День исполнения желаний - Усачева Елена Александровна. Страница 14

Терещенко в конце концов почувствовал, что за ним следят. А когда понял, что это Таня, совсем покой потерял. Теперь на уроках он сидел вполоборота, чтобы не подставлять пристальному взгляду одноклассницы спину. Прежде чем войти в столовую, сначала оглядывался, даже принюхивался и только потом вбегал внутрь. При этом он старательно за метр обходил вернувшийся на свое место цветок хельксины, а полученную порцию еды сперва долго изучал, тыкая в нее вилкой, и лишь потом ел. Он отказывался от булок и подозрительных каш, перейдя на запакованные джемы и надежный хлеб с маслом. Он уже собрался отловить Таню где-нибудь под лестницей и высказать ей все, что он о ней думает, но сделать это ему помешал один странный случай.

Собрав почти все сведения о Терещенко, Таня отважилась на самую крайнюю меру – она решила сходить на репетицию. Ведь Терещенко там появляется!..

Идти не хотелось страшно. Спросить у вэшек, что у них там происходит, Таня не догадалась, а потому в решающий день какое-то время шаталась по четвертому этажу, набираясь храбрости. Но чем больше она вышагивала по пустому коридору, тем страшнее ей становилось. Почему-то представлялась жуткая картинка из фильма ужасов с ведьмами и восставшими мертвецами, прыгающими вокруг бурлящего котла.

Она до того себя накрутила, что почувствовала слабость в ногах. Ну вот, не хватало ей еще грохнуться прямо на пороге!

Дверь со стороны зрительного зала оказалась запертой, поэтому Тане пришлось обойти по четвертому этажу и снова подняться на пятый. За кулисами было темно. Таня запуталась в занавесе, под ногой что-то хрустнуло.

– Стой! – услышала она рядом. – Не шевелись!

Говорил режиссер. Только голос у него был не мягкий и доверительный, а жесткий и уверенный.

– Замри! Так… Хорошо! – Режиссер словно видел Танину растерянность, ее желание немедленно дать деру. – Вот… Замечательно. А теперь – лицо.

Таня мгновенно вспотела, пытаясь представить, что же хотят сделать с ее лицом.

– Серьезней лицо! Руки согни!

Таня попыталась согнуть руки, не удержалась, повалилась на пол и, увлекая за собой половину кулис, выкатилась к краю сцены. Здесь на лавочках сидел почти весь класс «В» и изумленно смотрел на Таню.

– А вот и наша Снежная королева, – всплеснул руками режиссер, отходя от мальчишки, устроившегося на невероятно высоком стуле. – А это будет твой Кай. – Он кивнул в сторону мальчишки. – Он уже умеет «замерзать». Ну-ка, Кай, замерзни!

Ерзающий перед этим на стуле мальчишка замер, уперев руки в бока и насупив брови. Таня потерла ушибленный бок и мысленно обругала себя последними словами. Где были ее мозги, когда она из себя статую в шторе изображала?

Заметив, что Таня недобро поглядывает вокруг, режиссер захлопал в ладоши.

– Так! Ладно! Перерыв. – Он поднял глаза вверх, что-то подсчитывая. – Жду вас через десять минут.

Вэшки радостно загалдели, разбегаясь по залу. На ком-то из них уже были костюмы – тяжелые серые балахоны, высокие цилиндры, смешные панталоны. В углу сцены было свалено с десяток игрушек, около них возились девчонки.

– Хорошо, что ты пришла. – Режиссер улыбнулся знакомой добродушной улыбкой. – Честно говоря, я никого никогда так не уговаривал, как тебя.

Таня хотела сказать, что она не к нему пришла и не на репетицию, что она выслеживает таким образом одного человека, но произнести все это не успела.

Старик наклонился к ней, протягивая руку. Она подняла свою руку в ответ, думая, что он хочет ей помочь. В ладонь ей легло что-то холодное и твердое. От неожиданности Таня вскрикнула.

– Что это? – Ноги спружинили, рывком поднимая ее с пола.

– Это будет твоя волшебная палочка, – захихикал старик. – Включи ее.

Из железной ручки торчала белая резиновая кнопка, Таня на нее нажала. По тросточке побежали разноцветные огоньки.

– Это же обыкновенная игрушка, – прошептала она, чувствуя, как на нее всей тяжестью наваливается обида вселенских масштабов – заманили, посмеялись да еще игрушки всякие подсовывают. Совсем совести нет!

– Ну, ну, ну, – продолжал ласково улыбаться режиссер. – В умелых руках любой предмет может стать волшебным. Ну-ка, пожелай что-нибудь!

Таня махнула палкой, собираясь пожелать что-нибудь необычайное – дождь прямо тут, в зале, или мгновенное цветение кактусов по всей школе. Четко сформулировать желание она не успела, потому что воздух дрогнул от внезапных звуков тяжелого рока.

– Санька, уши откручу! – крикнул за кулисы режиссер, и музыка замолчала. – Ну что же, для начала нормально. – И старик прошел по сцене, довольно потирая руки.

Не в силах вынести все это, Таня опустилась на лавку. Она никак не могла прийти в себя – помимо кактусов и дождя у нее действительно была мысль о музыке.

– А как вы все это делаете? – пролепетала она, на всякий случай откладывая палочку в сторону.

– Что? – задумчиво пробормотал режиссер. – Ах, это? Там батарейки стоят.

– А крысы у вас тоже на батарейках будут? – прошептала Таня, чувствуя, что от всего случившегося у нее уже голова идет кругом.

– Какие крысы? – нахмурился режиссер.

– Те, что прибегут за Щелкунчиком?

Губы режиссера тронула еле заметная усмешка. Он уже не был похож на доброго старика. В лице его появилось что-то злое, черты обострились.

– Ах ты бедная глупенькая девочка, – прошептал он, медленно подходя к Тане. Он протянул ей руку, и рука эта вдруг превратилась в тонкую черную воронью лапу с согнутыми пальцами и острыми когтями. – Куда тебя занесло? – Полы пиджака распахнулись, выпуская шелестящие крылья. Хотя вполне возможно, что Тане все это только почудилось, потому что на сцене стоял полумрак, свет был только над зрительным залом, поэтому крылья ей могли и померещиться. Зато она отчетливо услышала слова:

– Ходит маятник со скрипом. Меньше стука – вот в чем штука. Трик-и-трак! Всегда и впредь должен маятник скрипеть, песни петь. А когда пробьет звонок: бим-и-бом! – подходит срок. Не пугайся, мой дружок. Бьют часы и в срок и кстати, на погибель мышьей рати, а потом слетит сова – раз-и-два и раз-и-два! Бьют часы, коль срок им выпал. Ходит маятник со скрипом. Меньше стука – вот в чем штука. Тик-и-так и трик-и-трак! [4]

Глаза режиссера превратились в черные бусинки, лицо обросло перьями, голова уменьшилась, из клюва вырвалось возмущенное «Каррр!», и, шелестя крыльями, ворон взметнулся к потолку.

Таня опрокинулась на спину, зажмуриваясь и закрывая лицо руками. А где-то под потолком настойчиво кричал ворон: «Прочь! Прочь!»

Таня чувствовала, как проваливается в пропасть, и ее уже ничто не могло спасти. Даже если она попытается выбраться оттуда, ее заклюет эта мерзкая птица.

глава 8

Следы на снегу

– Таня! Таня! – звал настойчивый голос.

Открывать глаза не хотелось. Хотелось спать, спать, спать. Лет двести спать, пока не примчится прекрасный принц на белом коне…

Стоп! Какой принц?

– Ну что же ты? – дернули ее за плечи, и Таня наконец очнулась.

Вокруг нее было много народа. Так много, что в какой-то момент ей показалось – кислорода на всех не хватит, они задохнутся!

Первый, кого она толком рассмотрела, оказался почему-то Терещенко. За его спиной стоял взволнованный режиссер.

– Дроссельмейер! – воскликнула Таня, вскакивая. – Дроссельмейер! Это все он!

– Какие странные фантазии у девочки, – нахмурился режиссер и озабоченно оглянулся. – Ну-ка, все живо по домам! – замахал он руками на столпившихся вэшек. – Завтра продолжим. Время у нас еще есть. Живо, живо! – Он снова повернулся к Тане: – Как ты себя чувствуешь?

Таня ошарашенно оглянулась. Она сидела на сцене. Рядом лежала оборванная штора. Что же это выходит? Она только что вошла, запуталась в занавесе, упала, ударилась, и все это – и ворон, и Дроссельмейер – ей приснилось?

– Вставай, – Терещенко схватил ее за локоть и грубо дернул вверх. – Чего валяешься?