Дерзкие мечты - Блейк Дженнифер. Страница 62

Она постаралась улыбнуться онемевшими губами.

— Благодарю тебя, Джованни.

— Всегда к вашим услугам, мадонна.

Всегда. Никогда. Вайолетт казалось, что из нее уходит жизнь. Когда молодой садовник повернулся, собираясь идти, она вдруг окликнула его:

— Джованни!

Он тотчас повернулся к ней.

— Мадонна, когда бы вы ни позвали меня, я всегда буду рядом.

Вайолетт поразила истовость его слов, но ей не хотелось сейчас думать об этом.

— Синьор… когда он оставил вам эти указания?

— Вчера вечером, когда стемнело.

— Понятно. Спасибо еще раз, — прошептала она.

Джованни пошел к дому. По пути он несколько раз обернулся, озабоченно глядя на нее. Вайолетт присела под виноградной лозой. Она положила цветы на колени, нежно провела по ним рукой, но слезы застилали ей глаза.

Незабудки — в знак истинной любви.

Плющ — в знак верности.

Маргаритки — в знак тоски и печали.

Одуванчики означали предсказание.

Это было послание, смысл которого был понятен только им двоим. Аллин уехал, решив, вероятно, что, оставив любимую, он тем самым обезопасит ее. Или по каким-либо иным причинам, которые она могла бы понять, но не могла принять. Так же как она поняла, но не приняла его послание.

Он любит ее.

Будет любить до самой смерти и никогда не полюбит никого другого.

Он тоскует от разлуки с ней.

Лишь одному богу известно, вернется ли он. А бог ей этого не скажет.

18

Джолетта отложила дневник Вайолетт, который она читала, и отправилась в ванную. Подойдя к зеркалу, она стала внимательно себя разглядывать. Из зеркала смотрели темно-карие глаза — как у Вайолетт и как у мамы с папой. У Мими глаза были серые. У Натали — серо-голубые, даже больше серые. У Тимоти — карие.

У Гилберта Фоссиера глаза были карие. У Аллина Массари — серые, это ни о чем, в сущности, не говорило. Ведь Мими вышла замуж за дальнего родственника Фоссиера, потомка младшего брата Гилберта, о котором Вайолетт упоминала в своем дневнике. По крайней мере, считалось, что Мими и ее муж, которого все называли Поп, приходились друг другу дальними родственниками.

Должно быть, Мими знала, что это не так. А может, и нет. У Вайолетт самой не было полной уверенности в вопросе, кто из мужчин является отцом ее ребенка.

Сейчас, через столько лет, Джолетте трудно было разобраться в мотивах поступков своих предков. Она только сейчас начала понимать, что у них имелась своя жизнь, секреты и что они старались скрыть свои прошлые ошибки. Для нее всегда существовали лишь их имена на генеалогическом древе и их почти легендарные образы.

Прежде она думала, что путешествие Вайолетт и Гилберта в Европу было просто большим турне, последним из развлечений, конец которым положила Гражданская война в Америке. Во всей этой истории не содержалось ничего необычного, никакого намека на скандал или на то, как это повлияло на их дальнейшую жизнь, известно было только, что оттуда Вайолетт привезла рецепт своих знаменитых духов. Джолетта знала лишь, что Гилберт и Вайолетт провели за границей два года и вернулись домой с маленькой дочерью.

Роун уже ушел. Он встал рано, принял душ, стараясь все делать бесшумно, думая, что она еще спит, и отправился куда-то часа два назад. Джолетта лежала с закрытыми глазами и не поворачивалась, пока он не вышел. Тогда она достала дневник, чтобы убедиться, что он на месте. Пролистывая его, она задержалась взглядом на записях, относившихся к началу беременности Вайолетт.

Интересно, что думал Роун по этому поводу. У самой Джолетты появились некоторые идеи, основанные на том, что ей удалось узнать об истории Вайолетт, но, к сожалению, в ее сведениях было слишком много неясного. Ей хотелось узнать, какие выводы сделал Роун.

Он наверняка не успел дочитать то немногое, что ему осталось. Она должна каждый раз класть фотокопию дневника в свою сумку и не забывать о ней. Должно быть, Роун достал дневник накануне — иначе как объяснить, что он оказался в его руках прошлой ночью? А она не заметила пропажи из-за расстройств вчерашнего дня.

Спрятав дневник, Джолетта вернулась в ванную и приняла душ. Потом просто зачесала волосы назад и чуть-чуть подкрасилась. Ей не хотелось поднимать скандал. Кроме того, в чистом воздухе Италии и удивительной естественности самих итальянцев было нечто такое, по сравнению с чем все остальное казалось надуманным.

Джолетта достала майку и джинсовую голубую юбку и положила их на кровать. Взгляд ее вдруг остановился на подушке, хранившей отпечаток головы Роуна. Она тут же отвернулась.

Прошлой ночью, оказавшись с ним в одной кровати, она боялась, что он будет вести себя как ни в чем не бывало, но ничего подобного не произошло. То ли он выказывал уважение к ее состоянию, то ли страсть его утихла после того, как он увидел ее с Цезарем, но он спал на своей половине кровати.

Одеваясь, Джолетта продолжала думать о Вайолетт и Аллине. Их отношения друг с другом были так неподдельны, так искренни. Что из этого было любовью, а что — просто физическим влечением?

Как им повезло, тем двоим, рассуждала она. Люди в их время не забивали себе голову подобными размышлениями. Все, что они чувствовали, они воспринимали как часть единого целого. Они не имели привычки постоянно анализировать свои отношения, не задавались вопросом, насколько они зависят от тех, кого любят, не боролись с этой зависимостью. Они относились к своим страстям с трогательной невинностью. В этом была чистота, не замутненная декадентскими откровениями Фрейда, а средства массовой информации не навязывали назойливо препарирование сексуального подтекста. И была некая святость, совершенно иное духовное пространство, утерянное днем сегодняшним, когда столько внимания уделяется сексуальному возбуждению и его удовлетворению в погоне за сиюминутным наслаждением.

Размышления Джолетты прервал стук в дверь. Решив, что это либо Роун, либо пришедшая убирать номер горничная, она тут же открыла.

— Привет! — улыбнулся стоявший на пороге молодой человек.

— Тимоти! — Она была так счастлива увидеть перед собой знакомое лицо, что сначала обняла его и только потом спросила:

— Откуда ты взялся?

— С Корсики. Приехал вчера вечером, — ответил он, с удовольствием принимая ее объятия. Потом отступил в сторону и откинул со лба выгоревшую добела челку. — Ты уже завтракала? Натали уверяла меня, что в гостинице я тебя не застану, но я поспорил с ней на двадцатку, что мне это удастся.

Они спустились вниз, где их ждал обычный европейский завтрак. Булочки, рогалики, масло и джем уже были на столах. Там же стояли кофейники и горячее молоко. Пока они наливали себе кофе, он успел рассказать ей, что ему надоело загорать, купаться и осматривать развалины, поэтому он решил отправиться сюда и узнать, как у них с Натали идет дело с духами.

— Итак, вам что-нибудь удалось? — спросил он, откусывая здоровенный кусок от булки.

Его прямота после недомолвок Натали казалась даже милой. Джолетта рассказала все как есть.

Он кивнул.

— Вот уж не думал. На мой взгляд, это дело гиблое. Я бы на твоем месте выбросил все из головы и просто наслаждался бы жизнью.

— Этим я и занималась, — ответила Джолетта.

— Да я не шучу. Зачем все усложнять? — заметил Тимоти. — Что такого особенного может быть в духах? Не понимаю, почему бы нам не собраться всем вместе, выбрать что-нибудь из запасов Мими и сказать этой Каморе, что вот это и есть старинный фамильный рецепт. То есть, я хочу сказать, кто это заметит?

— Лора Каморе, если она хороший парфюмер.

Он пожал плечами.

— Ну, не знаю. Всегда можно сослаться на то, что запах другой, поскольку какого-то компонента теперь не существует, или что-нибудь еще.

— Если я решу не закрывать магазин, мне это не поможет. В Новом Орлеане есть женщины, которые пользовались духами Вайолетт десятилетиями, и я тебя уверяю, они сразу заметят подмену.