Обнимай и властвуй (Черное кружево) - Блейк Дженнифер. Страница 38

Однако всеобщее презрение все-таки беспокоило ее меньше мысли о том, что слухи о ее отношениях с испанским офицером могут дойти до отца. Несмотря на то, что к нему никого не пускали, он мог разговаривать с охраной, ему могли передать записку, если дежурный офицер окажется в добром расположении духа, даже если он сам не имел права никому писать. Фелиситэ не решалась представить, как бы он к этому отнесся, какие муки пришлось бы ему испытать, не зная, в чем причина такого поступка дочери. Ей казалось просто немыслимым добавить это новое бремя к тем страданиям, которые пришлось испытать ему раньше, и к угнетенному состоянию духа, в котором он теперь находился.

Ее отец не отличался крепким здоровьем. По характеру он всегда оставался склонным к самокопанию пессимистом. Если он узнает, в силу каких обстоятельств случилось это падение дочери, если ему сообщат, что она пошла на такое ради его спасения, он почувствует себя еще хуже. Такая жертва, принесенная его дочерью, наверняка подорвет его здоровье. В его сегодняшнем положении, когда он неспособен выполнить отцовский долг и защитить собственную дочь, ему ничего не стоит серьезно заболеть или лишиться рассудка.

Наконец Фелиситэ нашла способ смягчить удар, если до отца дойдут какие-нибудь из городских слухов. В записке, которую ему передали вместе с едой, она с наигранной веселостью сообщила, что несколько испанских офицеров недавно поселились у горожан, а дом Лафарга удостоил честью сам заместитель О'Райли, некий полковник Морган Мак-Кормак. С большой осторожностью она подчеркнула преимущества сложившегося положения, написав, что у них теперь появится больше продуктов, а слуга полковника будет помогать по дому и сопровождать ее и Ашанти по городским улицам. Конечно, она не стала сообщать, что Валькуру пришлось уйти из дому. Она только вскользь упомянула о брате, так что отец мог предположить, что он находится здесь и у него все в порядке. Если Валькур не удосужился известить арестованного отца о своем предыдущем исчезновении, то он, скорее всего, не стал предупреждать его и на этот раз. Какой бы неприятной ни казалась Фелиситэ эта уловка, сейчас она заботилась лишь о здоровье отца.

Она не представляла, что будет делать, когда Оливье Лафарг узнает правду после освобождения, если его вообще когда-нибудь освободят. Этого дня еще предстояло дождаться. С тех пор как Морган поселился в доме Лафарга, прошло уже больше недели. Фелиситэ возвращалась домой в сопровождении Пепе, после того как отнесла в тюрьму еду для отца. Она не торопилась; теперь с обедом для Моргана не возникало никаких проблем, тем более что он часто задерживался в резиденции О'Райли дотемна. Прогулка на свежем вечернем воздухе показалась ей приятной. По старой привычке Фелиситэ захотелось обойти вокруг Оружейной площади, но потом она все-таки передумала — там она рисковала нарваться на очередное оскорбление. Поэтому, повернув обратно, девушка направилась в центр города.

План городских улиц около семидесяти лет назад, во время основания Нового Орлеана, наметил какой-то военный топограф. В отличие от извилистых улиц европейских городов они напоминали четкие прямые линии, направленные в сторону реки, с переулками, отходящими от них точно под прямым углом. Поэтому Фелиситэ могла легко обойти один из образовавшихся таким образом квадратов и вернуться в конце прогулки к дому Лафарга.

Обогнув приходскую церковь Святого Луи, она собиралась пересечь находившийся позади нее сад, откуда можно было попасть в ближайший переулок. Бросив взгляд на противоположную сторону улицы, Фелиситэ заметила фигуру в красном мундире, расшитом золотыми офицерскими галунами. Она тут же остановилась, укрывшись в тени поросшего мхом дуба. Пепе неподвижно замер рядом, втянув в себя воздух с довольно громким шумом. Приглядевшись, Фелиситэ узнала в офицере Моргана. Он был не один. На его руку опиралась какая-то дама — та самая, чей приезд она наблюдала в тот незабываемый день, когда отправилась в дом генерал-губернатора, чтобы встретиться с Морганом. Женщина, прогуливавшаяся рядом с полковником, была одета в черный шелк с золотистыми кружевами, покрывавшими юбку. Ее знакомые седые пряди, выделявшиеся на фоне черных волос, были собранны в высокую прическу, с золотыми заколками, на которых держалась мантилья. Ее осанка казалась величественной, а манеры — исполненными изящества и уверенности. Морган смотрел на нее очарованным взглядом, прикрыв загорелой ладонью тонкие белые пальцы, лежавшие на рукаве его мундира.

Пепе явно что-то знал о том, невольной свидетельницей чего стала Фелиситэ. Она искоса посмотрела на слугу быстрым взглядом.

— Какая очаровательная дама. Интересно, кто это может быть?

— По-моему, мадемуазель, — осторожно ответил Пепе, — это маркиза де Талабера.

— Надо же. Это, вероятно, какой-нибудь испанский титул?

— Вы правы. Он перешел к ней от мужа — маркиза. Этого доброго человека, к сожалению, уже нет в живых.

— Она выглядит довольно привлекательно. Пепе наклонил голову.

— Палому считают одной из самых красивых женщин Старого и Нового Света.

Имя, которое произнес Пепе, в переводе означало «голубка». Оно казалось совсем неподходящим для такой женщины, поскольку сразу заставляло вспомнить о «грязных голубках», как часто называли уличных проституток. Бросив на Пепе удивленный взгляд, Фелиситэ переспросила:

— Палома?

— Ее называют так из-за волос, мадемуазель, — ответил слуга с непроницаемым выражением лица, — а потом, это сравнение всегда казалось ей забавным.

— Понимаю, — кивнула Фелистэ, хотя сомневалась, что действительно что-то поняла. Однако ей не следовало показывать слуге, насколько ее интересует то, что она сейчас видит. Ей незачем беспокоиться, если Моргану Мак— Кормаку захотелось прогуляться с испанской дворянкой на виду у всего города. Фелиситэ искренне надеялась, что эта дама будет развлекать его весь оставшийся вечер.

Тем не менее, если бы ей не довелось увидеть Моргана с другой женщиной, она, возможно, повела бы себя не так любезно, встретив Хуана Себастьяна Унсагу, когда до дома оставалось всего несколько ярдов. Выступив из-под арки, он преградил ей дорогу и, помахав шляпой у самой земли, расшаркался перед девушкой. Она ответила на приветствие с апломбом, на который только была способна, не обращая внимания на залившую щеки краску.

— Мадемуазель Лафарг… Фелиситэ! Мне необходимо было увидеть вас, поговорить с вами.

— С какой целью? — Она слегка тряхнула головой, попытавшись улыбнуться.

— Чтобы убедиться, что вы счастливы, что вас на самом деле устраивает это… соглашение между вами и моим другом Морганом.

Фелиситэ посмотрела в сторону Пепе.

— Мне лестно, что вы так заботитесь обо мне, но я просто не знаю, как ответить на ваш вопрос.

— Скажите правду! Смею ли я просить у вас так много? Подарите мне несколько бесценных минут, поговорив со мной наедине.

Пока Фелиситэ обдумывала ответ, Пепе повернулся к ней с легким поклоном.

— Простите, мадемуазель, я вас оставлю. Позовите меня, если вам что-то понадобится.

Человек, которого Морган называл Бастом, подождал, пока слуга удалился достаточно далеко, чтобы не слышать их разговор. Впрочем, Пепе не ушел совсем, он наблюдал за ними, остановившись под балконом дома Лафарга. Хуан Себастьян обернулся к Фелиситэ, его лицо с тонкими чертами казалось необыкновенно серьезным.

— Такая неожиданная перемена взглядов, когда вы раньше презирали моих земляков, а теперь позволяете одному из них делить с вами постель, не укладывается у меня в голове. Мне остается только предполагать, что вас каким-то образом принудили к этому.

— Успокойтесь, — сказала Фелиситэ, слегка улыбнувшись, — ваши слова просто нелепы.

— Простите, если я обидел вас. Только мне казалось, вы слишком хороши, слишком милы, чтобы…

— Прошу вас, — перебила девушка, сделав короткий нетерпеливый жест, и отвернулась в сторону.

— Я больше не стану так говорить, если вам это неприятно. Каковы бы ни были эти причины, я отнесусь к ним с уважением. Скажите только, могу ли я чем-нибудь вам помочь?