Джек-Соломинка - Шишова Зинаида Константиновна. Страница 19

Несколько мгновений они пристально смотрели друг другу в глаза.

— Я вижу, что ты не любишь красивых песен, — сказал вдруг поп усмехнувшись.

— Я сам складываю песни, — ответил Джек, — но это никому не приносит пользы…

— Тебе нужно идти вправо? — спросил поп, обнимая его за плечи и сворачивая к главной улице. — Пойдем вместе, — сказал он просто, точно они ежедневно совершали такие прогулки. — Если ты сам складываешь песни, то должен знать, что иная ударяет тебя как обухом, а иная может тебя всего прожечь насквозь… тебя и тех, для кого ты поешь.

«А у нас дождь и ветер на нищих полях…» — повторил про себя мальчик. Ему вдруг стало стыдно. Песни, которые складывал он у себя, в Дизби, никого не могли бы прожечь насквозь. Они годились только для того, чтобы позабавить мужиков в воскресный день.

От большого, плотного тела попа шло тепло, и Джеку казалось, что и снег должен был бы растаять под его тяжелыми волосатыми ногами.

Мальчик оглянулся.

Он увидел рядом с отпечатками своих самодельных башмаков широкие следы босой ноги своего спутника. Большой палец отстоял от остальных, как у людей, долгое время носивших сандалии.

— То, что вы говорите, как видно, не прожигает насквозь, — продолжал он упрямо. — Люди, послушав вас, возвращаются домой: мужики — к своим сеньорам, на которых они работают, как скоты, а подмастерья — в свои вонючие мастерские. Они ведут себя ниже травы и тише воды, как этот противный Том Белтон, что ходит за вами следом.

— Нам еще долго нужно будет толковать обо всем этом, — сказал поп ласково. — Стой-ка, а это не тебя ли окликают, парень?

Да, это звали Джека. Джоз Удсток из Дизби без шапки бежал за ними по дороге.

— Слушай-ка, Джек Строу, хорошо, что я тебя увидел, — пробормотал он, останавливаясь и переводя дыхание. — Нужно тебе непременно вернуться в Дизби! С отцом твоим дело неладно!

Разглядев спутника Джека, мужик низко поклонился:

— Добрый день, отец Джон! То-то мне говорили, что в Гревзенде я могу встретить преподобного Джона Бола, а я и не верил. Злые языки наболтали, что вас заперли в Медстоне в тюрьму.

— Всяко было, всяко было, — ответил преподобный Джон Бол. — Ну что же, малый, значит, нам с тобой надо расставаться?

Джеку показалось, что пальцы его немедленно оледенеют только потому, что их уже не сжимает широкая и горячая рука. Даже дурное известие об отце прошло как будто мимо него.

— Я еще увижу вас когда-нибудь, отец Джон? — спросил он с мольбой.

— Если ты живешь в Кенте или в Эссексе, — ответил поп, — то мы еще не раз будем сталкиваться с тобой. Надень шапку — замерзнешь. А пока подумай о своем отце.

Только после того как выцветшая ряса скрылась за углом, слова Джоза Удстока дошли до сознания мальчика.

— Что же такое стряслось со стариком? — пробормотал он в тревоге.

Глава III

— Отец тяжело болен! Кузнец Джим Строу опасно болен! — повторял Джек, идя по дороге, но это никак не умещалось в его сознании.

Джек не помнил, чтобы в их семье кто-нибудь когда-нибудь опасно заболевал. Как-то раз отец, напившись в воскресенье, упал и расшиб себе лоб, но, проходив весь понедельник с завязанной головой, во вторник он уже снова командовал на кузне.

Джейн Строу однажды проколола себе палец крючком. Палец поболел несколько недель, а потом вдруг распух и покрылся синими пятнами. Снэйп-Малютка сказал, что немедленно нужно отнять два сустава. Мать глухо мычала, когда костоправ перевязывал ее безобразную култышку, но наутро она вместе со всеми отправилась косить сено.

Два года назад умерла маленькая сестренка Джека, девочка, что родилась перед Энни, но она тоже почти не болела. Утром дитя смеялось и играло со всеми, к вечеру девочка присмирела, всю ночь хныкала и просила пить, а еще через день из дома Строу уже выносили маленький белый гробик.

Как же так случилось, что отец опасно заболел? Ну, упал и переломил себе ключицу, что же здесь такого? Перебили же в драке ключицу Вилли Лонгу, и сейчас у него одно плечо выше другого. Но разве это такая серьезная болезнь?

Джек закрывал глаза и старался себе представить отца больным, но это никак не получалось. Разве можно себе представить больным такого плотного, широкого человека, с такими крупными, распирающими куртку мышцами и с румянцем во всю щеку?

Нет-нет, все это не так!

Разве не могло случиться, что Джоз Удсток нарочно обманул его, чтобы Джек поскорее вернулся в Дизби? Ведь так именно и подумал Ричард Комминг.

Пока Генри Пэстон кричал и топал на Джека ногами, Ричард Комминг, отозвав мальчика в угол, потихоньку допытывался, не сочинил ли тот всю эту историю о болезни отца для того, чтобы поскорее улизнуть домой. Он пригрозил, что ложь падет на голову ни в чем не повинного человека и отец Джека действительно заболеет.

— Смотри, Соломинка, повинись сейчас же, если ты солгал!

И Джек на кресте должен был поклясться, что на базаре он действительно получил это дурное известие из дому.

Дойдя до харчевни «Шести матросов», Джек остановился. Они условились здесь встретиться с Заячьей Губой, но долго ждать Джек не мог, потому что ему предстоял еще длинный путь. Засунув руки в рукава, Джек быстрым шагом прошелся взад и вперед по снегу, усыпанному перед дверями харчевни еловыми ветками.

Заячья Губа был точен.

— Может быть, мне еще придется назначать свиданья молодцам в лесу, а это такой народ, что не любит ждать! — сказал он запыхавшись. — Я провожу тебя до отцовского трактира, но прибавим шагу, потому что мне ведь сегодня нужно будет вернуться в мастерскую.

Джек сбоку поглядывал на товарища и думал о том, что, как видно, мать парня плохо придерживалась постов или отец застрелил зайца из неосвященного самострела, если бог так наказал их через сына. Сбоку Джеку была видна только статная шея парня, выбивавшиеся из-под шапки кольца каштановых кудрей да красивая темная родинка подле уха. Любая девушка оглянется на такого молодца, если не приметит его ужасного недостатка.

— Видишь, Чарли, — сказал Джек, — Ричард Комминг все-таки отпустил меня домой. Он сам просил за меня хозяина.

— Что ты носишься со своим Ричардом Коммингом! — проворчал Заячья Губа. — Знаешь, как он просил за тебя Генри Пэстона? Он сказал: «В Сити ученики зарезали мастера Эткинса и его жену. Не следует сильно перегибать палку, дорогой зятек!»

Джек молчал. Что бы ни сказал Ричард Комминг, но без него хозяин ни за что не отпустил бы Джека домой.

— Уж по мне лучше Генри Пэстон, чем Ричард Комминг, — продолжал Заячья Губа. — Обходись Генри один, без всяких шурьев да помощников, мы бы обедали семь раз в неделю. И уж он не жалел бы углей для жаровни. Я тебе говорю, что он хоть и зол, как собака, но не такой лгун и скряга, как его шурин. Если его спросишь, он тебе прямо скажет, что тебе никогда в жизни не быть мастером. Эх, и дурак же ты, Соломинка, что в пятнадцать лет пошел в ученики!

Джек шагал насупившись. В прошлую субботу Заячья Губа, напившись, хвастался, что изо всех учеников он один будет мастером, и только потому, что его отец даст какую угодно взятку гильдейской комиссии. А теперь парень в трезвом виде повторяет то же самое. Да и многие из учеников болтали, что парламент провел билль, запрещающий давать звание мастера детям вилланов. [50]

— Ничего, когда ты будешь мастером, Чарлз, ты возьмешь меня к себе в помощники, — сказал он, невесело усмехнувшись.

— Не буду я никогда мастером! — ответил Заячья Губа сердито. — Как только повеет весенним ветром, я куплю себе меч и щит и уйду в лес к Зеленым братьям. Только такие дураки, как ты, думают здесь в мастерской трудом пробить себе дорогу!

Дойдя до харчевни «Радость путника», Заячья Губа, не стучась, заглянул в окно.

— Подожди-ка, Соломинка, — пробормотал он. — Неужели старик не вынесет нам по кружке, подкрепиться на дорогу?

Но, сердито сплюнув, он тотчас же круто отвернулся.