Вредные игрушки - Гусев Валерий Борисович. Страница 15
Алешка, тоже яростный борец за экологию, с ним согласился и тут же наябедничал:
– А я видел, как ваш повар...
– Кок, понял? – поправил его старший матрос, провожая взглядом санитарный катер, резво уходящий куда-то вдаль со своим мусором.
– Ага, кок... Он помойное ведро за борт выплескивает. И картофельные очистки.
– Это ничего, – сказал старший матрос, набивая трубку табаком, – чайки склюют, рыбы сжуют, понял?
А мы и не знали, что рыбы, оказывается, жуют. И это событие в своем блокноте, как малозначительное и не подозрительное, Алешка не отразил. А напрасно. Папе это понравилось бы...
Глава XIII
КЛЮЧ В ПЛАФОНЕ
Тут включилась бортовая трансляция, и голос капитана пригласил всех пассажиров в кают-компанию на экстренное мероприятие.
В салоне кают-компании звучала веселая музыка и все празднично сияло. Длинный стол был покрыт скатертями, шампанским и водой, конфетами, фруктами и узорными бумажными салфетками.
Во главе стола с какими-то красивыми кожаными папками в руках стоял наш капитан, а за его спиной – старший механик с маленькими коробочками. Над ними, во всю ширь переборки, висел красочный плакат: «Приветствуем отважных робинзонов!»
Когда все расселись, капитан сказал речь. Он еще раз извинился за непредвиденные обстоятельства, а потом начал восхвалять подвиг наших героев. Сказал, что они «проявили мужество, находчивость, самообладание» и «с честью вышли из трудного положения, сумели победить» эти самые обстоятельства, за что от имени самого Ильи Ильича Муромцева награждаются почетными дипломами и памятными медалями имени Робинзона Крузо.
Тут яркая и образная речь капитана была прервана бурными, нескончаемыми аплодисментами. И дольше всех и громче всех аплодировали сами себе наши героические «робинзоны». Они уже были чистенькие и сытые. Очень довольные вниманием и очень гордые своими подвигами.
Тут капитан стал подзывать их по очереди к себе и выдавать награды от самого Ильи Ильича. Он вручал дипломы и вешал им на шею медальки на ленточках, похожие на круглые шоколадки в серебряной фольге. А потом попросил «робинзонов» поделиться своими впечатлениями в ответном слове.
Тут началось самое интересное. Все они наперебой стали хвалиться, как они не растерялись в трудную минуту, как ловили рыбу и ракушки, как собирали щепочки для ухи, как заботились друг о друге, уступая самое теплое место у костра и в палатке. Особенно нам понравились их слова о том, что «ведь среди нас были дети! И мы окружили их трогательным вниманием, отдавая лучшие куски, следили, чтобы они не простудились и не заблудились...»
Алешка, бедный, слушал всю эту лживую похвальбу, изумленно распахнув во всю ширь глаза и раскрыв рот. Потом повернулся ко мне, и я понял, если бы у него была корзина с помидорами... Им бы несдобровать. А еще лучше – с насквозь тухлыми яйцами.
Но тут поднялся дядя Вова, подошел к нам и вручил Алешке свой диплом. А потом грубо сказал:
– Ну и трепачи вы все! Эти пацаны кормили вас двое суток, на лодке сплавали за помощью, а вы тут про свою заботу о них навираете! Да без них вы бы давно уже с голоду и холоду поумирали!
Тут, конечно, возмущенный шум поднялся, все «робинзоны» набросились на дядю Вову, стали упрекать его, что он «заблуждается, потому что все два дня проспал в палатке и ничего не помнит».
А Лешка, довольный, повернулся ко мне и сказал:
– Наш человек!
А дядя Вова в своем заключительном слове выдал с презрением:
– Робинзоны! Дипломанты! Медалисты! Да я с вами не то что на острове, я бы с вами в одном кабаке не усидел бы!
Но тут капитан взял ситуацию в свои руки и сказал:
– Замечание, достойное внимания. Мы учтем нашу ошибку. Тем более что мальчик Дима совершил беспримерный рейс на гребной лодке против течения реки. И заслуживает всяческого уважения.
– А я? – спросил Алешка.
Капитан посмотрел на него, подумал и сказал:
– И ты.
Ночью мы осторожно спустились в трюмное нутро парохода и подкрались к железной двери, за которой томилась бедная тетушка Ланч.
Я тихонько постучал в дверь костяшками пальцев и прошептал:
– Тетя Геля! Мы вас освободим, не бойтесь.
В ответ – ни звука.
– Они ей рот заклеили, – объяснил молчание Алешка. – Сейчас я дверь вышибу.
Он разбежался и изо всех сил ударил в дверь ногой. Она сердито загудела, но даже не дрогнула. Хотя, надо сказать, вышибать двери ногой Алешка умел здорово. Его научила этому одна бандитская старушка по кличке Баба Яга, когда держала нас в плену. Алешка у нее успешно перенял и какие-то приемы каких-то восточных единоборств. Но тут его навыки оказались бессильны.
– Гранату бы сюда, – помечтал мой боевой братишка. – Не знаешь, где взять?
Простенько так спросил, легко, будто про коробок спичек.
– А если из пистолета в замок ахнуть, а? Давай! – предложил Лешка очередной способ.
– Перебудим всех, – не согласился я. – И что тогда? Нас сразу разоблачат. И к тете Геле подсадят, под замок.
Лешка задумчиво потеребил хохолок на макушке.
– Пойдем поищем какую-нибудь железяку покрепче. Вроде лома. Я такую у пожарной скамейки видел.
Видел он! И я видел. Это железный багор длиной в два метра, да еще с кривым крюком на конце. С ним в трюм не пролезешь.
Но мы решили все-таки попробовать.
И вот когда мы шли длинным коридором, на потолке которого светились плоские плафоны, мне вдруг что-то вспомнилось...
Вспомнилось, как капитан вставал на цыпочки и чем-то щелкал под потолком! И все мне стало ясно!
У дверей капитанской каюты, под самым плафоном, я сел на корточки и сказал тихонько Алешке:
– Забирайся мне на шею.
Он даже не спросил: зачем? – так ему это понравилось. Его это даже порадовало.
Я выпрямился. С братом на шее.
– Там, у плафона, защелка должна быть. Отстегни ее.
Алешка послушно зашарил пальцами по краям плафона. Вдруг что-то щелкнуло, и плафон откинулся вниз на петле. А мне на голову упало что-то твердое и, отскочив от нее, звякнуло в пол.
Это был ключ.
– А как ты догадался? – спросил Алешка.
– Капитан теперь своим карманам не доверяет, – объяснил я. – Его нужда заставила. Слезай. Расселся.
– Дим, давай по всем плафонам пройдемся. Может, еще чего-нибудь получше найдем!
Ага, пройдемся. Понравилось ему. А у меня уже шея затекла.
Я подобрал ключ, и мы опять спустились в трюм. Здесь было все так же не очень уютно. Холодно, одиноко как-то, темновато. И нет-нет да взвоют в соседнем отсеке сумасшедшие игрушки. Каково-то тетушке Ланч при таком соседстве!
Алешка снова бухнул ногой в дверь и сказал:
– Мы сейчас! Мы ключ достали! Дим, отпирай!
Я сунул ключ в скважину. Но он не повер-нулся.
– В другую сторону, – подсказал Алешка.
Я послушался его. Замок щелкнул. Но дверь не открылась. Бред кошачий! Вместе с собачьей чушью!
Я щелкал и щелкал замком без всякой пользы. Алешка оттолкнул меня и схватился за ключ:
– Дай я! Неумеха-робинзон!
В сердцах я схватил его за шиворот и потянул... И дверь, в которую он вцепился, потянулась за ним. И распахнулась во всю ширь.
Оказывается, она и не была заперта. Она просто открывалась наружу, а мы ее толкали внутрь!
Зря только старались. Ключ искали, гранату, багор неподъемный хотели притащить.
Но мы еще не знали в этот момент, КАК мы зря старались. Оказалось, что ОЧЕНЬ ЗРЯ!
За дверью была полная темь, немного только падало света из коридора.
Я пошарил по стенке, нащупал выключатель. Тусклый свет залил помещение. Абсолютно пустое. Если не считать нескольких поломанных шезлонгов.
И никакой тетушки Ланч тут не было. Только возле одного из шезлонгов валялись на полу обрывок скотча и... рукав от ее «размахайки».