Неуловимая коллекция - Гусев Валерий Борисович. Страница 12

– Все! – мстительно сказал я, поставив последнюю тарелку в сушилку. – Поехали! Вызывай карету к парадному подъезду.

– Потолок, – поднял палец Алешка.

Я схватил швабру и смел с потолка прилипший рис вместе с побелкой. Хотя мне гораздо больше хотелось хватить этой шваброй по балбешке одного маленького нахального воробья.

Знал бы я, что еще этот воробей мне приготовил!

– Ключи от машины возьми, – сказал он, когда мы оделись.

– Зачем? Она же не заправлена.

– Из машины удобнее следить, – авторитетно заявил Алешка. – Во всех кино так показывают.

– Интересный ты у нас, – ехидно заметил я, – только глуповатый. Что мы на таком расстоянии разглядим? От нашего дома.

Алешка холодно взглянул на меня. Он этому взгляду у мамы научился. Она им на папу смотрит, когда ему зарплату задерживают. И так же, как мама, холодно пояснил:

– Мы до шестого дома доедем.

– Как?

На что он с полной уверенностью заявил:

– Очень просто, – и захлопнул дверь.

Глава VIII

АНОНИМКА В СОБАЧЬЕЙ ШАПКЕ

Мы подошли к машине. Сгребли с крыши и капота снег, отперли передние дверцы.

Я ухмылялся. О, знай я, что он задумал, я бы не смеялся, а рыдал.

– Садись за руль, – деловито распоряжался Алешка. – Сними с тормоза. Сними со скорости. Вылезай. – Он уселся на мое место и сказал, вцепившись в баранку: – Поехали.

Я насмешливо зафырчал, как Фролякин, когда он садился за руль. Да еще и побибикал на весь двор. А зря...

– Давай, давай, – настаивал Алешка. – А то опоздаем.

Мне эта дурацкая шутка уже надоела, но я не стал его огорчать и сел в машину рядом с ним, на правое сиденье.

– Ты куда? – завопил Алешка. – Сзади толкай!

И тут до меня дошел его коварный замысел. Во всей гнусной полноте...

До шестого дома по прямой было не так уж далеко – метров двести пешеходной дорожки. Она была небрежно расчищена, вся в раскатанных ледяных проплешинах да еще заметно шла в горку.

До сих пор не понимаю, почему я не хлопнул дверцей и не вернулся домой. Нет, дверцей я все-таки хлопнул (отчего она жалобно повисла на одной петле), а домой не пошел. Вместо этого я обошел машину, уперся руками в багажник и заскользил подошвами по утоптанному снегу.

Машина не дрогнула. Дрогнул багажник. Крышка его отперлась и взвилась вверх, едва не зацепив мой нос. Я вернулся на место и с облегчением сказал:

– Машина примерзла.

– Ну и что? – Алешка высунулся в окошко. – Ты ее раскачивай, раскачивай...

Уж я ее раскачивал, раскачивал... Пока мои ноги не поехали назад, и я опять едва уберег свой нос – теперь уже от бампера.

– А ну-ка, взяли! – Проходящий мимо парень уперся в багажник.

Я встал, отряхнулся, пристроился рядом.

– Взяли! – командовал он. – Еще раз! Пошла, родимая!

«Родимая» пошла: выползла со своего места и покатилась к дорожке. Поскрипывая и позвякивая. А у дорожки опять встала. Потому что парень свернул в сторону и махнул нам рукой:

– Пока, пацаны. Счастливо доехать!

– И все? – заорал я ему вслед. – А дальше?

– А дальше сами! – И он побежал к автобусной остановке.

Метров десять я еще осилил. Потом остановился и вытер шапкой пот со лба. Хватит!

Машина тем временем задним ходом медленно, но верно вернулась на исходную позицию.

Алешка вышел, смерил меня ледяным маминым взором и задумался. Но ненадолго.

– Ищи буксир.

– А что скажем?

Действительно, как можно объяснить: зачем два пацана перегоняют чужую машину из одного двора в другой?

Алешка и тут нашелся:

– Скажем, что с буксира пробуем завести. Понял? Иди.

Я вернулся в наш двор. В него уже возвращались на ночевку машины. Владельцы выходили из них, хлопали дверцами, поднимали капоты, пикали сигнализациями.

Кого просить?

После недолгого раздумья я подошел к дяде Феде Копытину. Он был из тех автолюбителей, которые не столько сами ездят, сколько всем помогают и советуют. Он вообще был добрый человек. И весь двор звал его дядей Федором. Хотя он больше был похож на Шарика, особенно зимой, когда носил свою старую зимнюю шапку из собачьей шерсти, у которой одно ухо загибалось кверху, а другое печально висело вниз.

– Дядь Федь, – попросил я жалобно, – не дернешь нас? Никак не заводится.

– Зажигание проверял? Искра есть? Топливо подает? Пересосал, значит. Трос есть? Поехали.

Чтобы взять нашу машину на буксир, ему пришлось проехать весь квартал: машина стояла на узкой дорожке так, что ее не объедешь.

Я достал трос. Прицепил. Трос оказался такой же гнилой, как и вся фролякинская машина, – лопнул после первого же рывка. Дядя Федор почесал под шапкой затылок и решил:

– Сзади толкану. Как заведется, сразу давай прогазовку, понял?

Этот совет я пропустил мимо ушей – точно знал, что не заведется.

Чтобы «толкануть сзади», дяде Федору опять пришлось объехать весь квартал. Он объехал, уперся своим передним бампером в наш задний и крикнул:

– Давай!

Я сел за руль, Лешка рядом.

Поехали. Довольно резво. Проскочили всю дорожку, въехали во двор шестого дома.

– Как думаешь, – спросил сияющий Алешка, когда мы поравнялись с подъездом, – может, хватит? Хорошее место.

Я согласился, затормозил и, высунувшись в приоткрытую дверцу, замахал дяде Федору:

– Хорош!

Потом вышел из машины и подошел к нему:

– Спасибо! Бесполезно.

– Наверное, пробка воздушная в топливопроводе. Давай посмотрим.

Этого еще не хватало! Какова будет реакция добродушного дяди Федора, когда он выяснит, что в баке нет ни капли бензина? Неадекватная, как папа говорит.

– Ну че, поехали обратно?

– Не надо обратно. Она нам еще здесь пригодится, – проговорился Алешка.

– Не понял, – заморгал добрыми глазами дядя Федор.

– Ну, это... Здесь папин знакомый механик живет, – выкрутился Алешка. – Он посмотрит.

– Ага! Тогда лады! Пока.

И он опять поехал через весь квартал – еще кому-нибудь помогать... А мы забрались в машину и стали наблюдать за подъездом.

Сначала это было интересно: все время кто-то входил или выходил. А потом надоело. Столько входило и выходило, а «наших» – ни Карабаса, ни француза из Парижа – все не было.

Совсем стемнело. Снег пошел. Мы мерзнуть стали. Наконец с улицы блеснули фары знакомой иномарки. Она плавно вплыла во двор и причалила к подъезду. Мы пригнулись.

Из машины вышел Карабас, настороженно осмотрелся, почиркал пальцами по кнопкам домофона и нырнул в подъезд. В руке у него был длинный тонкий сверток. На одном конце он заметно утолщался. Никакого сомнения – он привез французу шпагу.

Мы переглянулись.

– Надо бате сообщить, – сказал Алешка. – А то уедет этот француз на историческую родину и шпагу увезет.

– Ага, сообщить! Чтобы он нам уши надрал? Или в шкаф запер?

– А мы тайно, анонимку напишем. – И схватил меня за руку: – Прячься, идет!

Из подъезда вышел Карабас, опять огляделся и сел в машину. Длинного свертка в руках у него уже не было. А в кармане, наверное, лежала пачка баксов.

– Поехали в МВД, – решительно сказал Алешка. – Батя наверняка еще на работе.

– А если проколемся? – поосторожничал я. – Может, он ему не шпагу, а какую-нибудь кочергу старинную продал? Или вообще не к нему приезжал?

– А к кому? – Лешкин вопрос, можно сказать, срезал меня наповал: где я на него ответ возьму?

– Все равно нужно проверить, – стоял я на своем. – Давай подождем, он скоро с собакой должен выйти.

– Ага, – съязвил Алешка. – И со шпагой на боку, да?

Я не успел ответить. Дверь подъезда распахнулась, и из нее с суматошным лаем вырвался радостный спаниель. Будто это была первая его прогулка за всю жизнь.

За спаниелем вышел француз, спокойно, без лая. Закурил сигарету и пошел вдоль кустов, засыпанных снегом. А в кустах вовсю шуровал его шустрый пес. Ровно кошелек там потерял. С последней десяткой.