во время испуга или опасности, завял, словно лопнувший воздушный шарик, и, опустившись на дно, шмыгнул в нагромождение битого ракушечника. По дну мелькнула чья-то большая тень — метрах в двух от меня проплыла крупная рыбина, строением тела похожая на большущую селедку. У нее были оранжевые, словно кусочки янтаря, глаза и выдающаяся вперед, как длинный подбородок, нижняя челюсть. Рыба деловито заглянула в одну расщелину, покопалась ртом в другой, подняв при этом мутное облачко ила, и, резко метнувшись в сторону от темного грота, уплыла прочь. «Наверное, это был тарпан», — подумал я и, подплыв к гроту, заглянул в него. Сначала я ничего не рассмотрел, а потом, когда глаза привыкли к полумраку, я увидел знакомые длинные, как хлысты, лангустовые усы. Только они были не красные, в белых полосках, как у тех, что мы ловили под Дакаром, а густо-зеленые в желтых поперечинах. Колеблясь и вздрагивая, усы протянулись в мою сторону, и я схватился за один из них. Рак подпрыгнул на всех своих колченогих лапах и быстро заработал хвостиком, пытаясь вырваться. Я потянул ус к себе, и он лопнул около самого кончика. Так я и вынырнул с небольшим желто-зеленым хлыстиком, зажатым в руке. Отдышавшись, вновь ныряю. Вода упруго выталкивает меня из моря, и, чтобы удержаться около самого дна, я обхватываю ногами небольшой коралловый столбик. Обрывистый берег почти отвесно уходит вверх. Он шероховатый, весь покрыт выпуклостями и очень живописными неровностями. А ниже, у основания рифового откоса, по белому коралловому песку ползет какое-то плоское мохнатое существо. Я опускаюсь еще ниже. Да это же морская мышь! Оказывается, ты встречаешься и в этих краях? У мыши длинный острый мышиный нос, круглый, с розовыми губами рот и небольшие, изумрудного цвета глаза. Если перевернуть рыбку вверх животом, то снизу у нее можно увидеть оранжевые плавнички, похожие на лапки. При помощи их мышь ползет по дну, отыскивая мелких рачков и малоподвижных морских букашек. Увидев мою ладонь, рыбка с неожиданной прытью бросается прочь и прячется в темную трещину под берегом.

Среди кораллов невиданным фантастическим цветком растет актиния. Действительно, актиния меньше всего напоминает животное. Больше всего она похожа на карликовую пальмочку: от толстого упругого ствола, как листья, раскинулись во все стороны гибкие розоватые щупальца. Они трепещут, словно прощупывают воду вокруг себя. Стоит какому-нибудь рачку коснуться щупалец, как расположенные на них тысячи так называемых стрекательных клеток выстрелят в того неосторожного рака невидимыми стрелами, и яд мгновенно парализует его. А потом щупальца высосут из рачка кровь, лимфу, мышцы, и пустой его панцирь, развалившийся на кусочки, осыплется к подножию коварной живой пальмы. Если дотронуться до актинии пальцем, то в коже можно ощутить неприятное легкое жжение, не проходящее час-полтора. Ну, а лучше ее не трогать. Пускай себе растет, прощупывает вокруг себя воду, поджидая беспутного рачка или зазевавшуюся рыбку.