Лилея - Чудинова Елена В.. Страница 9

И так бы и поверили они Нелли, что искать маленького ее брата надлежит во Франции! А даже и поверь они, полицейские офицеры, кто им разрешит пускаться за мальчиком в самое гадючье гнездо, в страну, что законных отношений с законными государствами не поддерживает?

Пустое, до границы не настигнут, а дале с места не стронутся. Стражи порядка годны против понятных вещей - разбоев да покраж, да корыстных убийств. Здесь же пахнет злодействами разуму людей обыкновенных недоступными. Каковы б ни были цели похитить, как злодеи мнят, единственного сына Филиппа де Роскофа, могут они быть единственно самыми ужасающими.

Нет, не объяснить сего никакой полиции. Роману вся надежда только на сестру. Он может еще надеяться, он еще жив. Роман жив, и не броситься ему на помощь, значит - предать.

Только сейчас, при качающемся свете ручного фонаря, Елена увидела, что все глядят на нее: бородатый Фавушка с козел, Параша, баюкающая на руках Платона, непривычно молчаливая челядь, застывшая на почтительном отдалении. Сколько ж простояла она эдак, взявшись рукою за дверцу? Елена решительно запрыгнула к карету.

- Не кручинься, Алёна Кирилловна, один раз мы выехали эдак, а воротилась ты благополучна.

- Бог даст, Фавушка, поехали.

В карете было темно, густой мрак плескался в стеклянных окошках. Гляди-не гляди, не увидишь напоследок любимых стен. Суждено ли ей воротиться в Кленово Злато?

- Н-но, пошли, золотые мои! Н-но, залетные!

Платон проснулся от толчка и захныкал, испуганный непривычной душной темнотою обитой брокатом коробушки.

- Негоже плакать храбрецу, негоже Бове-Королевичу, - тихонько приговаривала Параша.

Ветки зашуршали по крыше. Филипп, сердце мое, прощай навсегда!

ГЛАВА V

До Зачатьевской обители Фавушка домчал за полторы дни, хоть Кленово Злато и было к ней лишь на четыре часа ближе, чем Сабурово. Благо и дорога была ему знакома: десять лет назад Фавушка уж отвозил в обитель Парашу, переодетую в платье Нелли, тогда как настоящая Нелли с Катей остались в лесу.

Большую часть пути Елена, сама не понимая как, проспала в карете. Пробуждаясь ненадолго, дивилась она самой себе, как может спать в такой тоске и тревоге.

- Ничего, касатка, спи, - Параша заботливо кутала ее во что-то меховое. - Тело иной раз умней души, а тебе сейчас силы потребны. Ишь утро холодное, вот тебе и май-травень. Не буди маменьку, Платошенька, глянь, какая речка в окне. А по речке кораблик плывет!

И Нелли засыпала снова. Во сне не увидала она ни полноводной Чары, по течению коей ехали два часа, ни городка Беловехи, некогда показавшегося неискушенной Параше таким великолепным.

Окончательно разбудил Елену малиновый богатый звон, вослед за которым как-то вдруг выросли белокаменные стены. Был ранний вечер, на куполе главного собора играли розовые отблески зари.

- Неужто доехали? Парашка, это и есть обитель?

- Мне ль не узнать, - подруга усмехнулась.

Карета уж въезжала в ворота.

- Ты, голубка, скажи матушке-игуменье, что прибыла Алёна Кирилловна Роскова с сыном, - обратилась Параша, высунувшись, к чернице, хлопотавшей, указывая Фавушке место для экипажа. - Господи Боже, Надёженька, да никак ты?

- Я да не я, - обнимая и целуя в плечо выскочившую навстречу Парашу, ответила черница с рыжими бровями и ресницами, позволявшими судить о цвете скрытых волос. - Была Надёжа, а стала сестра Наталия, уж третий год как.

- А Марфуша тож тут в черницах? - Параша приняла на руки сердитого Платона.

- Пять лет померла, чахоткою.

Нелли не враз вспомнила, увидя стремительно поднявшуюся им навстречу пожилую даму в черном, что знакома с княгинею Федосьей только по рассказам. Отчего-то помнилось ей, что уж бывала она в этой гостиной, с иконами письма Ушакова на стенах, уж видала дородную эту особу с такими живыми черными глазами.

Параше же представилось, что обитательница кельи изменилась за десять лет мало: не враз приметила она клюку, на которую игуменья оперлась.

- Что за машкерад, дитя мое? - с волнением воскликнула княгиня. - Сотворилось что-нибудь худое? Отчего ты в крестьянском наряде? И кто твоя подруга?

К радости Параши, мимолетная улыбка скользнула по губам Нелли. Не чаяла она, что сможет Нелли улыбаться, да оно и есть чему. Вот уж дуры-то, вот попались! Однако расхлебывать теперь не Нелли, а ей.

- Благословите, матушка, да простите нас за обман, - сложив руки и склонив голову, впрочем так, чтоб все ж видеть княгинино лицо, сказала она. - Не родня я Ваша, не Елена Сабурова, а всего лишь девка Прасковия. Настоящая ж Алёна Кирилловна перед Вами.

- Владычица Царица Небесная! - Молодые глаза пожилой женщины устремились от Параши к Елене, от Елены снова к Параше. - Ну, негодницы, думаете, небось, стара мать ваши штуки разгадывать? Разуверьтесь, я еще из ума не выжила. Биться об заклад женщине да инокине не пристало, нето уж поспорила бы я, кто вас местами-то поменял! Иерей Модест все сие тогда затеял, то-то хитро выглядывал.

Подруги переглянулись: хоть как-то можно княгиню умаслить.

- Да, матушка, Его Преподобие все затеял, - кротко произнесла Елена, приближаясь с Платоном.

- Странные вещи бывают Воинству надобны иной раз, - усмехнулась княгиня. - Ну да ладно, прощаю. Сядь, Елена, погляжу на тебя, хоть обнимать и не хочу покуда, сердита. Могу и за волоса дернуть. Раздражительна я сделалась, детки, да гневлива - сие плачевные тени старости. И пойму иной раз, да сладить не могу, нет, не такова я была прежде! Хоть малютка взаправду Платон Росков? Садись и ты… Прасковия, в ногах правды нету. Вижу, что не в гости пожаловали.

- Не в гости, матушка, - голос Елены дрогнул. - За помощью.

- Говори же, - голос игуменьи потеплел. - Где твой муж, девочка?

- Он умер, но еще даже не погребен. Он в дому, в имении нашем. Похороны должны быть завтра.

- Бедное дитя! Что вынудило тебя пуститься в дорогу, какая лютая необходимость?

- Филипп не просто умер, он убит злодеями. Они же похитили Романа. Ошибкою, думая, что тот Платон.

- Вот оно что. Так то тамошние злодеи, дитя? И то, здешним сейчас не до преступлений.

Положительно, сто лет Нелли не доводилось говорить с человеком, знающим, что к чему. Последние годы ей казалось, что все, кроме нее и мужа, малые дети, которым надобно либо долго растолковывать простейшие предметы, либо выдумывать успокоительные сказки взамен истин, что могут их слишком напугать.

- Тамошние, матушка. Мы дознались наверное. И сей младенец, он…

- Здесь он в безопасности, будь покойна, дитя. Ты вить приехала его у меня оставить?

- Да, - Нелли стиснула пальцы сплетенных ладоней.

- Подойди ко мне!

Нелли опустилась на колени у кресел игуменьи. Добрые иконы современного письма, казалось, глядели на нее отовсюду, успокаивая и утешая. Похоронить бы себя и горе здесь, в тихой обители! Нет, нельзя, ничего нельзя, нельзя проводить в последний путь Филиппа, нельзя горевать, нельзя обрести покой.

Белые теплые руки ласково стиснули ее лицо. Черные глаза теперь глядели совсем близко в глаза Елены, и, коли бы она не знала ничего о горестном прошлом княгини Федосии, нынешней матери Евдоксии, она по одним только этим глазам, верно, увидела бы, что и та испытала горе.

- Ты едешь в проклятые Господом края, в места лютых беззаконий?

- Еду и прошу Ваших молитв, - твердо ответила Нелли.

- Господи, как пережить новую тяготу! - Игуменья отняла одну ладонь от щеки Нелли и на мгновение опустила в нее лоб. - Много ль с вами людей?

- Один человек до границы довезет, а там, верно, отпустим назад. Станем нанимать проводников по дороге. Матушка, возьми мы с собою хоть роту солдат, противу санкюлотов будет мало.

- Да, бедные дети, вся ваша охрана - Господь Всемогущий! - Игуменья осенила себя крестным знамением. - Но сердце противится вас отпускать.