Скелеты в тумане - Гусев Валерий Борисович. Страница 33
Дочитался...
– Вот, – он нашел нужную станицу, – смотри! – и прочитал наизусть, с выражением:
«Налегли дружней герои
Я взял у него книгу – это были старинные легенды карельского народа. Написанные стихами. Без рифмы. Та самая «Калевала» оказалась, что папа нам перед отъездом сунул. Да и не он ли ее сюда привез?
– Я теперь все понимаю из-за этой книги, – горячо шептал Алешка. – Почему здесь так красиво. Почему такое море, такой лес, такие скалы. И такие хорошие люди. И почему надо бороться с плохими людьми и за чистоту природы...
Я ему даже позавидовал. Так он поумнел.
И я тоже просидел ночь над этой книгой. И понял, что Алешка очень прав. Для меня под утро тоже как-то все соединилось. История этого края, его природа, люди и мы. И я понял, почему нам здесь так хорошо.
Но словами это все равно не объяснишь. Да и не надо. Это каждому надо своей душой понять...
Погода снова установилась. И как-то утром нас навестил дядя Андрей.
Мы ему очень обрадовались. И он нам тоже.
Мы накормили его ухой и копченой рыбой, а он нас свежими консервами, овощами и хлебом с колбасой.
Потом он сказал, что почти все дела с оформлением клада закончены, и нам полагается громадное денежное вознаграждение.
– Хорошо, – сказал Алешка. – Мы не отказываемся.
– Пароход купишь? – спросил его дядя Андрей. – На свою долю.
– Обойдусь, – отмахнулся Алешка от своей детской мечты. – Я свои деньги пополам разделю. По-честному. – И замолчал, снова уткнувшись в книгу.
Но от милиции так просто не отвертишься.
– Между папой и мамой?
– Зачем? У них свои будут. Половину отдам на борьбу с преступностью. Чтобы не мешали людям жить. А половину – Биологической станции. Чтобы получше за природу боролись. – И он опять погрузился в свою «Калевалу».
– Ну, – восхитился дядя Андрей нашими родителями, – вы воспитатели!
– Это его жизнь воспитала, – серьезно сказал папа. – И переменил тему разговора: – А как там наши друзья пираты?
– Нормально. Почихали, покашляли. Сейчас показания дают. Кстати, вам за них тоже премия полагается. «За оказание содействия в задержании особо опасных преступников». Я ее вам привез, распишитесь.
– Вот и хорошо, – сказала мама. – Как раз на дорогу.
– Когда вы снимаетесь с якоря? – спросил дядя Андрей, убирая в планшетку ведомость.
– Если погода будет, то завтра утром.
– Ну завтра и повидаемся. Отдохнете у меня, а потом я вас до Рудника провожу.
– Вот еще что, – сказал мне дядя Андрей. – Где твое ружье?
– Оно не мое.
Участковый взял в руки берданку, посмотрел на ней номер, вписал его в какой-то документ и торжественно вернул мне ружье:
– Теперь твое. Владелец подарил его тебе за твои подвиги.
Я настолько обалдел, извините, что не нашел слов и повторил Алешкины:
– Хорошо. Мы не отказываемся...
Вечером папа предложил сходить всем вместе проверить перемет.
– Не пожалеете, – загадочно добавил он. – Такого вы еще не видели.
И он был прав.
Вечер был теплый, безоблачный и звездный. И море светилось. До самых островов оно было покрыто волшебной мерцающей рябью. Каждый взмах весла разбрызгивал букеты сверкающих искр. Перед носом лодки разбегались голубые волны, за ее кормой бурлила многоцветная струя.
Когда папа бросил якорь, он блестящей кометой ринулся в глубину, протянув за собой ярко-зеленый хвост, ударился в дно и будто взорвался светом. Даже рыба, которую папа вытаскивал из воды, начинала светиться еще в глубине, металась там ярким пятном, а в лодке выплясывала на сланях, разбрызгивая во все стороны расплавленные морские капли.
Мама опустила в воду руку – она сразу же очертилась голубым контуром, а капли воды, стекая с ее пальцев, самоцветами падали в море и разбегались световыми кругами.
– Это нам подарок на прощание, – тихо сказала мама.
– Да, кстати, – вспомнил папа, – и от меня тоже.
Он пошарил в кармане рубашки и протянул маме свою единственную серую жемчужину.
Но когда она легла в мокрую мамину ладонь, то вдруг вспыхнула волшебным опаловым светом...
Утром мы прибрались в избушке, занесли в нее дрова, отложили из своих запасов продукты (для усталых и голодных путников) и стали грузиться.
Мама тем временем приготовила чай и заполнила им наш большой любимый термос.
Часов около десяти мы отчалили. Было опять тепло и солнечно. И никому не хотелось уезжать. А уж когда мы проходили мимо нашего берега, мама даже чуть не всплакнула. А папа велел мне отдать ему салют. И я встал во весь рост и трижды выстрелил в воздух. И берег ответил нам троекратным эхом.
Было очень грустно, не скрою. И думалось о том, что вряд ли мы сможем когда-нибудь еще выбраться сюда. Разве что – наши с Алешкой дети. И, может быть, они найдут в подземелье мои сапоги, подберут на Волчьем острове Акимычев половник, отыщут в маминой пещере Алешкин бомбомет, соберут колышки от нашей палатки...
На Биостанцию мы заходить не стали. Папа сказал, что будем идти без остановок, чтобы успеть добраться до Рудника при хорошей погоде.
Когда мы вышли в открытое море, мама покопалась в своей сумочке, достала из нее несколько монет и раздала их нам.
– Загадывайте желание, – сказала она. – И бросайте монеты в море. Обязательно сбудется.
Мы все загадали про себя, а Алешка, загибая пальцы, добросовестно перечислил вслух:
– Чтобы море всегда светилось! Чтобы звезды в нем не гасли! Чтобы жемчуга в реке цвели! Чтобы рыба не портилась! – и его монетка тоже сверкнула на солнце и врезалась в воду...
Шли долго. Мы с папой даже менялись у румпеля. И мне было очень приятно чувствовать, как туго ходит в воде руль, как отзывается лодка на движение шкота. А ведь всего месяц назад я не сообразил бы даже, за какой конец взять весло.
Лесозавод встретил нас как обычно: запахом древесины, гудками лесовозов и прыжками Акимыча на причале.
Рядом с ним стояла его суровая Лоухи. Но она не прыгала, а придерживала деда сзади за телогрейку, чтобы он не свалился в воду.
Когда мы пришвартовались и поднялись на причал, Акимыч вырвался и бросился к нам, прихватив по пути громадный мешок. Он проволок его всего два шага и традиционно схватился за поясницу.
Лоухи пришла ему на помощь. Одной рукой она его выпрямила за шиворот, другой – подняла мешок и потрясла им.
– Гостинцы, – сказала она. – С собой возьмете.
Мы, конечно, не осмелились возразить. Уши дороже.
В это время из поселка к причалу прошла странная группа людей. Одни были обычные, другие – в наручниках. Впереди шел Голландец все в той же черной бороде, за ним Филя, а последним – наш бравый капитан в своей лихой фуражке. На нем наручников не было. Пожалели его. Или не хватило.
Когда они поравнялись с нами, Голландец оскалился и чуть не зарычал, Филя заморгал, а капитан, увидев Алешку, расплылся в довольной улыбке.
– Привет, Алеха, – сказал он и нахлобучил ему на голову свою фуражку. – Не забывай меня. Как мы с тобой дружились. Главное, Алеха, что?
– Главное, – непримиримо сказал Алешка, – совесть иметь. Предатель!
И он снял с головы фуражку, подбросил ее и, как футболист по мячу, высоко поддал ее сапогом.
Эффект получился значительный. Алешка так сильно взмахнул ногой, что с нее слетел сапог и попал капитану прямо в лоб.
Теперь у него будет и вторая шишка.
– Проходи, проходи, – подтолкнул его в спину конвоир.
Задержанных провели вдоль причала, спустили на палубу большого катера, загнали их в трюм и заперли его на большой висячий замок.
Алешка проскакал на одной ноге и подобрал свой сапог.
Тут подошел дядя Андрей. В пятнистой форме, веселый и красивый. И потащил нас к себе домой.
Мы пообедали у него, отдохнули, сходили в магазин за губной помадой и снова вышли в море, взяли курс на Рудник.