Испанская серенада (Закон мести) - Блейк Дженнифер. Страница 19

Из Кадиса в Луизиану в ближайший месяц не собиралось плыть ни одно судно. Однако корабль под названием «Селестина» отправлялся к берегам Мексики. Он должен был сделать по пути остановку на острове Куба. Если путешественники сойдут в Гаване, они смогут затем отплыть в Луизиану на борту каботажного торгового судна, курсирующего между островом и Новым Орлеаном или Мобилем. Так они быстрее достигнут места назначения, чем если будут ждать следующего рейса в Луизиану. Необходимо было учитывать и то, что для Рефухио и его спутников было небезопасно оставаться в Кадисе. В любой момент их могли опознать и донести властям. Чем скорее они, скрывшись под чужими именами, покинут Испанию, тем будет лучше.

Чарро достал карету, чтобы они могли доехать до пристани. Если говорить прямо, он «позаимствовал» ее у хозяина, редко покидавшего дом. В течение ближайших нескольких часов тот не должен был хватиться пропажи. На дверях кареты был изображен герб, но его столь хитро залепили грязью, что определить в точности принадлежность кареты было невозможно. Лакеи и кучер носили ливреи цвета бургундского вина, украшенные золотом. Никто не заметил, что лица их были подозрительно красными от пьянства, а в карманах звенело серебро.

Взоры пяти или шести пассажиров, уже находившихся на борту, равно как и взгляды большинства команды, а также каждого пьяного матроса и кадисского портового бездельника были устремлены на выходившего из кареты Рефухио, который двигался с грацией дикого животного и надменным высокомерием принца. Он выглядел великолепно в камзоле темно-красного бархата, застегивающемся на серебряные пуговицы размером с яблоко. На нем были золотисто-желтые штаны, серые чулки и черные туфли с серебряными пряжками. Слегка припудренные волосы покрывала шляпа, украшенная винного цвета плюмажем, а трость из полированной малассы с золотым филигранным набалдашником была длиной почти в рост среднего человека. Плащ был украшен пелеринами, одна шире другой, так что и без того широкие плечи Рефухио казались еще шире.

Выказывая полнейшее равнодушие к зрителям, он махнул кучеру и, повернувшись, помог Пилар выйти из кареты. Пышностью наряда она ему не уступала, одетая в дорожное серое бархатное платье, подбитое розовым атласом. Ее широкополая фетровая шляпа в тон платью была подвязана под подбородком широкой лентой розового тюля. На груди ее матовым блеском переливались искусственные жемчужины, заставляя кожу светиться. Низкий вырез платья был отделан розовым кружевом. Все вместе это составляло чарующую картину. Пилар шла с опущенными глазами, не преминув, однако, метнуть из-под ресниц испепеляющий взгляд в сторону Рефухио, когда тот рассчитанным жестом, полным почтения и обожания, предложил ей руку. Она чувствовала, что он заставляет ее играть ненавистную ей роль, превращая в то, чем она не является на самом деле. Казалось, он смеется над ней. Или же это была присущая ему самоирония?

Они взошли по трапу. За ними шла Исабель. Одета она была просто, в руках несла сундучок, в котором, по-видимому, находились драгоценности ее госпожи. На самом деле там были жалкие остатки их серебра. За ней вышагивал Энрике, рафинированный придворный щеголь в голубых штанах и жилете под светло-серой курткой. В небесно-голубом галстуке сверкал бриллиант, а белые от пудры волосы были тщательно упрятаны на затылке в шелковый мешочек.

Балтазар в роли слуги был само совершенство. Он был одет несколько грубовато, волосы его не были напудрены, на лице застыло флегматичное выражение. Он нес один из тюков, выгруженных из кареты. На Чарро был черный костюм для верховой езды, полосатый жилет гармонировал с брюками, заправленными в высокие сапоги из тонкой, мягкой кожи. Через плечо он перекинул лассо, плетенное из кожи. Оно да еще шляпа особого фасона придавали Чарро вид заправского наездника. Его наряд ненавязчиво намекал на некую гасиенду, где выращивают чистокровных арабских лошадей или же быков для арены. Роль, которую он играл, была столь близка его истинной сущности, что выглядел он совершенно естественно.

Капитан корабля вышел вперед, приветствуя их. Он согнулся в поклоне, его лицо сморщилось в льстивой улыбке:

— Приятно видеть вас на борту этого корабля, дон Гонсальво, — произнес он. — Вы оказываете нам великую честь. Мы постараемся сделать все от нас зависящее, чтобы это путешествие стало приятным и запомнилось вам.

Капитан хотел представить других пассажиров, но Рефухио отверг это предложение, расслабленно махнув рукой. Возможно, позднее. Сейчас, заявил он, сеньорита устала, и перед отплытием он лично хочет осмотреть, чисто ли в его каюте.

Пилар первый раз в жизни плыла на корабле, поэтому не могла быть готова к тому, что ей пришлось увидеть, — маленьких размеров корабль и тесные клетушки, отведенные для пассажиров. В каюте, предназначенной для них с Рефухио, стояла узкая койка, умывальник с тазиком в углу, и письменный стол с двумя стульями. Между мебелью едва ли оставалось место для того, чтобы сделать шаг, но это было самое роскошное после каюты капитана помещение на корабле.

Балтазар поставил на палубу свой груз, затем вместе с Энрике, Чарро и Исабель последовал за матросом, которому было наказано проследить, чтобы все были размещены. Пилар собиралась пойти за ними, но Рефухио удержал ее.

— Минутку, голубушка моя. — Он улыбнулся и закрыл за остальными дверь. Повернувшись, оперся на нее спиной.

Пилар посмотрела ему в глаза. В них плясали искры возбуждения и веселья. Она вскинула голову:

— Вы наслаждаетесь этим, не так ли? Вам нравится рисковать и притворяться?

— Я могу это вынести.

— Более чем просто вынести, я уверена. Он склонил голову, признавая ее правоту.

— Ограничивать свою свободу холмами Испании и местами, где за безопасность надо платить, — то же самое, что сидеть в тюрьме. Как известно, в тюрьме отчаянно скучно. Освободиться хотя бы на день — это просто чудесно.

— Но опасно.

— Перспектива недель, даже месяцев на свободе — это дар богов. Подобные дары надо принимать, не раздумывая о цене.

— Все это прекрасно, — продолжала она, ее взгляд был осуждающе холоден, — но кое-кто из нас не любит опасность. И не желает находиться в ловушке.

Он поднял голову:

— В какой?

— В этой комнате. Мне почему-то кажется, что вы с нетерпением ждете момента, когда я буду вынуждена признать, что любовница должна разделять постель со своим господином.

— С нетерпением? Вряд ли. Скорее, с вполне понятным интересом. Почему вы так долго выжидали?

Она принужденно улыбнулась:

— Я думала, вы предпочтете, как обычно, спать в одиночестве. Я предполагала, что эксцентричность дона Гонсальво простирается столь далеко, что вы закажете отдельные каюты. И это было ошибкой. Я полагала, что привычка спать в одной комнате со всеми вашими последователями укоренилась так глубоко, что вы не откажетесь от нее и на корабле. Я много о чем думала и, кажется, была не права.

— Вам незачем меня бояться, — мягко произнес он.

— Вы задержали меня здесь вопреки моей воле, угрожали мне и навязывали свое общество. Скажите, почему я должна вам верить?

— Мое общество… — задумчиво повторил он.

— Вы будете это отрицать?

— Никоим образом. Но вы должны понять: то, что я делал с вами — ничто по сравнению с тем, что я мог сделать.

Это была правда, которую нельзя было не признать. Она перевела взгляд на дверь за его плечом.

— Это не делает ваши действия более учтивыми.

— Повторяю, вам нечего бояться. Все, что от вас нужно — создавать видимость интимных отношений между нами.

— Мне это не нравится, — смело заявила она.

— Почему? Даже если зрители всего этого маскарада и узнают, кто вы на самом деле, это не повредит вашему доброму имени. Оно уже пострадало настолько, что его ничто не восстановит. А раз так, о чем может беспокоиться новоиспеченная Венера?

— Не называйте меня так! — резко потребовала она.

— Тогда верьте мне. — Его рассудительный тон уступил место жесткости: — Если бы я шептал молитвы и упрашивал вас, желая польстить вашей милости, у вас был бы повод для жалоб. Но я ни о чем не прошу вас.