Мальчик со шпагой.Звездный час Сережи Каховского (журнальная версия) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 9
Прозвище «Кузнечик» появилось в прошлом году.
В самом конце августа, перед началом учебного года, в школах шли собрания. Было еще жаркое лето. Строгая деловитость учебной жизни не успела лечь на школу. Школа гудела, как большой рояль. Никто не пришел в форме, коридоры и классы расцвели от пестрых платьев, ярких рубашек и разноцветных испанок. Всем было весело, и даже строгая завуч Елизавета Максимовна рассмеялась, когда увидела, что Генка Медведев тащит по коридору большущую, с себя ростом гитару.
Он принес ее в класс.
Ребята перед этим хвастались загаром, но теперь стало ясно, что чемпион по загару — Генка. Он все лето прожил в Севастополе и сделался коричневым, как его блестящая гитара.
— Подумаешь. Медведь и должен быть коричневым, — завистливо сказала длинная Люська Колосницына, именуемая обычно Люстрой.
Люстру не поддержали. Уж на кого-кого, а на медведя Генка никак не был похож.
Его затормошили, закидали вопросами:
— Генка, а зачем гитара?
— Ты играть научился, да? Ай да Геночка!
— Ой, да он врет, братцы! Я целый год учился, и то…
— Потому что у тебя таланта, как у курицы… Гена, сыграй!
— Ген, ты правда умеешь? Ну, давай…
Генка кивнул. Уселся на парте, сложив по-турецки ноги, словно покрытые коричневым лаком. Немножко смущенно посмотрел на ребят. У него были продолговатые большие глаза, почему-то похожие на глаза громадного насекомого. И лихо торчал над лбом выгоревший хохол.
Генка постучал пальцами по гулкой гитаре:
Тра-та-та, та-та-та, тра-та…
Забренчал на струнах и запел:
Там, где у цветов головки
Лепестками ветру машут,
Маленький кузнечик Вовка
Жил да был среди ромашек…
Играл он, конечно, не очень. Просто подыгрывал песне. Но песенка была интересная, целая сказка. Никому не знакомая. И пел он здорово. Негромко, но чисто и весело.
Не был Вовка музыкантом,
Хоть трещал, не умолкая.
Вовка был работник-плотник —
Строил дачи и сараи.
Он пилой работал ловко,
Молотком стучал о доски:
Строил он мосты и лодки,
И газетные киоски…
Дальше рассказывалось, как в руки Вовке попалась золотистая лучинка, и кузнечик выстругал из нее шпагу «просто так на всякий случай». И однажды:
Приземлился на поляне
Злой разбойник и обжора,
Очень страшный и нахальный
Воробей по кличке Жора.
Всякие жучки и божьи коровки прыснули в стороны. А кузнечик остался. Неудобно прятаться, если у тебя шпага. Бессовестный великан Жора хотел тут же проглотить Вовку, но шпага воткнулась ему в язык. И Жора улетел, подвывая не по-воробьиному. А песенка кончилась такими словами:
Чтоб врагам хвалиться было нечем,
Не беги назад от них ни шага.
Даже если ты кузнечик,
У тебя должна быть шпага.
Никто не заметил, что в класс вошла Татьяна Михайловна.
— Ай да молодец, Медведев! — сказала она. — Ты, Гена, за лето просто артистом стал.
Генка засмущался и вскочил прямо на парте.
— Да нет… Это не я, это брат сочинил в Севастополе для ребят. Мы там с ними ялик ремонтировали.
— Ну, ладно. Пора нам о делах поговорить, — сказала Татьяна Михайловна. — А потом расскажешь про Севастополь и про ялик. Садись-ка на место, кузнечик.
И тут все заметили, что Генка и правда похож на кузнечика: в зеленой, как трава, рубашке, а руки и ноги у него — будто сломанные пополам лучинки; и гитара его тоже похожа на туловище насекомого с одиноко торчащей лапой.
— Точно! И правда кузнечик, — развеселились ребята.
— Ой, батюшки! Я, кажется, тебе прозвище придумала? — с шутливым испугом воскликнула Татьяна Михайловна. — Гена, я не хотела.
— Да ничего, — покладисто сказал Генка. — Это лучше, чем Медведь. А то Люстра меня медведем обозвала..
— Отныне считать Медведя Кузнечиком, — заявил Павлик Великанов, очень авторитетный в классе человек.
Так и повелось…
Сережа набрал номер. Он боялся, что трубку возьмут Генкины родители, будут спрашивать, кто и зачем. Но ответил сам Генка.
Сережа сказал:
— Здравствуй. Не узнал?
Кузнечик помолчал. Потом ответил:
— Узнал… Это ты, Сережа?
Он сказал не «Каховский» и даже не «Серега», а «Сережа», и это прозвучало как-то неожиданно, по-дружески. И Сережа обрадовался. Он сам не ждал, что так сильно обрадуется. Но тут же встревожился: в классе было шесть Сергеев.
— Это я. Каховский, — объяснил он.
— Ну да. Я понял, — все так же негромко сказал Кузнечик, — Хорошо, что позвонил.
— Почему хорошо?
— Ну, так просто, — откликнулся Генка теперь оживленнее, — Понимаешь, я сижу один, скучно. И вдруг ты…
— А я тоже так просто. Нам только что телефон поставили, и я вспомнил твой номер. Ты что делаешь?
— Я же говорю: скучаю. Гитару мучаю.
— Ты уже, наверно, здорово научился играть, да?
— Ну, что ты. Я понемножку.
— Слушай, сыграй что-нибудь, — попросил Сережа. Его словно толкнуло. И он загадал: «Если Кузнечик согласится, все будет хорошо». А что «хорошо», и сам не понимал.
Генка согласился сразу.
— Ладно… Я и сам хотел. Ты только трубку не клади, я гитару возьму… Ну вот, все.
И Сережа очень ясно представил, как Кузнечик такой же, как тогда в классе, сидит с гитарой на столе у телефона, прижимает щекой к плечу трубку.
— Ты. слушаешь? — спросил Генка.
— Конечно!
— Понимаешь, эта песня… Ее брат придумал, когда в институте учился. Они пьесу ставили про наших летчиков, которые за Испанскую республику воевали. Вот про этих летчиков песня…
Сережа услышал негромкие удары по струнам и затем, гораздо громче струн, очень чистый Генкин голос.
Кузнечик пел отрывисто и печально:
Не трогай,
не трогай,
не трогай
Товарища моего.
Ему предстоит дорога
В высокий край огневой,
Туда,
где южные звезды
У снежных вершин горят,
Где ветер в орлиные гнезда
Уносит все песни подряд.
Там в бухте развернут парус,
И парусник ждет гонца.
Покоя там не осталось,
Там нет тревогам конца.
Там путь по горам нелегок,
Там враг к прицелам приник,
Молчанье его пулеметов