Испанская серенада (Закон мести) - Блейк Дженнифер. Страница 24

— Вот уж чего он точно не сделает.

— Он вчера предупреждал об этом нас всех — меня, Чарро и Балтазара.

— Только не говорите мне, что он боится, что его могут на кого-то променять, — уклончиво возразила она.

— Мне кажется, он сделал это из осторожности. Вы не находите, что в интимные моменты легче всего узнать правду?

— Не знаю, — попыталась она натянуто пошутить. Ей следовало быть настороже, по-видимому, он также изучал ее.

— Я имею в виду, если по-настоящему влюбиться. — Он склонил набок голову в напудренном и туго завитом парике, ярко-карие глаза не отрывались от ее лица. Она выдержала этот взгляд.

— Исабель говорила, что вы были бродячим циркачом.

— Акробатом, если быть точным. Но я много кем был… — Последнее признание было всеобъемлющим.

— Помимо всего прочего, вы были цыганом — предсказателем судьбы. Думаю, у вас это неплохо получалось.

Он приложил палец к губам, осмотрелся по сторонам, затем пригнулся к ней:

— Я им и остался. — Он скромно потупился.

Так же тихо и таинственно, как он, девушка прошептала:

— Из вас вышел превосходный гранд, только должна заметить, что большинство виденных мною грандов слишком беспокоились о величественности своего вида, чтобы сидеть на полу.

Он нахмурился, между бровями пролегла морщинка.

— Это правда?

— Даю вам слово.

Он кивнул, затем, поджав губы, взглянул в угол, где сидела донья Луиза, скользнул взглядом по играющим в карты. Снова посмотрел на Пилар. Не касаясь пола, он встал и сел на стул рядом с Пилар.

— А теперь? — поинтересовался он, скрестив ноги и разглаживая штаны. — Как теперь?

— Великолепно, — серьезно заверила Пилар.

— Величественный вид. Я должен о нем помнить. А если я допущу еще какие-нибудь ошибки, верю, что вы укажете мне на них.

— Да, разумеется, хотя, как я уже говорила, вы держитесь просто прекрасно, и Чарро тоже, хотя его роль и легче — ведь он играет самого себя.

— Сомневаюсь, что он способен сыграть кого-либо еще.

— Вы намекаете на то, что временами он забывает про кастильскую шепелявость?

— Именно. Этот неотесанный тип отказывается признать ее прелесть, заявляя, что ему трудно произносить слова на подобный манер.

— Так не говорят в Техасе.

— Варварское место, — затряс головой Энрике.

— Кажется, его отец потерпел неудачу, пытаясь вышколить Чарро.

— Ну, не совсем. Парнишка кое-что узнал о женщинах постарше, а я рассказал ему о молоденьких.

— Я уверена, он преисполнен благодарности.

— Вовсе нет! Он уверяет, что я увожу у него женщин, когда начинаю демонстрировать мое искусство обольщения. Вы не должны верить этой наглой лжи.

— Не буду, — торжественно пообещала ему Пилар. И более того, она не собирается верить и другим словам Энрике. Он легко ответил на ее вопросы и подтвердил большую часть того, что было сказано Исабель. Но он был не так прост, как казалось, да и никто из друзей Рефухио не был прост. Энрике мог ради забавы ввести ее в заблуждение; мог из любезности сказать ей то, что она желала услышать. Он также мог скрывать истину, исходя из своих личных интересов, по приказу Рефухио или из соображений общей безопасности. Ей следует побеседовать с Чарро. Возможно, сопоставив все услышанное, ей удастся узнать что-то похожее на правду.

Напряженно думая обо всем этом, девушка тихо поинтересовалась:

— Как вы думаете, Рефухио все еще влюблен в эту вдову?

— Все еще влюблен? Она — роскошная женщина, но до этого путешествия я ни разу не слышал от него ее имени. Более того, если некоторых неудержимо влекут лениво-томные позы и непрекращающаяся пустая болтовня, то наш предводитель меньше чем через час, не вынеся этого, сойдет с ума.

Удовлетворение, которое Пилар испытала, слушая это, быстро исчезло. Она поджала губы:

— Тем не менее это его потерянная любовь.

— Да, роковое увлечение. К тому же в беленькой ручке донья Луиза держит хорошую палку для нашего бычка…

— Разве этот человек способен стерпеть такое? Думаю, что нет, разве только ему нравятся побои.

Энрике покачал головой, его карие глаза были серьезны.

— Вы думаете, что, выбирая между удавкой и женскими объятиями, он выберет первое? Он, конечно, мог бы пожертвовать хваленым величественным видом гранда, но вот в чем загвоздка: на виселицу придется отправиться не ему одному.

Это было правдой. Забота Рефухио о тех, кто выбирал его своим главарем, давно вошла в легенды. Он не однажды рисковал жизнью, спасая кого-нибудь из своих друзей от петли или костра.

Пилар не успела ответить. Тихие шаги послышались сзади, и подошедший Рефухио склонился над ними.

— Вы трещите, как две старухи над мисочкой шоколада, — заявил он. — И как приятно, что у вас нашлись общие интересы. Разумеется, я польщен, что в качестве предмета обсуждения был избран я. Как прискорбно, если вам придется сменить тему. Не бойтесь, я вас не подведу.

Выпрямившись, он подошел туда, где сидела вдова, и занял место рядом с ней. В течение последующих нескольких часов присутствующие имели возможность наблюдать самый беззастенчивый флирт из когда-либо выставлявшихся на публичное обозрение. Высокопарные комплименты были исполнены изящества, а жесты — нежности и почтения. В ход шли гримаски, «глазки» и вздохи, томные взоры и взгляды, полные решимости. Вдова застенчиво уступала под галантным натиском разбойника, он, в свою очередь, неожиданно отказываясь от притязаний, побуждал ее к решительным действиям. Взяв веер, он принялся обмахивать ее пылающее лицо. Она отобрала веер, сложила, кокетливо ударив им по плечу Рефухио, провела кружевом по его подбородку, оттененному намечающейся бородой. Донья Луиза угостила Рефухио конфеткой. Он не спеша жевал, смакуя, наслаждаясь ее вкусом, медленно облизывая губы.

Пилар не смотрела на них. Она смеялась, шутила, присоединившись к играющим в карты, лишь изредка поглядывая, до чего доходит представление в другом конце комнаты. Вскоре обед был закончен, вечер прошел, и она имела полное право, распростившись с присутствующими, отправиться спать.

Сон все не шел к ней. Голова болела, каюта казалась тесной и душной, качка — более ощутимой, словно где-то неподалеку бушевал шторм. Ночная тьма сгустилась, и волны наконец утихли. Ее интересовало, где сейчас Рефухио и чем он занят. Вероятно, наслаждается, горько и цинично подумала она. Взбив подушку, чтобы сделать ее мягче, она решительно закрыла глаза.

Рефухио вошел в каюту после полуночи. Он бесшумно затворил за собой дверь и прислушался. Ночь была облачной, ни единый луч света не проникал сквозь иллюминатор. Он быстро нашел в сплошной темноте кровать и, опустившись на одно колено, склонился над лежащей девушкой.

Пилар дышала ровно и почти беззвучно. Он видел, что она, чувствуя себя в безопасности, крепко спит, свободно раскинувшись на постели, прикрытая лишь тонкой сорочкой. Он увидел нежную белизну ее шеи. Протянув руку, Рефухио дотронулся до ее шелковистых волос, разметавшихся по подушке. Они были теплыми, живыми. Отдернув руку, он отшатнулся. Пальцы медленно сжались в кулак.

Он чувствовал себя дураком, сто тысяч раз дураком. Сегодня вечером замешательство, отчаяние и ревность заставили его грубо демонстрировать страсть, которой он не испытывал. Он думал, что коль уж суждено ему быть проклятым, то он должен быть проклят без надежды на прощение, и даже не подозревал, как больно может ранить осуждение, увиденное в чужих глазах. Не подозревал, что мысли, причиняющие боль, заставят болеть сердце.

Его мозг пронзило желание лечь рядом с Пилар, обнять ее и ждать, ждать, что наступит раньше — сон или рассвет. Она была так мила, невинна и прелестна…

Если он будет терпелив, то, возможно, проснувшись, она повернется к нему. Достаточно одного ее прикосновения, и он потеряет голову. Он поцелуем прикоснется к розовым, мягким губам, изучит каждый изгиб ее тела. Ослепнув, оглохнув, онемев и утратив память, он будет искать у нее спасения. Старательно, сурово сдерживая свое желание, он будет вести ее в танце любви, пока она не почувствует эту музыку и не соединится с ним в страстном ритме, во всесокрушающем изумлении финала.