Человек Иван Чижиков, или Повесть о девочке из легенды - Ширяева Галина Даниловна. Страница 15

Надо было бы остановиться и повернуть назад. Но она шла вперед. Она плакала и шла...

Тропинка вывела ее на просеку.

Дина не знала, что такое просека, но именно это слово пришло к ней, когда она увидела огромную, казавшуюся страшной среди темного леса поляну. На поляне на невысоких черных буграх росли кривые обтрепанные кусты.

Тропинка кончилась. Дина шагнула прямо вперед, наугад, чтобы перейти просеку-поляну напрямик... Земля под ее ногой вдруг мягко подалась, словно Дина наступила на воздушный шарик. Дина бросилась назад, еще не догадавшись, не успев сообразить, куда же это она забрела.

И тогда отчаянный крик, словно хлыст, с силой ударил ее и заставил остановиться.

Она остановилась, обернулась.

И поняла, что перед ней болото. Что крик - это Маринка. Что Маринка тонет!..

- Не ходи! Не ходи сюда! - отчаянно кричала Маринка и выплескивала из грязной болотной жижи руки - с них рваными ручьями стекала вода, и они были похожи на крылья раненой, изодранной птицы. - Не ходи! Я промахнулась! До меня можно добраться, но ты не ходи! - кричала Маринка, захлебываясь слезами. - Тут мост, тут твердое под водой! Тут настил!.. Надо только рассчитать! Но ты промахнешься... Не ходи! Я промахнулась! Только у меня нарыв... А у тебя нету нарыва... Ведь нету?

- Да, - беззвучно ответила Дина и шагнула вперед, в черную трясину. Нету...

И когда в первую секунду ей показалось, что она и в самом деле промахнулась, что нет у нее под ногой никакого настила, когда успела промелькнуть в ее голове мысль: "Вот как кончилась жизнь!" - вдруг выдвинулся откуда-то из сумрачной глубины леса маленький соседский мальчишка и, глядя на нее в упор, сказал: "А тетя Саша Чижикова плачет за сараем. А вы почему не плачете?.." Потом промелькнуло перед ней бледное лицо Андрея с темными кругами вокруг глаз, что-то узнавшего, о чем-то догадавшегося тогда там, на вокзале... Она тихо вскрикнула и рванулась к Маринке:

- Какая Саша?!

И поняла тут же, что под ногами у нее твердое: скользкие, разбухшие от воды бревна - подводный мост. Она сделала еще один шаг вперед. Еще один... До Маринки оставалось не больше метра. Черная трясина Сашиного болота, потревоженная Диной, беззвучно колыхалась вокруг, но старый партизанский мост был еще крепким.

- Какая Саша?! - протянув к Маринке руки, снова крикнула Дина, хотя уже догадалась, уже поняла, чьим именем названо болото!

Лесной ручей, в котором они отмывались потом, был неглубоким и прозрачным. Русло ручья было прямым, и дно - ровным. Казалось, кто-то нарочно прорыл его, усыпал дно чистым песком и камешками, а потом где-то в глубине леса открыл большой водопроводный кран.

Мелкие волны были ребристыми и холодными.

Дина с трудом выбралась на некрутой крепкий бережок, легла на траву. И сейчас же лес опутал ее мягкой паутиной, которая висела зачем-то на ветвях деревьев.

Маринка подбежала к ней, затеребила ее, закричала над самым ухом, отнимая Динины руки от лица:

- Чижикова! Чижикова! Чижикова!

Дина поднялась, но земля плавно качнулась под ее ногами и толкнула к соседнему дереву. Царапаясь щекой о жесткую кору, Дина снова опустилась на землю.

- А потом? - с трудом спросила она Маринку. - Что было потом?

- Что - потом? Где - потом?

- Там, на болоте... К ним бросилась она. Саша... А потом?

- Потом? А потом их вытащили! Всех троих!

- Троих?

- Троих! Сашу и тех двух сосунков, за которыми она полезла. Их только и удалось двух спасти... Ведь говорила же тебе тогда: слушай, не спи! Их наш папа вытаскивал. Сначала Сашу с мальчишкой, а потом уже девчонку из других рук взял. Так бы и потонула вместе с матерью, если б не папа! Да и Саша бы потонула, если б не он... А потом, когда наши пришли, она забрала обоих сосунков и уехала. Ей говорят: останься, в детдом их определим, а она заместо матери с ними поехала! И куда, не сказала. И фамилию даже ее не запомнили, она нездешняя была, ее войной в Лесное занесло. Знали только, что фамилия у нее хорошая была, веселая... И сама она была веселой...

- С солнечными зайчиками!

- С какими зайчиками? Чижикова, ты что?

Лес не отступал, и мягкая зеленая паутина была густой и тяжелой.

- Иди, - прошептала Дина, - иди. А я полежу здесь.

- Что ты! Что ты! Вставай!

Маринка обхватила Дину за плечи, попыталась приподнять. Дина оттолкнула ее от себя. Маринка снова стала поднимать ее. Дина снова оттолкнула.

- Э-эй! - крикнула Маринка, голос ее дрожал. - Эй! Помогите!

Лес не ответил.

Тогда Маринка, всхлипнув, сдернула с ветвей еще не просохший Динин плащ, набросила его на Дину и бросилась прямо через лес, через колючие кусты и острые ветки елок - к дороге, не переставая кричать:

- Э-эй! Помогите!

Ее крик заставил Дину очнуться. Она привстала, дрожащими руками накинула на плечи плащ. Он был мокрый, и платье мокрое.

Маринкин голос звенел где-то за деревьями, удаляясь все дальше и дальше. И наконец умолк совсем.

В лесу стало тихо. Деревья стояли неподвижными великанами и не шумели листвой... Может быть, им так полагалось - молчать на рассвете, а может быть, они молчали потому, что приглядывались к ней. К девочке, вернувшейся к ним из легенды...

Они молчали. Они были свидетелями того, что произошло здесь много лет назад, и наверно, им нечего было добавить к рассказу о Сашином болоте.

Это она, Дина, могла добавить к нему многое...

Но вот тишину леса нарушил сильный, протяжный, тревожный зов. Поезд! И Дина встала.

Она с трудом перебралась через ручей, выбралась на тропинку и пошла от дерева к дереву в ту сторону, куда звал ее гудок. Туда, где за вершинами деревьев вставало солнце.

Оно уже пылало ярким золотым светом там, на самом краю горизонта. Дина увидела его, когда деревья, плотной стеной обступившие ее, наконец расступились и открылась уже знакомая ей станция без вокзала и без перрона. На железнодорожном пути стоял поезд.

- Две минуты, - сказал кто-то, пробегая мимо нее к вагонам.

И Дина пошла тоже к вагонам.

"Две минуты, две минуты, две минуты. На Пензу? Почему на Пензу? Мне нужно на Москву!"

Она ухватилась за поручни, но подтянуться не было сил. Сзади ее подтолкнули, втащили на подножку.

Она вошла в вагон, хотела сесть на скамью, но ноги не удержали ее, и она, плавно взмахнув руками, опустилась на пол, уткнувшись лицом в чьи-то прохладные ладони.

Кто-то трогал Динины руки, лоб, встревоженно говорил что-то. Потом ее взяли под руки, повели, понесли назад, к двери... Дина попробовала вырваться, потому что забыла что-то там, в вагоне... Ей подсунули под руку плащ. Она оттолкнула его - нет, не то! Забыла девчонку с русалочьими глазами. Везла ее брату Андрею. Показать... Андрей! Чудо природы. Почему чудо?..

- Не плачь, не плачь! - успокаивали ее.

Какая-то девушка, тревожно заглядывая ей в лицо, говорила:

- Ничего, ничего! Пройдет! Еще приедешь к своему Андрею.

- Приеду, - сказала Дина.

Нет, она не то хотела сказать. Что-то другое. Спросить о чем-то. Но эта девушка, наверно, не ответит - не знает.

Почему чудо?

Вспомнила! Потому что они близнецы, а не похожи!

Сегодня ночью она думала, что Иван Чижиков умер для нее. А он живет! Иначе бы она не полезла в болото! Это он взял ее сзади за плечи крепкими отцовскими руками, хотя никто-никто не собирался спрашивать у него совета, и толкнул ее в черную трясину!.. Он живет и в ней, и в Андрее, этот человек, которого никогда не было на свете! Он живет, и уж ничего с этим не поделаешь, потому что у него лицо Маринкиного отца, спасшего их всех троих, и глаза Саши Чижиковой...

Зашумел, загудел уходящий поезд, и на маленькой станции сразу стало тихо.

Молчали люди, обступившие Дину. Молчал недальний лес. Не шевелился ветер. И от этой тишины у Дины вдруг тихонько зазвенело в ушах, словно знакомая звонкая пила запела ей свою старую песню. Дина хотела прослушать песню до конца, но ее оборвал яркий луч света, ударивший Дине прямо в глаза. Это светило солнце.