Испанская серенада (Закон мести) - Блейк Дженнифер. Страница 62

— Нет! — прошипел Чарро, схватив Балтазара за плечо. — Этим ты выдашь нас.

— Мне наплевать!

— А мне нет! Мы опоздали, приятель. Даже если нам удастся пробиться к Исабель и освободить ее, то это ничего не даст. Ей осталось жить всего несколько часов. Она едва дышит, а уж о том, чтобы скакать верхом на лошади с такими увечьями, и речи быть не может.

Балтазар сбросил руку Чарро и внезапно как-то обмяк, уронив мушкет. В его глазах показались слезы, и через секунду он плакал, как ребенок.

— Я не могу вот так оставить ее здесь.

— Но другого выхода нет. Если только ты не хочешь разделить участь Исабель.

— Мне следовало бы умереть вместе с ней, раз я не могу ей ничем помочь. Но если уж мне это не суждено, то я должен хотя бы избавить ее от страданий.

Все поняли смысл его слов и, скрепя сердце, вынуждены были признать его правоту. Никто не смел останавливать Балтазара, когда он направил оружие на женщину, которую любил.

Балтазар снова прицелился, но не выстрелил. Сначала у него начали дрожать руки, а скоро и все его крупное тело сотрясалось от рыданий. Его лицо болезненно скривилось, на лбу выступила испарина. Внезапно он затих.

Он протяжно застонал и опустил мушкет. Там, внизу, индианка подходила к Исабель, помахивая дубинкой. Балтазар содрогнулся, затем медленно поднял голову. Его взгляд остановился на Рефухио.

— Эль-Леон, — сказал он, — ты должен сделать это. Звук его голоса, в котором слышалось столько мольбы и муки, никого не мог оставить безучастным. В неровном свете далекого костра лицо Балтазара приняло странный желтоватый оттенок.

Лицо Рефухио исказилось гримасой боли, но он тут же взял себя в руки. Он на миг прикрыл глаза, затем снова открыл их.

Когда он заговорил, его голос был тихим, как дыхание ветра, но в нем слышались металлические нотки:

— Я сделаю это, Балтазар. Для тебя, и ни для кого другого. Но когда апачи услышат звук выстрела, они всей толпой сбегутся сюда. Вам всем следует покинуть это место. Поезжайте. Я скоро вас догоню.

Они повиновались. Все уехали, а выполнение самой трудной задачи Рефухио в который раз взял на себя. Они поминутно оглядывались, вздрагивали от каждого шороха и с замиранием сердца ждали выстрела.

И когда это наконец произошло, они пустили лошадей вскачь и мчались так, как будто за ними уже гнались. Разом ожили все страхи — прошлые и настоящие. И когда появился Рефухио, ускользнувший от своих преследователей, этот страх не только не покинул их, но даже усилился. Они не заговаривали с Рефухио и старались не смотреть на него, только яростно нахлестывали лошадей. Они вернулись на старую стоянку, чтобы забрать оставленную там поклажу, и снова тронулись в путь.

Короткий привал они сделали только ранним утром, чтобы хоть немного отдохнуть и напоить измученных лошадей, и с первыми лучами солнца снова были в дороге.

Было уже далеко за полдень, когда они убедились, что их не преследуют. Видимо, апачи решили отказаться от погони, потому что если бы они захотели, то быстро бы настигли отряд. Может быть, они решили, что белым и так досталось, тем более что Исабель умерла. Как бы там ни было, все возблагодарили Бога за то, что хоть одна опасность миновала.

Однако дона Эстебана тоже не было видно. Они могли только гадать, что с ним случилось. Он мог тоже подвергнуться нападению апачей или, обнаружив, что поблизости находятся индейцы, повернуть назад, спасая свою шкуру. Не исключено также, что торговцы — спутники дона Эстебана — все время наблюдали за сражением в дубовой роще, затем последовали за Рефухио и его товарищами к индейской деревне, но потом случайно упустили их в темноте. Или же, став свидетелями схватки белых с индейцами, предпочли свернуть с Камино-Реаль на какую-нибудь другую дорогу, чтобы не подвергать себя опасности. Существовала также вероятность, что отряд дона Эстебана без всяких приключений продолжал путь, а это означало, что они теперь скачут где-то далеко впереди.

Любая передышка была сейчас кстати, только трудно было поверить, что Рефухио и его спутники действительно получили эту передышку. На привале не стали разжигать огня, а само место стоянки выбирали на этот раз особенно тщательно. Чарро, отделавшийся во время вчерашней баталии только легким испугом, вызвался быть дозорным, но на самом деле теперь все они постоянно смотрели в оба, не позволяя себе ни на минуту расслабиться. Несмотря на усталость, никто не спал. Все ворочались с боку на бок, вздыхали, кашляли, считали звезды, осыпавшие ночное небо сверкающими искрами. Висенте вполголоса бормотал молитвы.

Энрике сменил Чарро на посту. Наконец, около полуночи Балтазара сморил сон, и он, по обыкновению, захрапел. А вскоре после этого послышалось ровное сопение доньи Луизы. Чарро улегся поудобнее и тяжело вздохнул. Висенте теперь хранил полное молчание, а его старший брат лежал, как всегда, рядом с Пилар. Она полуприкрыла глаза и начинала чувствовать, как напряжение потихоньку покидает ее. Но тут ее покой был потревожен слабым шуршанием. Она вздрогнула и открыла глаза.

Рефухио встал, сложил одеяло и, двигаясь совершенно бесшумно, взобрался наверх по склону небольшой лощины, в которой они устроились на ночь. Пилар слышала, как он что-то тихо сказал Энрике, а затем исчез из поля зрения. Пилар подождала немного, потом тоже поднялась и пошла вверх по склону.

Энрике сидел верхом на коне и скуки ради тыкал в землю длинной палкой. Пилар шепотом спросила его:

— Где Рефухио?

Акробат молча вытянул руку в сторону. Пилар направилась туда, куда он указал.

Месяц, висевший в небе, был похож на дольку желтой дыни — не тусклый, не яркий, неподвижный и величественный. В его слабом свете Пилар увидела Рефухио, шагающего как раз впереди нее. Вокруг него вились потревоженные ночные бабочки. Где-то далеко пронзительно закричала какая-то птица.

Рефухио подошел к груде камней, проверил, нет ли там змей, и расстелил одеяло. Потом он сел, вытянув ноги, спиной к Пилар.

Она остановилась неподалеку, размышляя, как бы объявить о своем присутствии. Но Рефухио вдруг заговорил сам:

— Зачем ты шпионишь за мной? Если ты пришла, чтобы утешать меня или укорять, то ты зря тратишь время. Я не потерплю от тебя упреков и не нуждаюсь в твоей жалости.

— Все, что я собиралась предложить тебе, — это мое общество. — Рефухио ничего не ответил, и Пилар продолжила: — Но если ты предпочитаешь одиночество, то я могу и уйти.

— Нет, останься, пожалуйста, — неожиданно попросил он и подвинулся, освобождая ей место рядом с собой.

Она села, прислонившись спиной к камням, сложив руки на коленях. Наверное, следовало что-то сказать, чтобы поддержать разговор. Но единственная фраза, которая пришла на ум Пилар: «Сегодня прохладно», показалась ей слишком банальной. Хотя, на худой конец, и это могло заполнить чересчур затянувшуюся паузу.

Пилар искоса посмотрела на Рефухио, на полоску бинта, белеющую на фоне бронзовой кожи. Интересно, беспокоит ли его рана и не поэтому ли он не мог заснуть? Но Пилар стеснялась спросить об этом. Рефухио могло показаться, что она жалеет его, а именно это он ей делать запретил. Наконец Пилар решилась.

— Как ужасно то, что произошло с Исабель. Рефухио ответил не сразу.

— Действительно, ужасно.

— Ты, наверное, сильно переживаешь из-за этого?

— Не так сильно, как должен был бы. Не так сильно, как она бы того хотела.

— Почему?

— А зачем ты спрашиваешь? — Рефухио повернулся и пристально посмотрел на Пилар.

— Не знаю. Возможно, затем, чтобы убедиться, что это все не кошмарный сон.

Рефухио отвел глаза.

— Исабель была будто птичка с перебитым крылом, которое никогда не срастется. Когда ты находишь такую птицу, то чувствуешь себя обязанным защитить ее, потому что сама она не может о себе позаботиться. Но стоит на минуту зазеваться, и кот или ястреб — тут как тут, и птица погибает у них в когтях.

— Выходит, смерть Исабель на твоей совести?

— Опровергни это, если сможешь.