Собрание сочинений в трех томах (Том 2, Повести) - Воронкова Любовь Федоровна. Страница 8
Но потом остановился. "Они так - и я так? Нет. А вот я не буду так. Я вот пойду да председателя приведу. Пусть он посмотрит, что его дочка делает".
Ромашка побежал. Недалеко от риги ему встретились Груня и Стенька. За ними по тропочке семенил Козлик. И сзади всех, отмеряя длинными ногами неторопливые шаги, шел Женька.
- Ты уж посадил? - весело удивилась Груня. - Уж успел?
Ромашка сверкнул на нее светлыми ледяными глазами и ничего не ответил. Он шел прямо на них, не сворачивая.
- Вот идет, как бык какой, - закричала Стенька, - да еще толкается!
Козлик еще издали посторонился. А Женька хотел было задержать Ромашку и широко расставил руки:
- Стой! Пропуск давай! Пароль говори!
Но Ромашка молча отпихнул Женьку и пошел не оглядываясь. Все в недоумении посмотрели друг на друга.
- Что это он?
- Что это на него наехало?
Тут их догнала Раиса. У нее было обиженное лицо.
- Ромашка совсем взбесился! Я его не трогаю, а он толкается!
Подойдя к огороду, они сразу поняли, почему Ромашка взбесился. Все они, так же как и Ромашка, неподвижно остановились перед испорченными грядами.
- Ой, кто же это натворил? - жалобно сказала Стенька и обеими руками взялась за щеки. - Ой, батюшки!
Женька стоял, засунув руки в карманы и приподняв плечи. Черные брови его сдвинулись к самому переносью.
- А вот пусть не хвалится! - возразила Раиса. - А то - "мои лучше всех, лучше всех"! Вот тебе и лучше всех!..
Груня огорченно глядела на гряды:
- Еще на нас подумает, вот что хуже всего!
- А если взять да поправить? - несмело предложил Козлик.
Женька выдернул руки из карманов, оглянулся - нет ли заступа.
Груня поняла его движение:
- Вы пока сажайте огурцы, а я сейчас за лопатами сбегаю. Живо поправим.
Она не успела уйти, как пришел Ромашка, а за ним Грунин отец.
- Вот, дядя Василий! Смотри, - сказал Ромашка, не взглянув на ребят, - вот что сделали!
Председатель помолчал, потеребил ус и медленно перевел глаза на Груню:
- Это что же у тебя делается, бригадир?
- У меня! - вспыхнула Груня. - Как это - у меня? Мы все грядки делали... мы не портили...
- Они не портили! - горько сказал Ромашка. - Это не они, это петровские колхозники на конях проехали!
- Что ты, Ромашка! - крикнула Груня со слезами. - Ты и правда думаешь, что это мы?
- Нет, не вы, - повторил Ромашка. - Я и говорю - не вы, я говорю это петровские... Это им не понравилось, что мои гряды тетка Елена похвалила!
- Ну уж, если ты не веришь... - у Груни осекся голос, она докончила почти шепотом: - Тогда как хочешь! - и гордо отошла в сторону.
- Груня не портила! - быстро и горячо сказала Стенька. - И я не портила! Мы все время вместе были. Может, вот Женька...
- Что? - крикнул Женька. - Ты что мелешь?
Все закричали, заспорили. И каждый доказывал, что не трогал Ромашкиных гряд.
Председатель слушал, покачивая головой.
- Эко дурачье! - сказал он. - Один делает, другой портит. С такой работой, братцы, далеко не уйдем. А идти-то ведь нам еще ой как далеко!
Председатель велел поскорей принести заступы и помочь Ромашке. И пригрозил: если это повторится, то он виновнику так всыплет, что тот и своих не узнает.
Ромашка никого не подпустил к своим грядам. Сделал сам. Молча посадил огурцы. И ушел, не сказав никому ни слова, ни на кого не взглянув.
Невесело в этот день было на огороде.
А вечером еще и мать журила Груню:
- Как же это так? Огород - общий. Земля - общая. Разве Ромашкина грядка - это его собственная? Разве он так же не для нас всех старается? А вы его грядку - топтать? Ведь это все равно что свою топтать! Надо порадоваться, что у парня работа ладится, да поучиться у него, а они вон что! Истоптали! Ну, куда это годится?
- Мама, - повторяла Груня, - ну я же не топтала! И даже не знаю кто! Мы и не думали даже!..
- Так надо узнать, кто такую чепуху сделал. Да хорошенько взыскать. А прощать такие дела нельзя.
КОЗИЙ ПАСТУХ
Ромашка был человек гордый, непокладистый и обиду помнил долго. На огороде работал особняком. Окликнут его - не оглядывается. Спросят что-нибудь - не отвечает. Будто он в огороде совсем один - копает-копает, потом отдохнет немножко. Обопрется на заступ и глядит куда-то на деревья, на облака. А потом снова начнет копать. Работал он крепко, споро. Невысокий, коренастый, как молодой дубок, он был самый сильный из всех ребятишек в Городище.
Когда позвали на обед, Ромашка не поднял головы и не выпустил заступа. Груня подошла к нему:
- Ромашка, обедать!
- Без тебя знаю, - буркнул Ромашка.
- Ромашка... Все так и будешь злиться теперь? Ведь говорю тебе - я не знаю кто... - начала Груня.
Но Ромашка оборвал ее:
- А ты иди! Слыхала? Обедать звали!
- Да ведь ты все не веришь!
- А кому мне верить - тебе или своим глазам?
- Но я тебе говорю!..
- А можешь и не говорить.
Он всадил заступ в землю и, разминая плечи, пошел с огорода.
Груня с огорченным лицом поплелась следом. У нее очень болели руки и плечи от заступа, и Груня сердилась на себя за это. Почему это она такая некрепкая и несильная? Вон Стенька! Ее спросишь: "Стенька, устала?" А она: "Не!" - "Стенька, руки болят?" - "Не!" - "Стенька, спину ломит?" - "Не!"
И всегда "не"! И в холод ей не холодно, и в грозу не страшно, и в работе не тяжело.
А Груня, никому не сознаваясь, потихоньку считала, сколько еще дней копать придется. И думала: хватит у нее сил или не хватит?
Ну что думать об этом? Должно хватить, раз она бригадир.
День был влажный и теплый. Вскопанная земля, еще сочная от весенних дождей, дышала свежими испарениями. А там, где еще не было вскопано, по серой, засохшей корочке уже побежали зеленые задорные сорняки. Трактор шумел в поле. Но сколько еще невспаханной земли!.. Эх, побольше бы сюда лошадей, плуги бы!..
Но глаза страшат, а руки делают. Колхозники работали упрямо, настойчиво. Они забыли все свои мелкие свары и ссоры, все обиды, которыми они когда-либо огорчили друг друга. Была только одна мысль, одно стремление - побольше вскопать, побольше поднять земли, побольше засеять. Они в эти напряженные дни понимали всем своим сердцем, всем существом своим, что если они сейчас не поднимут и не засеют землю, значит, и колхоза им не поднять.