Сказки - Зиедонис Имант. Страница 9

Сунс Фунс уселся на землю и стал чесать лапой за ухом.

"Буря и Ветер, - думал он. - Кабаны и Слоны. Одно влетает - другое вылетает. Что же делать? Как жить дальше?"

- Слушай, Янцис, - сказал Фунс. - Объясни мне, пожалуйста, где эта буря, которая в тебя влетела? Где она?

- В груди, друг, - сказал Янцис. - В душе.

- А выдохнуть её никак нельзя?

- И то верно, друг, - сказал Янцис. - Надо выдохнуть. - И он достал из кармана такую дуделку-сопелку.

Янцис дунул в дуделку - послышался первый тоскливый звук, - и дрогнуло сердце Сунса Фунса, подпрыгнуло куда-то вверх, а обратно не вернулось.

Янцис играл, и Сунс Фунс чувствовал, как проходит его злоба, а остаётся только тоска по ушедшему дню, по Ветру, который так красиво, как настоящий пёс, завывал в трубе, и главное - печаль по колбасе, которую он давно съел.

Сунс Фунс поднял голову и стал тихонько подвывать Янцису и его дуделке-сопелке.

Нынче и прежде, во все времена, воют собаки, когда трубит труба, играет могучий орган или простая гребёнка поёт сквозь папиросную бумагу о путях-дорогах Ветра в большом мире.

СКАЗКА О НАМОРДНИКЕ И НАПЁРСТКЕ

Встретились как-то раз Намордник с Напёрстком.

- Пойми, друг, - сказал Намордник, - очень хочется на чью-нибудь морду намордиться, но не видать ничего подходящего.

Надо сказать, что Намордник этот раньше носила собака, но сбросила его, потому что решила больше никогда в жизни не кусаться. И вот теперь Намордник гулял по городам и сёлам и, как уже говорилось, встретился с Напёрстком.

А Напёрсток с работы сбежал.

- Хватит! - говорил он. - Надоело! Невозможно всю жизнь толкать иголку. Лучше уж быть колокольчиком.

- Колокольчиком? - удивился Намордник. - Да ведь у тебя язычка нет.

- Язык можно достать.

Так они и бродили. Намордник морду искал. Напёрсток - язык.

Встретился им - Мусс. Ну, сладкий такой, вкусный, важный и надутый господин. А по-латышски, между прочим, Мусс так и называют - Надутень.

- Эй ты, Мусс-Надутень, - сказал Намордник, - говори прямо: у тебя морда есть?

- Что вы?! - напугался Мусс. - Морда? Откуда?

- Только не прикидывайся, - угрожающе сказал Намордник. - Кусаться небось умеешь?

- Не-ет, - ответил Мусс.

- И никогда никого не кусал? Только не врать!

- Нет, никогда никого! Если только меня перекислят, ревеня в меня переложат - чуть язычок покусываю.

- Ага, покусываешь. А сам врал, изворачивался. А ну подавай сюда свою морду!

И Намордник бросился вперёд. Но Мусс легко проскользнул через кожаные ремешки. У него ведь и вправду не было никакой морды. Так, какая-то расплывчатая физиономия.

Намордник хотел кинуться ещё разок, но тут объявилась Миска.

- Что вы делаете! - закричала она. - Как вам не стыдно! Ведь это самый нежный, самый сладкий, самый вздутый Надутень. Только взбитые сливки могут сравниться с ним. Иди сюда, милый. Иди ко мне, родной.

И Миска всосала в себя Мусс да ещё крышкой прикрыла.

- А если вам язык нужен, - сказала она, успокоившись, - вон корова на лугу, у неё спросите.

Корова щипала клевер. Это был второй клевер нынешнего лета. Первый клевер уже скосили, и вырос второй. Вот корова и щипала второй клевер, помахивая при этом языком.

- Добрый день, - сказал Напёрсток. - Извините, у вас есть язык?

- Да, у меня есть язык, - вздохнула Корова. - Добрый день.

- А не могли бы вы отдать мне свой язык?

- Не могу, - вздохнула Корова. - Мне тоже кушать надо.

- Слушай, бурёнка, - сказал Намордник. - Может, у тебя дома есть какой-нибудь запасной язык? Может, в сарае валяется? А? Поискала бы.

- Домой идти неохота, - вздохнула Корова, не переставая жевать.

- Сходите поищите, - просил Напёрсток.

- Ну, предположим, я пойду домой, - раздумывала Корова. - А кто вместо меня будет траву жевать?

- Я и пожую, - убеждал Напёрсток.

- Так у вас языка нет.

- Тогда Намордник пожуёт.

- Ну уж нет, - сказал Намордник. - Я без морды жевать отказываюсь.

- Тогда я никуда не пойду, - сказала Корова. - Если я не буду жевать клевер - не дам молока. Все кружки, чашки и кувшины останутся пустыми, а это опасно.

- Пускай тогда ведро жуёт траву, - сказал Напёрсток. - Вон ведро пустое валяется, пускай пожуёт немного.

Ведро, которое болталось неподалёку, было действительно пустым. Как ни странно, оно согласилось жевать клевер, и Корова пошла искать язык.

Скоро она вернулась и принесла, к удивлению, здоровенный язык.

- Нашла, - сказала она. - Это мой запасной язык, тимофеевочный. Я этим языком тимофеевку загребаю, травку такую. Во рту-то у меня сейчас - клеверный. А дома, в запасе, репейный остался.

- О боже! - сказал Напёрсток, увидев тимофеевочный язык. - Вот ужас-то! Куда мне такой язычище! Уж больно здоровый! Он в меня не влезет.

- Ах ты, - разозлилась Корова. - Ты что, ослеп, что ли? Ты что, не видел, какая я большая! Ты что, думал, что у меня язык как у туфельки? Куда мне теперь девать запасной язык? Домой нести?

И Корова в сердцах ухватила траву, которая набралась в ведро, сразу двумя языками. А Напёрсток с Намордником дальше побежали.

- Слыхал, что она сказала? - кричал Напёрсток. - У туфельки есть язык. Может, мне подойдёт?

- У туфельки и мордочка есть, узенькая такая.

Туфелька спешила на бал. Щётка только-только кончила наводить на неё блеск.

- Ах, какой у вас чудесный язычок! - говорила Щётка. - Чистенький, блестящий. Такой язычок и чистить не надо.

В этот момент и подкатился Напёрсток. Щётка взмахнула ещё разок - и Напёрсток брякнулся в обморок. Он ведь гуталина сроду не нюхал.

- Ты, парень, что-то перепутал, - сказала Щётка, когда Напёрсток немного пришёл в себя. - Тебе нужен цветок - туфелька. Он, конечно, пахнет не так красиво, как гуталин, но, в конце концов, это моё личное щёткомнение.

И Напёрсток побежал в сад. А в саду, как раз под окном, росли туфельки маленькие, сине-фиолетовые, покачивались они на зелёном стебле.

- Добрый день, туфельки, - сказал Напёрсток. - Имеются ли у вас язычки?

- Ты что, сам, что ли, не видишь?

- И они звонят?

- Да ты что, оглох, что ли?

Напёрсток прислушался и... ничего не услышал.

- Девочки, он - глухой! - сказала туфелька на самой верхушке.

- Он слепой, - сказала та, что пониже.