Не бойся, это я! - Аргунова Нора Борисовна. Страница 18

Если у Мики был плохой аппетит, Тарик изводился: не заболела ли она. Если хороший — смотрел с удовольствием, как она пьёт молоко или хрустит морковью. Тарика угостят ириской — он несёт Мике. Семечками — опять Мике. Он засовывал в клетку сноп травы и глядел, как она роется, выбирает, как жуёт эти самые витамины.

Что будет с ней? Куда она попадёт? Останется ли в живых?

Он бросился к директору просить, чтобы ему продали Мику. Директор согласился. Тарик поехал в Москву одалживать деньги. Он нервничал, торопился, он боялся, что директор передумает. Вернёшься, а Мики нет.

Директор не изменил своему слову, и у Тарика появился собственный медведь. Не было теперь на свете более занятого человека, чем Тарик: работа на зообазе и Мика. А он должен не только ухаживать за Микой, но и развивать её кругозор.

Её поместили в клетку, стоявшую отдельно под навесом, и Мика легко могла омещаниться. Она станет бояться перемен, вообще всего нового. Ей страшно будет покинуть привычный угол. Захочешь вывести из клетки — начнёт упираться. Уже так и случилось однажды.

Я видела, как Тарик тащил Мику за верёвку, а она мычала, панически цепляясь за дверь. Потом потеряла голову и рванулась из рук. Он успел броситься на неё, ухватиться за ошейник и, тормозя сапогами, остановил зверя. Я тогда удивилась его отваге.

— Как это ты, верхом на ошалевшем медведе… — сказала я.

Он даже не понял, что меня поразило.

— Там трава, — ответил он, — мне в сапогах скользко, а Мике — нет. Хвататься за верёвку — поедешь за ней, и только.

Помолчал угрюмо.

— Этого я и боялся, — обронил он.

Тарик считал, что Мике не только через решётку надо общаться с людьми. Ей полезно было бы в Москве ходить по улицам, ездить в трамваях и в троллейбусах. Так он считал и, думаю, поступал бы, если б ему разрешили.

Ему оставалось гулять с Микой по лесу, но и это было отлично. Находившись, Тарик валился на землю, медведица рылась тут же, сжёвывала какие-то корешки, чавкала, пофыркивала.

…Микина башка нависла над Тариком. Близко глянули медвежьи глазки. Тарик обхватил мохнатую шею. На такой шейке десять человек повиснут выдержит. Ну и шейка! Ну и скотинка — вся из верёвочек, из жилочек…

Мика облизывает Тарику нос, щёки, ворчит ласково.

— Нежности какие. Ну, хватит. Ладно. Ладно, говорю!

Тарик лежит, раскинув руки. Небо. Земля. Земля тёплая. Отдыхаю, вот мой отдых. Вот — жизнь.

В это время был у него уже и Серёжа — выдра. Со съёмочной группой Тарик попал в Калининград и привёз оттуда выдрёнка.

— Как он тогда выглядел? — спрашивала я.

Тарик смеялся:

— Эта мелкая гадость состояла из какой-то там головы, какого-то живота… Лапы торчали в разные стороны… Помесь мыша с лягушкой!

Я с Тариком познакомилась позже и Серёжу увидела, когда тот превратился в зверя необыкновенной красоты, хотелось про него сказать: королевский зверь. Мех у него плотный, ровный и нежный, а большое длинное тело так гибко, что со стула на пол он не спрыгивал, а стекал, как вода. У него пронзительный, беспощадный взгляд зверя — осторожнейшего из осторожных, одного из самых скрытных, при намёке на опасность готового мгновенно исчезнуть или начать жестокую оборону. Но если Серёже совали палец, он тут же принимался сосать. И все замечали тогда, как курноса и ещё ребячлива его физиономия.

Я поселилась в то время на зообазе, чтобы написать киносценарий о ручной выдре. Я ходила за Тариком и Серёжей, приглядываясь к обоим.

Вот по лесной дороге шагает человек. За ним своей характерной побежкой — вприскочку, спина горбом — торопится выдра. Ранняя весна. Кое-где лежит снег. По снегу выдра едет на животе — эти звери любят кататься. Охотники знают, как выдры зимой катаются с гор — с удовольствием, как съезжаем на санках мы.

У реки Серёжа соскальзывает с берега и бесшумно уходит под воду. Только пузырьки на поверхности отмечают его путь. Тарик напряжённо следит.

Серёжа вылезает прилизанный, мокрый и не менее напряжённо ищет взглядом Тарика. Они боятся потерять друг друга.

У выдры, должно быть, отличный слух и не особенно острое зрение. Тарик произносит:

— Здесь я, Серёжа.

И зверь, успокоенный, ныряет снова. Тарик показывает мне глазами: на глине остался странный след перепончатой лапы.

Прямо из воды выдра взбирается на плечи хозяина. Она растягивается, величаво и грозно поглядывая с этой надёжной твердыни, а Тарик морщится и строит рожи, потому что за шиворот ему течёт.

Затем Серёжа долго возится со своим мехом. Он елозит у хозяина на коленях, вытирая себе спину, бока, живот; морду он предпочитает вытирать о шевелюру Тарика. И вот Серёжа сух, пушист, доволен. У него прекрасное настроение. Он вырывается, отбегает и кидается на Тарика, и скоро оба барахтаются на земле.

— Ой, звери напали! Звери руки отъедают! — кричит Тарик, и хохочет, и ловит Серёжу, обхватывает, катается с ним, потом бежит, и выдрёнок скачет следом.

Посреди обширного луга неровное озерцо. Тарик бежит вокруг озера. Серёжа догоняет. Несутся изо всех сил, но не очень-то ловка выдра на суше. Ей куда легче в воде. Серёжа смекалист, он бросается в воду, стремительно плывёт, срезая угол. Схватка. Погоня. Теперь удирает Серёжа.

Смех. Беготня. Приволье. Синее весеннее небо, синее озеро, первая молодая трава по берегам. А кругом взрыхлённые половодьем поля, нет им конца и краю…

И всё-таки проходили беззаботные времена. Нужно содержать уже четверых: собаку Мишку, песца Савку, Серёжу и Мику. Нужны молоко, мясо, рыба, овощи.

— Нахлебнички, — добродушно ворчал Тарик, — им только подавай!

И видно было, что новые обязанности ему по нраву.

Когда снимали «Славный зверь» — фильм про выдру, — не пришлось искать артиста на роль её хозяина. Тарик играл себя сам. Оказалось, он свободно держится перед объективом. И он сумел сделать так, чтобы играл Серёжа.

Серёжу не смущали ни чужие люди, ни резкий свет, он ничего не боялся и делал то, что велел ему Тарик. Не только выносил из воды и опускал у ног человека рыбу или спал в обнимку с хозяином — оба освещённые прожекторами, под гул моторов, среди суеты съёмочной группы, — Серёжа передавал настроение.

Ручная выдра потерялась в лесу. Она ищет хозяина, в отчаянии бросается к людям, а те не понимают, боятся, бегут, и зверь сиротливо смотрит им вслед. Даже фигура его при этом выражала одиночество. Взгляд был полон горького недоумения. Как это получалось у Серёжи? Не знаю. То, чего Тарик и Серёжа боялись в жизни — потерять друг друга, — случилось в фильме и было так понятно обоим!

Зверь играл, и всё-таки нельзя сказать, что он дрессирован. Ему внушено доверие к людям. Использовано то, что он любит и умеет делать. Использовано бережно. Без принуждения.

Это был выход для Тарика. Работа в кино увлекательна, даёт заработок и возможность держать животных. Поэтому, когда для картины «Чёрный котёнок» понадобились кошки, Тарик смело завёл четырёх. Потом со своим зверинцем он перебрался в город, на московскую киностудию. Тогда снимали «Сказку о царе Салтане». Тарику дали небольшую роль. Самый младший среди индийских гостей, тот, что с обезьяной на плече, — это и есть Тарик.

Я предъявляю пропуск. Иду мимо съёмочных павильонов.

Смуглый восточный принц в чалме, осыпанной драгоценностями, и с кинжалом на поясе курит, прогуливаясь. Курит не кальян, он держит пачку «Беломора» и затягивается дымом дешёвой папироски. Важный господин с седыми бакенбардами, в сюртуке и цилиндре, устало прислонился к стене и жуёт бутерброд.

Пересекаю обширную съёмочную площадку. Она загромождена. Каменный замок феодала с крепостной стеной, угол мечети, фасад избы — всё это сбито из фанеры, досок, облицовано и раскрашено. Чугунную цепь, которая валяется на асфальте, можно поднять мизинцем.