Любовь и дым - Блейк Дженнифер. Страница 12

— Я не думал, что это убьет ее, — сказал он. — Я не хотел…

3

Ноэль Столет резко остановился, не доходя до застекленных дверей, которые вели на заднюю галерею. Через прямоугольники стекол дверей он мог ясно видеть Риву и Данта Ромоли, сидевших за одним из столов с прозрачной поверхностью. Шляпка Ривы была повешена на угол спинки ее стула. Свет солнца, отражавшийся на кирпичах пола террасы, загадочной тенью набегал на половину ее лица. Она скинула свои кремового цвета туфли и сидела, подогнув под себя одну ногу. Они с Ромоли просматривали на двоих одну газету, одновременно пригубливая послеобеденный кофе из тонких, как яичная скорлупа, китайских чашек.

Эти чашки были из сервиза, который прабабка Ноэля купила в Париже во время своего медового месяца. Впрочем, нахмуриться и медленно сжать кулаки его заставило вовсе не это пренебрежительно-будничное их отношение к семейным реликвиям. Дело было в атмосфере полной расслабленности и непосредственности, которая царила в них. Эти двое людей знали друг друга много лет и поэтому не затруднялись соблюдением какого-то этикета и формальностей в своих взаимоотношениях.

Никогда за все годы знакомства Ноэля с Ривой он не помнил, чтобы она хоть раз держала себя с ним так вольно. Он никогда прежде не видел ее сидящей в столь расслабленной позе, не обращающей внимания на то, как смялась одежда на ее прекрасном теле. Он никогда прежде не видел, как она непринужденно и открыто зевает, совершенно не заботясь о том, что ее собеседник может увидеть ее на секунду искривленный очаровательный рот с нежными губками. В общении с Ноэлем она всегда была настороже, всегда контролировала малейшее свое движение, каждую реплику.

Впрочем, ему не на что было жаловаться: сам он вел себя с ней точно так же. Ни одно случайное слово не сорвалось с его уст во время разговоров с нею, которые сами по себе были редкостью. Не проскользнул ни один случайный жест, ни один случайный взгляд. Такова была его привычка, уходившая своими корнями в давние годы, и такая застарелая и крепкая, что он, наверное, ничего не смог бы изменить, даже если бы искренне захотел от нее избавиться. Он всегда держал себя с ней на полном контроле. Это самообладание и холодность явились продуктами многолетних бессонных ночей, постоянного самосдерживания и, наконец, железной воли и характера. Эти качества понадобились Ноэлю очень рано, еще двадцать пять лет назад, чтобы с их помощью скрывать свои бурные эмоции: гнев на отца, который слишком быстро утешился после смерти первой жены и его матери; стыд за то, что он выбрал себе в жены ту, которая годилась ему в дочери и была даже младше его собственного сына; и сожаление о том, что мачеха оказалась недоступной его пониманию… Ноэлю также приходилось тщательно скрывать свое неистовое потаенное любопытство относительно природы физических отношений, которые существовали между его отцом и юной мачехой. Плюс зависть к отцу, который на правах старшего смог уложить Риву в свою постель. Наконец, дикую тайную страсть самого Ноэля, обращенную на ее дивное тело. Последнее было самым важным, ибо не умерло с возмужанием Ноэля, а превратилось из подросткового сексуального влечения в настоящую любовь.

Да, он любил свою мачеху. Боже, все годы это осознание жгло его чувством вины и ощущением тайной радости. Впрочем, долго та мука продолжаться не могла. Какое-то время Ноэль был на самом пределе, и неизвестно, что могло бы произойти, если бы отец вовремя не положил этому конец, услав из отчего дома своего сына. Ноэль был почти благодарен ему за это. Но ничего сильнее тех своих переживаний он не испытал ни разу за все последующие двадцать пять лет. Ничего.

Музыкальный и одновременно настойчивый звук вывел его из задумчивости, и через секунду он понял, что это надрывается старинный звонок у парадной двери, которая была за его спиной вдоль по коридору. Ноэль заранее предупредил Абрахама, бессменного дворецкого в Бон Ви на протяжении последних сорока лет, что сегодня будут гости. Пожилой мужчина с величественной медлительностью пошел открывать двери. Звонок продолжал звенеть. Сомнений не оставалось: это приехала Констанция с детьми. Ноэль хотел сначала предупредить о гостях и Риву, но теперь уже было слишком поздно.

Ноэль прошел к дверям и стал смотреть на то, как его бывшая жена распоряжается действиями двух слуг, которые были отряжены для того, чтобы управляться с багажом. Констанция показывала, какие вещи следует а первую очередь сгрузить с горы однотипных огромных чемоданов, которые были навалены в «мерседес» Ноэля, припаркованный у самого крыльца. Он смотрел на все это и жалел о том, что не отправил в аэропорт фургон из своего плантационного инвентаря. Только эта машина могла без проблем вместить все те вещи, которые постоянно брала с собой Констанция даже в краткосрочные поездки для создания вокруг себя привычного комфорта.

Она позволила ему в аэропорту нагрузить в свою машину большинство предметов багажа, но детей не пустила. После того как все чемоданы были уложены, стало ясно, что в «мерседесе» остается место еще по крайней мере для Пьетро, но она решительно отказалась отпускать от себя сына и настояла на том, чтобы ее дети, Пьетро и Коралия, поехали вместе с ней на такси. Ноэль понял, что его принимают за отца, которому нельзя доверять детей. Тем не менее бывшая жена возила их сюда для того, чтобы сын и дочь окончательно не забыли своего папу. Его гнев на ее неблагоразумие доставил ей немало удовольствия. Она была итальянкой. Более того, происходила из аристократической сицилийской семьи. Ее звали леди Констанция ди Лампадуса. Ей не обязательно нужно было жить по логике, а маленькая месть бывшему супругу подняла ей тонус после трудного путешествия.

Дети — девятилетняя дочь Коралия была впереди — вышли из такси и стали медленно взбираться по ступенькам крыльца. Ноэль вышел из дверей им навстречу. Проходя мимо Абрахама, он кивнул ему на заднюю галерею. Старик торжественно наклонил голову, давая понять, что принял указания, и незамедлительно отправился по коридору предупредить хозяйку дома о визитерах.

Пьетро, которому еще не исполнилось семи, чувствовал дикую усталость, был измотан поездкой и готов был вот-вот захныкать. Ему было плохо без няни, которая в самый последний момент не нашла в себе сил взойти по трапу самолета и перелететь через океан. Констанции было непривычно заниматься своими детьми самой. Вот и сейчас, пытаясь успокоить сына, она протянула ему шоколадку. Ноэль заметил следы шоколада на лице Пьетро, еще когда тот вылезал из такси, выходит, его уже утешали, и, наверное, не раз. С густой кудрявой шевелюрой, большими черными глазами и изможденным выражением маленького личика он здорово смахивал на мальчугана с плаката «Спасите детей!».

Коралия, в противоположность брату, была спокойна и оглядывалась вокруг широко раскрытыми глазами. Она определенно унаследовала отцово самообладание. Ее платьице было пошито в Милане самым известным детским портным, а туфельки делались с персональной колодки ручной работы, причем колодка заменялась каждые три месяца на новую. Коралия тащила за собой сумку с куклами, сшитую на заказ из кожи, которая обычно идет на перчатки, с шелковыми полосками и инициалами девочки, вышитыми золотом. Она была похожа на путешествующую принцессу. Однако стоило взглянуть на ее бледное личико с выражением какой-то потерянности на нем, как сразу становилось ясно, что перелет ей также не доставил большой радости.

Ноэль вышел из дверей навстречу детям. Он присел на одно колено, чтобы обнять дочь, затем сгреб рукой и спотыкающегося шестилетнего сына с влажными глазами. Он почувствовал, как Пьетро уткнулся своими шоколадными губами в воротник его сорочки, но это было не важно. Он прижимал к себе тельца своих маленьких детей, чувствовал их податливость и теплоту. Ноэль на секунду прикрыл глаза, комок подступил к горлу. Так давно он их не видел!

— Добро пожаловать в Бон Ви, — тихо проговорил он. Затем поднял Пьетро к себе на грудь, взял за руку Коралию и, пропустив вперед бывшую жену, пошел за ней в дом.