Операция «Джеймс Бонд» - Сотников Владимир Михайлович. Страница 16

Выйдя на веранду, он на секунду пожалел, что так и не научился курить. Многие ведь говорят, что сигарета успокаивает нервы и помогает сосредоточиться. Все пацаны у них в классе и во дворе курили, а он вот… Там, в Караваеве, Женя понимал, что неумение курить окончательно закрепляет за ним звание маменькиного сынка. Но после недавнего разговора с Сергеем он почувствовал, что относится к этому совсем по-другому…

«А как хотят, так пусть и называют! – весело подумал он. – Мне-то какая разница? Захочу – закурю, а не захочу – так и не буду!»

Настроение сразу улучшилось. Женя сел в углу веранды прямо на пол и всмотрелся в темное небо. Редкие звездочки мерцали меж сосновых верхушек, и ему показалось, будто они медленно двигаются по кругу, как знаки зодиака. Мама очень любила одно стихотворение, которое так и начиналось: «Меркнут знаки зодиака над просторами полей…» Кто написал это стихотворение, Женя забыл. Но маму он сразу же вспомнил так ясно, что чуть не заплакал. И Таську, конечно, тоже.

«Как они с этим Венькой там живут? – подумал он почти сердито. – Небось…»

Но тут Женя услышал какой-то шорох совсем рядом с верандой и насторожился. Этот шорох не мог происходить из-за Венькиной Дуси или какой-нибудь бродячей кошки: Женя ясно слышал тяжелые неторопливые шаги… Кто-то медленно шел от забора к веранде.

Вообще-то ему нечего было здесь опасаться. Женя уже успел заметить, что кроме приставленного к нему Андрея на даче есть и другие охранники и даже за дорогой постоянно следит телекамера. Но при звуке этих тяжелых шагов ему почему-то стало не по себе. Он пригнулся, почти лег на пол и замер, прислушиваясь.

Идущий от ворот человек остановился у самой веранды и неожиданно произнес сердитым шепотом:

– Ну что ты от меня теперь-то хочешь, а?

Женя вздрогнул, узнав голос Андрея.

«Кому это он? – мелькнуло в голове. – Мне, что ли?»

Но уже через секунду сообразил, что охранник обращается не к нему.

«Да он же просто по телефону! – догадался Женя. – Ну да, сотовый телефон. Никак не привыкну».

Впрочем, эта простая догадка совсем его не развеселила. То, что он услышал через несколько секунд, заставило Женю замереть, как каменный столб с ушами, и покрыться холодным потом…

– Ну что я теперь могу сделать? – повторил Андрей. – Звонишь среди ночи, весь дом перебудишь. Я ж как гвоздем к нему прибитый, будто ты не знаешь. Говорил тебе, сразу надо было от этого щенка избавляться, а ты: жалко, жалко! Вот и получили… Куда его девать, кому он здесь нужен? Разве что утопить, так ведь поздно теперь. Ладно, придумаю что-нибудь. Да успокойся ты, не реви, сказал: придумаю! Скоро избавятся от него, руки мне развяжут, вот тогда и… – Он немного помолчал – наверное, слушал, что говорит собеседник, – потом насмешливо произнес: – Ага, какие все совестливые и жалостливые! А как убирать надо – так Андрюха? Сказал: пока не могу, команды не было. Все, отбой! И не звони больше, без тебя тошно.

Женя почувствовал, как мелкие мурашки бегут по коже. Кого Андрей называет щенком и пацаном, которого «надо убирать», не вызывало сомнений… Но почему, за что?! Женя вспомнил мрачный взгляд охранника и вздрогнул, несмотря на теплую июньскую ночь. Оставалось только гадать, что произойдет, когда Андрею «развяжут руки»…

«Он же сейчас на веранду поднимется!» – с ужасом подумал Женя.

А что, если, обнаружив невольного свидетеля своих откровений, Андрей и разрешения ничьего не станет дожидаться?

Но, к счастью, Женя услышал, как щелкнула зажигалка и тут же почувствовал запах дыма. Значит, охранник решил покурить, прежде чем идти в дом.

Боясь вздохнуть, благодаря судьбу и строителей за то, что входная дверь открывается бесшумно, Женя на четвереньках прополз вдоль веранды и, оказавшись в доме, что было сил припустил по лестнице наверх, в свою спальню.

Глава VIII

ЧЕМПИОН АЛЯСКИ ПО ПОДЛЕДНОМУ ПЛАВАНИЮ

Ане всегда казалось, что маленькие города не могут быть старыми, – говорила Тася, идя впереди Веньки по тропинке. – Я думала, раз городок не успел разрастись, значит, ему мало лет. А когда узнала, что наше Караваево старше Москвы, по-другому стала относиться ко всем развалинам, старым улочкам.

Венька слушал, глядя под ноги. Он уже два раза оступился, несмотря на предупреждения Таси, и чуть не вывихнул ногу. С утра Геля отправила их погулять по городку, попросила Тасю показать достопримечательности, главной из которых был парк – чистый, ухоженный, с летним театром, в котором целыми днями играли ученики музыкальной школы. Это была Гелина задумка: пусть дети репетируют на свежем воздухе и заодно привыкают к тому, что их слушают. Людям нравилось – они давно уже привыкли к звучанию в парке скрипки, фагота, гобоя.

Но Тася в парке не задержалась и повела Веньку на берег реки – наверное, потому, что Блэк сразу рванул к воде. Ну, и они пошли за ним, как сказочные герои за волшебным клубочком.

Защищаясь руками от крапивы, Венька шел по тропе, заросшей так, что не видно было, куда ступают ноги. Хорошо еще, что Блэк бежит где-то впереди, да и Тася, чувствуется, дорогу знает наизусть. И еще шпарит, не умолкая, как экскурсовод.

– Я даже пейзажи стала другие писать, – рассказывала она. – Раньше у меня были яркие и резкие краски, а сейчас я чувствую, что не могу такими пользоваться. Смешиваю, путаю – так хочется передать бесконечность времени, которое здесь скопилось!

«Надо же, бесконечность времени! – хмыкнул про себя Венька. – Слова какие придумывает… Вот кого бы в Америку отправить». Кэт Хэллбрук, преподаватель колледжа, в котором Венька целый год учился в Нью-Йорке, как раз и занималась поисками по всему миру таких вот, непохожих на своих ровесников, детей.

Венька с самого начала, конечно же, приглядывался к Тасе, с которой ему так неожиданно пришлось познакомиться. И постепенно до него доходило: эта девчонка – как раз тот случай, когда «не выпендриваются». Это открытие показалось ему таким удивительным, что он даже не сразу поверил.

И с не меньшим удивлением он чувствовал, что сам себя не узнает. Вот, например, Таська рассказывает о том, что ему и в голову никогда не приходило, – о городке, о пейзажах и красках, – а он сразу понимает, словно сам здесь живет, и сам все это чувствует… И даже догадывается, что такое бесконечность времени.

Они вышли на высокий берег реки. Странно: казалось, что спускаются с горы, а когда совсем спустились, то увидели внизу еще обрыв. Городок весь остался где-то наверху. Река делала широкую петлю, открывая за собой простор пойменного луга. А слева и справа над речной излучиной нависали заросли городского парка, садов, просто непролазных кустов по оврагам.

– А ты чем интересуешься, Веня? – спросила Тася.

Венька пожал плечами. Попробовала бы, например, Катюха спросить у него что-нибудь таким серьезным и искренним тоном – уж он бы ей ответил! Подумав про Катюху, Венька вдруг понял: а ведь он уже не может даже вспомнить, как выглядит его московская подружка… Он бросил быстрый взгляд на Тасю – и не удивился своей беспамятности.

– Что интересно, тем и интересуюсь, – засмеялся Венька, глядя прямо в широко открытые Таськины глаза.

– Ой, я, наверное, не так спросила, – смутилась она. – Я просто забываю, что ты все-таки привык к другому языку. Интересоваться – не в смысле забавляться, а по-настоящему… Ну, что тебе кажется важным в жизни, из занятий?

– Типа хобби?

– Ну конечно! О профессии еще рано говорить. Вот мама, например, даже специально просит нас с Женей, чтобы мы не мечтали пока ни о какой профессии. Она говорит: в вашем возрасте человек просто не может понимать, кем хочет быть. И пока лучше увлекаться всем – музыкой, живописью или той же математикой. Правда, я ее терпеть не могу, – добавила она.

– Я тоже, – кивнул Венька.

Ему так легко было говорить с этой девчонкой, он совсем не думал, что надо говорить, а что нет. Никогда с ним такого не бывало! Сколько Венька себя помнил, он готов был скорее язык проглотить, чем показаться кому-нибудь смешным. А что всегда найдутся желающие приколоться над излишней откровенностью – это он давно уже усвоил. Но теперь ему почему-то хотелось забыть все, что он усвоил до сих пор…