Лесной рыцарь (Бушующий эдем) - Блейк Дженнифер. Страница 49

— Сейчас мы тебя полечим, — сказала Маленькая Перепелка, опустив его обратно на подушку.

— Ты… очень добра, а я еще не поблагодарил тебя.

Маленькая Перепелка пожала плечами:

— Тебе следует поблагодарить Элиз. Именно она уговорила меня спасти тебя.

— Тогда я должен от всего сердца поблагодарить ее, — сказал Пьер, склоняя голову перед Элиз.

Женщины промыли его раны и намазали их целебным бальзамом. Пьер не жаловался, только иногда морщился от боли и говорил, что щекотка пострашнее самых ужасных пыток. В следующую секунду он уже превозносил их доброту и торжественно заверял, что может помыться и сам, но не хочет из-за лени, а кроме того, ему приятно, что это делают две такие хорошенькие женщины. Его рука случайно коснулась груди Маленькой Перепелки, когда она наклонились над ним. Она так резко отпрянула, что в глазах француза появился озорной блеск. С этой минуты он при любой возможности пытался дотронуться до ее бедра или шеи, и ее смущение приводило его в восторг. Взволнованная и растерянная, Маленькая Перепелка бросала на него возмущенные взгляды, но Пьер каждый раз принимал совершенно невинный вид. Он был слаб, но дух его не был сломлен.

Наконец Пьер был вымыт, удобно уложен, и морщинки боли вокруг его глаз стали постепенно исчезать, а лицо порозовело от крепкого бульона. Он замолчал, глаза его закрылись. Присев рядом с ним, Маленькая Перепелка, как зачарованная, протянула руку к его мягким золотистым волосам и поправила их рассыпавшиеся пряди. Сразу проснувшись, Пьер схватил ее руку и прижал к губам.

— Я не безразличен тебе, — сказал он тихо. — Признайся, что это правда.

— Я же сказала тебе…

— Ты сказала, что Элиз попросила тебя спасти меня, но ты не сказала, почему согласилась.

— Я… Кто-то же должен был это сделать, раз уж Ночной Ястреб не мог!

— Что?

— Так ты ничего не знаешь?

Выслушав рассказ Маленькой Перепелки обо всем, что случилось с Рено, Пьер погладил ее руку, все еще лежавшую в его руке.

— Хорошо, что я приехал.

— Хорошо, что тебя взяли в плен и чуть не убили? — Маленькая Перепелка посмотрела на него сердитым взглядом.

— Хорошо, что я здесь, потому что могу понадобиться Рено, — ответил он, улыбаясь. — Но о том, что я попал в плен, я ни минуты не сожалею!

— Ты или бредишь, или сошел с ума, — ответила она резко, вырвав у него руку.

— Когда ты испытываешь сильные чувства, то становишься невыносимой, — улыбнулся Пьер. — Так было всегда. Помню, я как-то подарил тебе несколько голубых бусинок и перышек, а ты ударила меня по голени.

— Нет!

— Ударила, я помню это отлично.

— А я помню, что…

— Ах, как ты меня любишь!

Маленькая Перепелка вскочила, щеки ее пылали.

— Я так и знала! Я знала, что ты вообразишь, будто я в тебя по уши влюблена, только потому, что я решила спасти твое тело от пыток и волосы от скальпирования. Самонадеянный человек! Я просто пожалела тебя…

— Жалость — это уже ступенька к любви, согласен, — сказал он быстро. — Я часто думал о тебе, Маленькая Перепелка, даже тогда, когда был ребенком. Я видел, как ты росла, становилась хорошенькой, но совершенно неожиданно для меня ты была продана в рабство, потом вышла замуж… А ты когда-нибудь думала обо мне?

Она пристально посмотрела на него и не противилась, когда Пьер вновь взял ее руку.

— Иногда, — произнесла она наконец.

— А как ты думала обо мне? Я спрашиваю, потому что меня озадачили твои слова — там, у виселицы. «Плоть от плоти», — сказала ты. Что ты имела в виду?

Маленькая Перепелка густо покраснела:

— Это были только слова.

— Э, нет, так не пойдет! Ты должна все объяснить. — Он притянул ее к себе и прижался губами к ее ладони.

— Ты… тебе не нужно изображать любовь ко мне только потому, что я спасла тебе жизнь.

— А если это доставляет мне такое удовольствие, о котором можно только мечтать? А если это только слабое отражение того преклонения, которое ты мне внушаешь?

— Ты слаб и… ты не должен переутомляться.

— Силы быстро возвращаются ко мне, но мне стало бы еще лучше, если бы ты легла рядом со мной.

— Нет, ты просто невыносимый человек, — сказала Маленькая Перепелка, но слова эти были произнесены почти шепотом.

Элиз, невольно слышавшая этот разговор, многозначительно покашляла.

— Мне пора идти, я и так слишком надолго оставила Рено.

Пьер и Маленькая Перепелка не ответили; вряд ли они обратили внимание, когда ушла Элиз.

Элиз мечтала рассказать Рено о случившемся — никто другой не смог бы лучше понять ее чувства. Однако он был без сознания; бледный и неподвижный, он лежал в душном тепле дома, не обращая никакого внимания на жизнь, кипевшую вокруг него.

Элиз предпочла бы перенести Рено в его дом, но это предложение было встречено с неодобрением. Мать и брат переживали за Рено и боялись, что она одна не сможет ухаживать за ним так, как нужно. Вслух об этом сказано не было, но Элиз это ясно почувствовала. Тогда она попыталась впустить в большой дом хоть немного воздуха и света, приоткрыв дверь, но одна из престарелых тетушек ее сразу же закрыла. И, наверное, дрожала в своем плаще, волочившемся по земле, потому что не смогла бы согреться даже в аду. Наконец Элиз оставила свои попытки и решила, что все к лучшему: слава богу, никому не пришло в голову искупать его в ручье, чтобы сбить жар.

Вновь наступила ночь. В доме Большого Солнца воцарился покой, все домочадцы улеглись спать на свои скамьи. Элиз села на перевернутую корзину рядом с Рено, прислонившись спиной к краю скамьи и глядя на затухающий огонь. Она думала о Пьере и Маленькой Перепелке, о том, как они привыкают друг к другу…

Потом мысли ее перенеслись в Новый Орлеан. Что сейчас делают французы? Как идет подготовка экспедиции против начезов? Когда она прибудет сюда? Элиз попыталась определить, какое сейчас число, и поняла, что Рождество миновало, когда они были в пути, и что уже наступил новый, 1730 год.

Еще один год прошел… Впрочем, какое это имеет значение? Здесь, среди начезов, весна считалась временем обновления. Это казалось таким же естественным и правильным, как определять родословную ребенка по материнской линии, отмечать время фазами луны, так что в году было тринадцать одинаковых месяцев, и цикл женщины было легко вычислить. Элиз ощущала приближение месячных, несколько задержавшихся из-за переутомления последних недель. Она уже было испугалась, что ей придется просить у Маленькой Перепелки заветных листьев, но нет, все обошлось. Наверное, поэтому сегодня вечером она чувствовала себя такой вялой, расстроенной и нервной. Кроме того, сказалось эмоциональное напряжение сегодняшнего утра, когда она боролась за жизнь Пьера, да и физическая усталость давала себя знать — ничего удивительного, что она готова была разрыдаться или выйти из себя по любому поводу. Вот и сегодня вечером она чуть не заплакала, когда пыталась напоить Рено лекарством из ложечки, но оно все время вытекало из угла его рта…

Элиз повернулась и посмотрела на него. Его губы начали трескаться от сухости, черты лица заострились, глаза запали, а щеки и подбородок покрылись темной щетиной. Но все равно это было волевое лицо, оно внушало доверие и уважение. Даже находясь в бессознательном состоянии, он, казалось, мог в любой момент встать, чтобы прийти кому-то на помощь. Неужели такой человек должен умереть…

Элиз провела кончиком пальца по его губам. Они загрубели, стали шершавыми, а когда-то эти губы прижимались к ее губам, мягкие и теплые. Случится ли это еще когда-нибудь? Хочет ли она этого?

Внезапно Элиз почувствовала, что к глазам ее подступают слезы.

— Рено, — прошептала она, — Ночной Ястреб, Татуированный Змей, не умирай! Пожалуйста, не умирай…

Она не услышала в ответ ни звука, не увидела никакого движения, только медленно опускалась и поднималась его грудь. Тяжело вздохнув, Элиз прилегла рядом с ним, положив голову к нему на плечо.