Лилея - Чудинова Елена В.. Страница 28
- Нормандия… Сие Нормандия… - прошептала она, словно боялась помешать веселому щебету птиц. - Филипп сказывал, не сышешь земли благодатней и щедрее! Отдохнем-ка в храме, чай, туда нехристей-санкюлотов калачом не заманишь!
Через ручей, отчего-то, не оказалось мостика, хотя к месту для него и вела вытоптанная дорожка. Пришлось разуться и, забрав подолы, идти в брод. Ледяная вода бальзамом заструилась по усталым ногам. Однако Нелли не сумела сдержать вскрика, когда резвая рыбная молодь кинулась кусать ее щиколотки.
- Небось, не проглотят, - фыркнула Параша, торопливо выскакивая на берег.
Церковка была вовсе древней, судя крыше шалашом, крытой сизым деревом. Вытесанная из известняка, что мягок в работе, но твердеет-прочнеет с годами, она была без сомненья сложена в те столетия, когда христианские зодчие еще не умели округлять каменный свод. Сколько ж раз меняли эту кровлю, что кажется теперь старей всего зданья? Горельеф перед входом был странный, изображал епископа в полном облачении, попирающего ногою и посохом поверженного, связанного дракона. Чтобы епископы сражались с драконами, о таком Нелли слышать не доводилось. Романическое, а стало быть довольно разборчивое письмо сообщало, что сие святой Вигор.
Старые двери растворились, даже не скрипнув на своих петлях, и подруги вошли.
Все, что впитал, словно погруженная в воду губка, потрясенный взор Елены, заполнило его в одно мгновение, хотя после долго не могла она понять, как такое случилось.
Она увидела, что церковь слажена не так просто, как представлялось снаружи. Поставивши колонны чуть наискось к окнам, зодчий спрятал последних от вошедшего человека: храм был на диво светлым, но сперва непонятно делалось, откуда же идет свет, будто сам камень его источал.
Она увидела, что нету даже привычного для католических храмов органа, и никогда не было: над входом не нависали хоры. Вообще не было многого: даже скамеек, верно простые поселяне привыкли издавна стоять в Божием храме.
Она увидела длинный каменный алтарь со взятою в круг монограммою Спасителя в середине и альфою с омегой по сторонам круга. Альфу полностью видно не было - носок безобразно пошитого, облепленного грязью сапога закрывал верх буквы.
Двое синих солдат расселись на камне алтаря.
Один сидел с обеими ногами, словно на земле, другой как на заборе. На белой каменной доске меж солдатами лежали на газетном листке половина серого деревенского каравая, кровяная колбаса и луковицы.
Церковь наполнилась вдруг звуками: первый синий пил, запрокинувши фляжку, булькая вином, а второй, постукивая ножом, резал колбасу большими ломтями. Из черной в рассветных лучах резной деревянной исповедальни доносились хриплый мужской хохот и женский смех, безудержный, словно эту невидимую женщину кто-то немилосердно щекотал.
Кто-то, Катя или Параша, дернул Нелли за одежду, призывая бежать, покуда не обнаружены. Но сами ноги вросли в пол, в затертые до блеска белые плиты, кое-где принявшие в себя смиренные эпитафии могил.
Вино булькало, челюсти жевали, из исповедальни несся смех.
А затем кто-то закричал, страшным криком ярости, и как ни странно, от того, что голос был женским, крик казался еще больше грозен. Лишь на бегу Елена поняла, что кричит самое. Она бежала по гулкой церкви к алтарю, бежала к солдатам, крича и вскинув руку с растопыренными перстами, словно их венчали смертоносные стальные когти сказочной птицы.
- Прочь!! Прочь, нечисть! - Крик исторг, наконец, слова. Не важна теперь была ни своя жизнь, ни жизнь Романа, ничего не было важным, покуда мерзавцы продолжают оскорблять мощи святого, Престол Господа.
И солдаты, потерявшись, подались назад, словно боялись приближающейся молодой женщины, в самом деле боялись, полнокровные только что физиогномии сделались серы. Пивший пролил вино на грудь, но не заметил сам.
Тот, что резал колбасу, задел коленом жалкую снедь. Колбаса и луковицы посыпались на пол, за ними следом стукнул нож.
Солдат вздрогнул, словно разбуженный. Краски воротились на его щеки, а на толстых губах выдавилась ухмылка. Он спрыгнул наземь.
- Да это ж всего-то три бывшие! Чего застыл, Жано? - Рука солдата потянулась к пистолету.
- Ты сам бабенки перепугался! - Второй слезал осторожно, будто боялся высоты. - Но и то правду сказать, их бабы и ребятишки иной раз хуже мужчин. Помнишь недомерка, что прокусил мне руку до кости через мундир? Эй, там, а ну стоять где стоите, обе! Стрелять начну враз! Даже не думать бежать!
Но Параша и Катя бежать не думали, хотя и оставаться недвижимы тоже не захотели. Нелли слышала, что они, не сговариваясь, пошли к ней, навстречу синим с их пистолетами.
- Да ну их, Шарло, я, твоя воля, застрелю обеих! - Один из синих робел, второй, напротив, наглел на глазах, с каждым мгновением все лучше понимая, что перед ними всего навсего три безоружные молодые женщины. - Застрелю тех, а ты эту бей! Бешеные какие-то, надо перебить от греха!
- Да что у вас тут, белые, что ль, напали? - из исповедальни выбрался третий синий, взлохмаченный и в криво застегнутом мундире. В темноте за его спиною маячило женское лицо. Этот тоже вытаскивал пистолет.
- Простите, подружки милые, что я вас погубила, - шепнула Елена. На сердце было легко, очень легко: так или иначе, а она помешала негодяям. Лучи ясного света, струящегося через окна, набранные по бедности простою слюдой, казались сброшенными с неба дорожками. Я иду, Филипп!
- Да чего там считаться, - ворчливо отозвалась Катя.
- Стой, Жано! Как это так перебить? Надо с них допрос снять, кто такие да зачем! А ну, гражданки бывшие, сказывайте, чем вам не по нраву наша пирушка? Где этот мерзавец кюре, знаете небось, куда подевался вместе с золотыми сосудами? В ризнице шаром покати, а золото, между прочим, собственность воюющей республики!
- Да какое у этих деревенских дикарей золото? - Третий все возился со своими пуговицами, не желавшими попадать в верные петли. - Самое лучшее, серебро, а иные попы и на золоченом олове служат! Приволок наш барабанщик один раз такой кубок, уж мы и гоготали над ним! Чего это наш завтрак на полу?
- Да вот, гражданке бывшей не по нраву! Я уж тебе говорил. - Солдат теперь напрочь забыл о недавнем страхе, и забавлялся. - Честным защитникам Отечества нельзя, вишь, перекусить на этом дурацком камне! А коли твой Боженька, гражданка бывшая, не предрассудок, что ж он меня сейчас не поразит громом? А? Прямо здесь! - Солдат нагнулся за колбасою, но не поднял, упал лицом вниз у подножия алтаря прежде, чем звонкий гром утих под сводами.
С самого начала боле других сробевший синий, разинув рот от испуги, понес было ладонь ко лбу. Пять пальцев попытались сделать заученное в детстве движение, но не успели, упали.
- Проклятье! - Пистолет в руке синего дал осечку, он отскочил за раскрашенную деревянную Богоматерь, укрылся за ней, начал потихоньку выставлять наружу ствол.
Елена стояла, ничего не понимая, остерегаясь все ж повернуться спиною к оставшемуся врагу и мучительно желая увидеть, что же твориться позади.
- Неужто опять живы остались? - весело шепнула Параша. - Ну, куда до нас кошке с ее семью жизнями!
В наступившей вдруг полной тишине прозвучали шаги подкованных металлом башмаков. Их стук был строгим и неумолимым.
Последний синий все прятался за статуей, словно понимал, а может и вправду понимал, что идущий не выстрелит в ее сторону.
Стрелявший поравнялся, наконец, с Еленою, прошел вперед. Высокий ростом, хотя и не чрезмерно, молодой по осанке, он казался еще одним персонажем сна. Длинные прямые волоса смешивались с длинным же мехом короткой куртки, право, он походил на лесного духа. Ружье незнакомец нес в руке, не опуская, но и не изготавливаясь боле стрелять.
Из-за статуи грохнуло, пуля свистнула рядом с незнакомцем.
Ритм его шагов даже не нарушился. Он приблизился к Богоматери, преклонил колено, отложил ружье, а затем только зашел за постамент. Послышалась возня, затем выбитое оружие с грохотом застучало по плитам. Незнакомец показался вновь, он тащил синего солдата по полу, сжав рукою ворот мундира так, что лицо того побагровело, а глаза лезли из орбит. Синий колотил руками и ногами, вырываясь, но как-то бестолково.