Волны словно кенгуру - Коржиков Виталий Титович. Страница 31

- Да город-то я видел, - говорю. - И как в джонках ребят за поясок привязывают, и как на улицах толпы валяются. .. всё видел.

- С той поры времени много прошло, - сказал "Чудеса ботаники". Англичан-то выпроводили. Теперь здесь всё по-другому.

"Посмотрим", - думаю.

И только вышли, я удивился: в порту чистота! Пальмы такие, будто их сутки драили. Ни грязи, ни пыли. На новенькой спортплощадке возле новой школы мальчики в белоснежной форме бьют по волейбольному мячу.

Прошли ещё немного, попали на старую улицу, - рикши сидят, хибары кренятся, но по улице бодро шагают молоденькие краснощёкие девушки в форме регулировщиц, нам козыряют и улыбаются. Такого в Сингапуре ещё не было.

Впереди поднимаются новые зелёные, как морская вода, кварталы, а на площади среди пальм словно бы пулемёты трещат. Подошли мы поближе, а это у канала, где обычно рикши спали, рабочие взрывают отбойными молотками асфальт.

Валерий Иванович достал свой фотоминомёт, прицелился, а они улыбнулись и подняли вверх руки:

- Салют!

И мы тоже ответили:

- Салют рабочему классу!

- Ну как? - спросил меня Валерий Иванович. - Хорошо Сингапур переделывают?

- Хорошо! - говорю. - Только ведь строят всё больше для капиталистов, для чиновников...

А Валерий Иванович подумал и говорит:

- Ничего. Рабочие люди город построили, а когда-нибудь и всю жизнь здесь перестроят. Главное, есть рабочий народ, а не одни рикши и торгаши.

- Что верно, - говорю, - то верно.

Мы свернули к почте, выбрал я открытку с видом набережной, написал: "Привет из Сингапура", и посмотрел на марки. Вот пальмы, вот рыбы, вот танцовщица... И вдруг остановился. Хорошо, что не поторопились с письмом. Теперь знаю, какую марку наклеить. Эту, голубую, - с кораблями вдали, с новыми домами и с набережной, по которой идут рабочие люди.

ВАНИНЫ СУХАРИ

Последний раз мигнул нам сингапурский маяк, заклубились джунгли Суматры и быстро остались за горизонтом.

Я всё чаще выходил на палубу, смотрел, когда же появятся Андаманские острова, после которых можно поговорить с Москвой. Но островов всё не было, и только мираж городил на горизонте свои летучие замысловатые города...

Как-то я простоял на мостике допоздна, проголодался и заглянул к Ване в камбуз. Он всё ещё громыхал посудой.

Кок открыл электродуховку, достал оттуда противень и встряхнул на нём румяные сухари. Увидел меня и говорит:

- Ну, что там видно? Скоро ботики покупать будем и малайских мартышек?

Я даже руки опустил. Ну Ваня! О чём ни заговорит, только и слышишь: "Покупать да покупать!" Будто больше ни о чём не думает. Что за человек!

Хотел я его уже отругать, а Ваня протянул мне противень:

- Бери.

Я рассмеялся.

- Не обобрать бы!

- Куда там обобрать! - сказал Ваня и стал ссыпать сухари в большой бумажный кулёк. - Вон их у меня сколько!

В углу стояли три полнёхоньких мешка.

- Да зачем тебе столько? - удивился я.

Ваня посмотрел на меня сквозь толстые очки и сказал:

- Ещё неизвестно, куда завернём. Знаешь, какие есть места? Ой-ё-ёй! Выглянешь утром из камбуза, а за окном очередь. Люди чуть не голые стоят и тянут руки: "Дай, дай". Ночью зароются на берегу в песок (спать больше негде), а встанут - и опять к пароходу: "Дай, дай". Хоть руки и не все тянут, а глаза всё равно просят. Их и десятью мешками не накормишь!

Я взял сухарь и пошёл к себе.

"Нет, - думаю, - зря я собирался Ваню ругать. Тут вон, как посмотришь, люди все в золоте через своих шагают, копейки не подадут, руки не протянут. А Ваня плывёт через океаны и думает, как других - за океаном-то - хлебом накормить. Человек наш Ваня! Настоящий!"

МОЛОДЦЫ, РЕБЯТА!

За дни стоянки отвык я от рулевой рубки, от мостика, а когда вышел на крыло, огляделся: вроде бы всё на месте, и всё-таки не хватает чего-то. Присмотрелся ещё и улыбнулся: трёх голов-то, двух чёрных и одной белой, над бортом не видно.

- Что-то нет нашей троицы. Уж не рассорились ли? - спросил я Фёдора Михайловича.

- Не знаю, - сказал он. - Вроде бы нет. Веня со мной в город ходил. Какие-то плёнки с песнями Индонезии искал.

"Интересно, - думаю. - Плёнки с индонезийскими песнями обещал в свою школу Митя, радист".

- А Коля день и ночь с грузами разбирался. Да ещё монетами с грузчиками менялся.

- Так ведь монеты своим пионерам должен привезти Веня! - вспомнил я. Это он коллекцию собирает.

Постоял я, походил, вдруг смотрю - бежит по трапу Митя, как куличок, держит картонку, на которой летучая рыба распластала острые крылья.

На минуту остановился, говорит:

- Это я для Коли высушу. Пусть везёт своим пионерам. Тут я всё понял. Молодцы, ребята!

Они хоть и врозь ходили, а были всё время вместе. Друг о друге помнили, друг для друга старались что-то хорошее сделать. Значит, и не расставались.

ПЕСНИ В ОКЕАНЕ

Наконец мы вышли на открытый простор. Снова побежали за солнышком на запад. И снова забасил, запел океан, набрал полную грудь воздуха. Да и всем вольнее запелось: дело идёт к концу рейса. Впереди Индия.

Заглядывал в рулевую капитан, прокладывал курс, просматривал карту погоды и всё напевал.

Выходил на корму Ваня с камбуза, смотрел вперёд: "Ну что, скоро будем покупать обезьян?" - и затягивал под Раджа Капура: "Бродяга я-а..."

Зашёл я к Коле. Он острым карандашом исправлял в тетради английский текст и пел: "Артековец сегодня, артековец сегодня, артековец всегда..."

Следом за мной в каюту осторожно вошёл Фёдор Михайлович, спросил:

- Николай Николаич, контрольную мою по-английскому проверил?

"Вон чья тетрадь!" - узнал я. Коля кивнул:

- Проверил. Хорошо. Почти без ошибок.

Фёдор Михайлович расплылся в улыбке, тряхнул сединой и тоже вдруг запел: "Артековец всегда!"

И я запел.

Побежал в радиорубку к начальнику рации: может, и ему поётся? Упрошу в весёлую минуту поговорить с Москвой по радиотелефону, совсем будет весело!

В рубке у начальника рации стоял треск, писк, взрывались голоса всего мира. Но сам начальник не пел. Он решал шахматные задачи. Увидев меня, он прошёлся по рубке, вскинул согнутый крючком палец и воскликнул:

- Нет, всё-таки слона выиграю я!

До разговора с Москвой ему сейчас не было дела.

ХОД СЛОНОМ

Ещё в Бангкоке на палубе начались разговоры о том, кто какую диковинку привезёт домой.

В каюте у боцмана стоял парусник и сверкала крыльями

летучая рыба. Веня думал о монетах. Старпом собирался купить попугая, Ваня - мартышку, а начальник рации отмахивался:

- Ну да! Привези обезьяну, беды не оберёшься! Да она все подушки в доме на перья пустит!

И вдруг кто-то крикнул:

- Глядите, Фёдор Михайлович купил слона!

Все бросились к трапу. Тут тебе не обезьяна, не попугай - слон!

Внизу, мимо таиландских военных, мимо чиновников, шёл помощник капитана и держал под мышкой слона. Красного деревянного слона!

В другой руке у него тоже был слон - белый, поменьше. От него пахло сандаловым деревом.

Начальник рации взял большого слона в руки, осмотрел его со всех сторон и вздохнул:

- Вот такого бы привезти домой...

- Пожалуйста, - сказал Фёдор Михайлович, - завоюй!

- Как это "завоюй"?

- А так, в шахматном турнире. За первое место большой слон, за второе - маленький! - рассмеялся Фёдор Михайлович.

С тех пор каюта начальника и радиорубка превратились в настоящий штаб. Столы были завалены бюллетенями и журналами с шахматными задачами. Начальник рации принимал карту погоды и решал задачу. Сдавал радиограммы и двигал карандашом по шахматным клеткам, шевеля губами.

- Так, король сюда. Ферзь здесь, а вот так ход слоном и... мат! Мат! вскрикивал он и начинал быстро ходить по рубке. - Ход слоном - и слон наш!

Даже Митя с усмешкой посматривал на своего начальника. Чем дальше мы забирались в Индийский океан, тем глубже он уходил в шахматные битвы.